Дочки-матери

А тем временем эта блестящая громада на горизонте определилась по форме.
Это был большой пассажирский лайнер. Он, как и наши звездолеты, лежал на песке, наполовину в него зарывшись. И когда я это поняла, меня начало мелко трясти, несмотря на горячий ветер в лицо.
А Козерог говорит:
— Вот, они так и не смогли взлететь.
А Котик говорит:
— Может они не смогли, потому что умерли еще в космосе?
И Бриллиант говорит мне:
— Луис, ты к ним ближе, дай им в глаз, чтоб не каркали.
Фэнси никого не слушал и вел свой тяжелый драндулет вперед. Мы проехали мимо куска радара, который торчал из песка, как ажурная калитка без забора. Потом — мимо чего-то неопределенного, блестящего, неправильной формы. И Череп хихикнул и говорит:
— Да они просто по частям разваливались.
А Козерог говорит:
— Это у нас не мир, нах, а какой-то остров погибших кораблей. Такие штуки просто так не происходят.
Я говорю:
— Какая-то космическая аномалия. Вы помните, как нас затянуло?
Рыжий говорит:
— Тогда бы сюда и астероиды затягивало. А так выходит, что только звездолеты.
И тут мы увидали, как на фоне лайнера что-то тихонько шевелится. Охотники сразу схватились за пистолеты, а я подумала, что та сила, которая нас сюда принесла, вряд ли побоится даже ракетной установки. И то, что там движется, слишком маленькое и слабое, чтобы иметь к ней отношение.
И я говорю:
— Только не стреляйте. Мне кажется, это кто-то выживший с лайнера.
А это существо встало на ноги. И мы все увидели, что это человек, причем — ребенок. Не то, чтобы совсем кроха, но и не подросток, а лет так пяти, много — семи.
Он стоял и смотрел на нас, опустив руки. На нем был белый комбинезон с зеленой веточкой на груди, а личико и руки у него оказались совсем черные — я не поняла, от здешнего солнца или он такой расы.
Я перескочила через борт, хотя кто-то попытался меня остановить, и побежала к нему. Наверное, он мог оказаться чем-то опасным, каким-нибудь подлым местным обманом — но не оказался.
Он поднял на меня круглые глаза, слишком яркие и слишком голубые, как у куклы, улыбнулся растерянной улыбкой и говорит:
— Тетя, мне пить хочется.
У меня руки дрожали, когда я флягу отстегивала. Я просто не могла себе представить, каково-то ему тут было, бедному. Но он спокойно попил и вернул мне флягу, так что я поняла, что от жажды он вовсе не умирает. А потом он повернулся к охотникам, которые остановили машину и подошли поближе.
— А дяденьки, — говорит, — с тобой, да? Вы из города?
Я говорю:
— Из какого города, малыш? Тут есть город?
А он странно улыбается, не по-детски, рассеянно, но при этом почти надменно как-то, и говорит:
— Город золотого размера. Там тени живут, а главный у них — золотой король. Город по ночам появляется, он летает на зеленых бусинках, а под домами там солнышко светит. Ты разве не знаешь? Хотя, вы, наверное, не из города. Вы из космоса. А город — вот он.
И тут я несколько секунд ясно-ясно вижу что-то вроде дворца из сплошного сияния, а потом — темноту, зеленые сполохи и какие-то темные крылатые силуэты. И чувствую совершенно безнадежный ужас — и вдруг понимаю, что ужас этот — не мой.
И пока со мной это творилось, мне было дико холодно, хотя вокруг стояла обыкновенная дневная жара.
Меня Козерог привел в себя. Тряхнул за плечо и говорит:
— Это уж точно нездешний парнишка. Я таких уже видел. Он — парапсихик. Но — сумасшедший. Дар не контролирует и бредит. Чувствуешь?
А малыш говорит Козерогу:
— Дядя, ты только не стреляй в теней. Они рассердятся и пожалуются золотому королю. А потом ты в город улетишь. Там солнышко плачет, а они бегают и смеются.
Козерог только головой мотнул. А я говорю:
— Ну что ты, милый, он не будет ни в кого стрелять. А как тебя зовут?
— Раньше, — говорит, — звали Дзерлинг. А теперь — Подарок. Так золотой король велел.
Я видела, что бойцам, даже Котику, очень сильно не по себе. Что этот зайчик их напугал больше, чем все мертвецы и космические аномалии вместе взятые. Но мне было не страшно и не казалось, что он — сумасшедший. Я чувствовала, что он видит что-то необычное — но почему это непременно безумие?
Фэнси говорит:
— Слушай, Подарок, или Дзерлинг, как там тебя, ты сказал — в вашем корабле кто-нибудь живой остался?
Подарок на него глаза поднял — удивленные безмерно:
— В нашем?
А Фэнси:
— Ну в вашем, — говорит, — в вашем! Вот в этом, — и показывает пальцем.
Подарок улыбается, и опять с таким же странным выражением:
— Это, — говорит, — не наш корабль. Этот здесь недавно. А я тут сто миллионов лет. Я видел, как он падал. На нем была сеточка из солнца и тени вытекали. Его золотой король себе забрал.
Бриллиант говорит:
— Ну хорошо, не ваш. Но живые там есть?
А Подарок:
— А тени живые или нет?
Тогда Козерог говорит:
— Ничего мы от него не добьемся. Все это бред. Возьми его в машину, он, вроде бы, пойдет к тебе — а мы сами посмотрим, как там и что.
Охотники пошли к лайнеру, со мной остался только Котик, но не подходил близко. Я присела рядом с Подарком на корточки и говорю:
— Хочешь с нами поехать? Наверное, за сто миллионов лет ты соскучился один, а?
А он обнял меня за шею — оказалось, что ручки у него совсем холодные — и говорит мне на ухо:
— Я с тобой поехать не могу. Золотой король огорчится. Но ты — хорошая тетя, ты не бойся. Они тебе верят. А пока они тебе верят, птички-глазки ничего вам не сделают.
Я его на руки взяла. Он был совсем легонький, он был похож на одуванчик — личико черное, а волосы белые и пушистые. И он прижался ко мне и говорит:
— Моя мама — с другой стороны бесконечности. Я скучаю. Я бы тебя с собой позвал, но им тоже будет плохо без мамы. Они начнут себя плохо вести, и песок их скушает. А я с золотым королем буду играть.
Я говорю:
— Ты ведь дружишь с золотым королем, да?
Он улыбнулся совсем победно и говорит:
— Мы играем. Только он занят иногда. У него такая клетка, тяжелого цвета, из песочных волос, он туда тени собирает, а еще он играет с корабликами и птички-глазки пускает. Тогда я один остаюсь.
Я говорю:
— А может, съездим к нам в гости? Хочешь?
Тогда он ерзнул у меня на руках, чтобы я его отпустила — и я его поставила на песок.
И он сказал:
— Нет, у вас игрушек нет. И дяденьки меня боятся, и золотого короля боятся, и боятся, что я буду плохо себя вести. Знаешь, те, кто тут оказывается, не любят, когда я им в головы смотрю. А если мы играем, кто-нибудь обычно умирает. А тебе жалко будет. Так что я лучше пойду, хорошо?
И я поняла, что ни в коем случае нельзя его силой тащить, и поэтому кивнула. И говорю:
— Иди, если хочешь, конечно. А если все-таки надумаешь прийти…
Я ему хотела отдать маленький пеленгатор и объяснить, как он включается. Но Подарок рассмеялся и говорит:
— Мне эту игрушку не хочется. Я и так приду. Смотри.
И протянул ко мне ладошки, сложенные лодочкой. А в них появилась крохотная, очень яркая искорка и стала расти. И я несколько мгновений совершенно отчетливо видела, что это — маленькая-маленькая моделька нашего с Котиком звездолета, сделанная будто из расплавленного зеркала. А потом Подарок дунул на нее — и она взлетела из его пригоршни и прямо-таки растворилась в здешнем белом свете.
А Подарок помахал мне рукой и побежал по песку прочь от мертвого лайнера — легко, как никто из нас тут не передвигался. А от песка поднялось дрожащее сияние — и Подарок нырнул в него, как в воду. Я еще услышала, как он крикнул: «До свидания!» — а потом сияние спалось и все исчезло.
Я обернулась к Котику и увидела, что Котик спит.
То есть, он стоял в трех шагах от меня, с открытыми глазами, но лицо у него было отрешенное, как у загипнотизированного. И он не моргал и не шевелился, и поэтому был похож на выключенного киборга.