Служанка (СИ)

Но как бы я ни пыталась придать поступку Тимофея максимальную степень греховности, внутри меня точно поселился его адвокат, который лицемерно нашептывал: «Он имеет право заниматься сексом с кем угодно, потому что никому и ничем не обязан и ни с кем не связан».
Скажу больше, это даже не адвокат, а настоящий подселенец. Настоящий Чужой во мне, который любую мысль заворачивает к Барковскому. Попробовала считать баранов, так каждый из них или иронично улыбается, или нагло раздевает глазами Тимофея.
Бесцельно покатавшись на метро, едва не оглохнув с непривычки от грохота поездов и мелькания толпы, я поняла, куда мне нужно. Арбат! Мой персональный Эдем. Недалеко от памятника Пушкину и Натали есть церковь Спаса на Песках, которая мне знакома с детства.
Понятное дело, не родители меня туда водили, да и сама я не захожу туда, так как не испытываю особого пиетета к религии. Эта церковь напоминает мне о бабушке, от которой я унаследовала неугомонный характер. У нее в доме была копия картины Поленова «Московский дворик», на которой и изображена эта церковь. И я обожала слушать бабушкины истории об этой картине, которые имели такое же отношение к реальности, как и мифы Древней Греции. Затаив дыхание, я переживала за служанку, которую злая барыня могла отругать, за мальчика, который мог свалиться в колодец, за девочку, которая могла попасть под лошадь.
Но, к сожалению, картину продали вместе с домом, когда нужно было отдать долг Барковскому. И поэтому я подолгу стою в Третьяковке возле оригинала и прихожу сюда, в дворик за церковью. Конечно, там совершенно ничего не осталось со времен Поленова, и даже нет тишины, потому что в этом месте отчетливо слышно, как громыхают под землей поезда метро.
Это своего рода место силы для меня. Место, где я могу мысленно пообщаться с бабушкой, вспомнить, что бойцовский характер у меня от нее. Просто вспомнить ее. Ведь только с ней я могла поделиться проблемами — мамочку боялась травмировать, а папе проблемы девочек не понять. Правда, проблемы были смешными, не то, что сейчас. Интересно, а сейчас я бы могла ей рассказать о том, что произошло?
Вот когда я пожалела, что у меня нет подруги, которой можно рассказать о таких интимных переживаниях. И от этой мысли в голове порядка не прибавилось.
Не удалось ни расслабиться, ни успокоиться, меня словно раздирали разнополярные эмоции.
Вернувшись на Арбат, я еще побродила немного, пока не наткнулась на детскую кафешку. Захотелось снова стать маленькой избалованной девочкой без взрослых проблем. «Красти Краб» по мотивам мультика про Губку Боба. Уважаю людей, которые могут креативить. Немного вложений в интерьер и совершенно оригинальное и яркое место. Антураж подводного царства. На разрисованных стенах спасательные круги, пластиковые фигурки Боба и его друзей, настоящие деревянные бочонки вместо стульев и атмосфера беззаботного веселья.
Я поняла, что меня сюда затащило. Я хотела быть такой же маленькой избалованной девочкой рядом с Тимом. Он такой большой. Взрослый. Он все знает, все умеет. От одной мысли по щекам полоснул румянец стыда — вновь перед глазами встала картина, которая никогда не исчезнет из моей памяти. Великолепный торс Тима и его обнаженное бедро, совершенное, как у античной статуи. Его ритмичные, уверенные движения. Совершенно потрясающая способность подчинять Черт! Черт! О чем я думаю?!
Может, ему со мной и неинтересно будет, мало того, что служанка, так еще и неопытная. Девочка для собирания мячей.
Снова злость, как запертая в комнате кошка, заскреблась в душе. Пусть он со своей Вероникой что хочет делает!
Вернувшись из своего увольнительного, я застала Тима на террасе. Очевидно, он распекал кого-то из служащих по скайпу. Недовольное выражение лица и разраженный голос явно свидетельствовали об этом.
При виде меня складка на лбу у него разгладилась, и он уже почти миролюбиво попрощался с невидимым мне собеседником.
— Ну что, как погуляла? Не сильно устала?
Зубы заговаривает, чтоб убрать неловкость. А она, зараза, может, действительно, пройти или только со временем, или после объяснения. Но ни то, ни другое — не вариант. Ладно, может, набегаемся и вместе с адреналином выйдет?
— Нормально все. Я помню про наши мячики, — умышленно не называю теннисом наши смешные перебрасывания мяча. Правда, я уже позволила ему «научить» меня отбивать.
Тоже мне, Пигмалион!
Надев легкие тапочки и трикотажные шорты с майкой, я спустилась вниз в самом боевом расположении духа. Тимофей ждал внизу с ракетками и корзинкой мячей.
— Идем?! — взглядом скользнул по моим ногам, заставив меня еще больше занервничать. Кажется, из этой дурацкой ситуации совсем нет выхода! Однако, как в лабиринте, выход обнаруживается неожиданно, а совершенно не в результате мыслительной деятельности. Просто нужно идти.
Пару раз пропустив легкие мячи, я увидела, что господин Барковский совсем расслабился. И тут у меня молнией свернула шальная мысль. В конце концов, я покажу учителю, на что способна. Он вальяжно послал мне третий с перспективой принятия справа. Но я изначально включила инженю и кокетливо задрав ножку сделала вид, что готовлюсь отбить сверху. Подняла ракетку в ожидании. И только на его лице мелькнула снисходительная улыбка, как я мгновенно перехватила ракетку двумя руками и мощным крученым ударом послала прямо в то место, которое утром так усердно отполировала Вероника.
Рука у меня крепкая, удар тоже. Плюс энергия злости еще не израсходовалась…
Барковский согнулся, как сломанное дерево во время грозы. Выронив ракетку, он схватился двумя руками за свое хозяйство и нечленораздельно высказал что — то по поводу матери. И полагаю, что вспоминал он сейчас отнюдь не Ольгу Васильевну.
Словно лопнул железный обруч, стискивающий мою душу. Злость с обидой ушли, но меня еще потряхивало от возбуждения. Понимаю, что это нереально больно, но боюсь выразить сочувствие. А то ведь могу ляпнуть и «Простите, барин!» И тогда в мою искренность никто не поверит. А мне… ну мне же действительно жаль, что так получилось? Или нет?
Глава 26
Прилетело так прилетело! Первый раз я понял, что «искры посыпались из глаз» — это не оборот речевой. Боль так скрутила, что казалось, дышать нечем стало. Согнувшись пополам, я совсем неэстетично схватился за свое хозяйство, отчаянно прижимая рукой и надеясь как-то облегчить страдания. Поначалу только звон в ушах и отсутствие всяких мыслей. Скрючившись, я добрался до края ступенек, ведущих на террасу и сел прямо на них.
Постепенно суть происшедшего начала вырисовываться во всей своей неприглядной «красе». Этот цветочек все это время водил меня за нос и в душе смеялся надо мной. И это если придерживаться обтекаемых формулировок. А по факту, она меня считала форменным ослом, которому можно вешать тонны лапши на уши. Тут же вспомнился неоконченный разговор об итальянском. Не поверю ни за что, если скажет, что в школе на уроках музыки арии учили!
Какого черта?! Неужели у меня на лбу бегущей строкой «Дурак»? Я почувствовал, что закипаю. А злость — лучшее обезболивающее. Как огнедышащий дракон, изрыгая пламя гнева, я уже собрался позвать негодницу, как она сама с выражением самого искреннего раскаяния на лице робко приблизилась. Хотя об искренности я уже боюсь и думать.
Трогательно прижимая ракетку к груди, она виновато посмотрела и почти убедила в непредумышленности своего поступка, но опять мимолетное движение уголков губ, и я готов поклясться, что она это сделала специально, даже нарываясь на разоблачение. Несомненно, это был самый настоящий акт возмездия и то, что она засветила мне по яйцам, может говорить только одно: я ей не безразличен. Хотелось бы… Но сначала нужно вывести ее на чистую воду.
— Простите, Тимофей, так неловко получилось!
Чертовка врет и не краснеет. Надо же!
— А по-моему, так очень даже ловко! Тебе нравится меня за идиота держать? Почему ты заставила меня, как дурака, сюсюкать с тобой? Умиляться, как ты мажешь раз за разом? Да у тебя удар, как у Хорста Геппера!