Сюрприз для отца-одиночки (ЛП)

Наоми смеется.
— Знаешь, я всегда списывала это на гены ее матери, но, может быть, это и вправду твоя заслуга.
Это почему-то задело меня, и я нахмурился. Ей действительно нужно было упоминать мать Наоми?
Меня вдруг очень заинтересовали последние кусочки тоста на сковороде.
— Тео? — спрашивает она. — Извини, я...
— Забудь, — говорю я. — Ничего страшного.
— Это не так, — говорит она, сейчас ее голос слышится прямо за моей спиной. — Мне не следовало ничего говорить.
— Наверное, нет, — говорю я. — Просто... не говори о ней, ладно?
— Договорились, — говорит она.
— Французские тосты и бекон, — говорю я, указывая на сковородку. — Классическая комбинация.
Я слышу еще шаги на лестнице, а затем я слышу, как Эмили взволнованно вскрикивает:
— Снег! Папочка, папочка! Снег! Зима пришла! Мы можем пойти поиграть?
Она подбегает ко мне и начинает дергать за руку.
— Пожалуйста, пожалуйста, мы можем пойти поиграть? И Наоми тоже!
— Сначала нам надо поесть, милая, — говорю я. — Если мы сейчас пойдем играть, то еда за это время остынет.
— Мне плевать, если остынет, — хнычет она.
— Да, — говорит Наоми, улыбаясь. — Давай сначала поедим, Эмили, снег никуда не денется.
Я приношу всем по тарелке, и мы садимся вместе. Странно, что за столом сидит третий человек. Не то чтобы нам это доставляло удовольствие; я никогда не видел, чтобы Эмили ела так быстро. Она заканчивает раньше, чем мы с Наоми успеваем доесть по одному тосту и полоске бекона.
— Теперь мы можем идти? — спрашивает она, запыхавшись.
— Может быть, ты хочешь сначала проглотить свою еду? — говорю я.
— Папа!
— Давайте сначала закончим, — говорю я. — Мы тоже проголодались. Помни, всегда думай о других.
Она ходит кругами и громко топает, но по крайней мере перестает громко канючить.
— Ей очень нравится снег, — шепчет Наоми, смеясь.
— Она раньше смотрела снеговика Фрости днями напролет, — говорю я. — У нас есть традиция вместе лепить снеговика, когда выпадает первый снег.
— Оу, — говорит Наоми. — Я уйду после того, как мы поедим, мне бы не хотелось вам мешать.
— Нет! — взвизгивает Эмили. — Ты должна нам помочь, Наоми. Может быть, ты даже поможешь нам слепить снеговика-девочку.
— Кто такая снеговик-девочка? — спрашиваю я.
— Как лев-девочка, — говорит Эмили. — Только снеговик. Так что снеговик не будет одиноким.
— Почему бы тогда просто не назвать ее снежной девушкой? — говорю я, продолжая жевать бекон.
— Потому что тогда она не будет похожа на льва-девочку, глупышка!
Мы с Наоми прикладываем серьезное усилие, чтобы быстрее поесть, так как Эмили, ходя из угла в угол, скоро протрет дыру в полу. Я помогаю ей одеться для снежной погоды, и мы все вместе выходим на улицу.
Наоми улыбается.
— Люблю запах свежего снега.
— И тишину, — добавляю я. — Когда только звуки леса...
Внезапно звук металла, с грохотом сталкивающегося друг с другом, эхом разносится по округе. Раздается громкое шипение и жужжание, а затем еще один металлический грохот. Он доносится из-за забора. SPA-салон Наоми.
— Прости... — говорит Наоми, хмуро глядя на меня.
— Все нормально, — говорю я. — Строительство почти закончено, верно?
Она кивает.
— Торжественное открытие 15 декабря.
— Слава Богу, — говорю я.
Я понимаю, что в моем голосе больше облегчения, чем волнения, поэтому я заставляю себя улыбнуться.
— Я имею в виду, слава Богу, что ты наконец-то откроешь свой милый SPA-салон...
— Все в порядке, — говорит она, усмехаясь, — тебе не нужно оправдываться, Тео.
— Давайте! Ну же! — кричит Эмили. — Мы должны катать снежки. Нам нужны два больших для Фрости и два для снеговика-девочки.
— А снеговик-девочка такого же размера, как и Фрости? — спрашивает Наоми.
— Нет, — говорит Эмили. — Она немного меньше ростом.
— Используй дроби, — говорю я.
— Сегодня суббота, папочка!
— Я знаю, но вы изучаете дроби, чтобы использовать их, а не просто сдавать контрольные. Ты ведь можешь пораскинуть мозгами в субботу, правда?
— Наверное, — бормочет она.
Я закатываю глаза.
— Идеальное время, чтобы блеснуть знаниями, ты можешь сказать нам точно, насколько меньшими должны быть снежные шары для снеговика-девочки?
— Не знаю, — говорит она. — Семь восьмых?
— Семь восьмых? Что это значит? — спрашиваю я. — На семь восьмых меньше?
— Да.
Я скатываю снежок чуть больше моего кулака и поднимаю его.
— Вот, держи. На семь восьмых меньше, чем размер Фрости. Мини-снеговик-девочка.
— Боже, Папа! Ты такой надоедливый. Я имела в виду прямо противоположное!
— Ох, — говорю я. — Ты хочешь, чтобы она была семь восьмых от роста Фрости. Почему же ты сразу не сказала?
Наоми наклоняется ко мне, и я чувствую, как ее плечо касается меня. Я вдыхаю аромат ее волос и духов. Она хорошо пахнет.
— Ты меня немного раздражаешь, папа.
Я смотрю на нее с вызовом.
— Эй, вот как ты учишь ребенка дробям?
Мы начинаем катать шары из снега. У нас есть большой для Фрости, и один чуть поменьше для снеговика-девочки.
На средний и верхний шары уходит намного меньше времени, и вскоре у нас есть два набора из трех снежных шаров, сложенных друг на друга.
— Не совсем снеговики — не хватает финишных штрихов, — говорю я.
— Самое интересное! — говорит Эмили, смеясь.
Мы ищем ветки возле деревьев, и вскоре находим четыре подходящие.
— У снеговика-девочки должно быть семь восьмых размера Фрости! — говорит Эмили.
— Видишь, — говорю я, наклоняясь к Наоми. — Она научилась.
Наоми улыбается, но в то же время закатывает глаза.
Я начинаю разматывать свой шарф, когда Наоми и Эмили вставляют ветки-руки в каждого из снеговиков. Или снежных людей, так как одна из них — снеговик-девочка.
Я обматываю Фрости шарфом и снимаю свою шапку.
— Ты отдашь ему свою одежду? — спрашивает меня Наоми.
— Мы всегда так делаем! — говорит Эмили.
— Ага, — говорю я. — Это часть традиции. Он получает что-то из моей одежды, пока я строю его. Это увеличивает шансы на то, что он оживет и подружится с Эмили.
— Я знаю, что он не оживет, папа, — говорит Эмили.
— Знаешь?
Она кивает.
— Я уже не маленькая.
— Так что... — говорю я, держа свою шапку. — Может мне все-таки отдать ему свою шапку?
— Конечно, — говорит она. — Мы всегда так делаем.
Я надел на него шапку.
— Давай сходим в травяной сад и раздобудем кое-что для его лица.
Большинство трав мертвы или умирают от холода, но мы находим немного розмарина для его бакенбард, и есть несколько морковок, которые я еще не выкопал, оставив как раз для этой цели. Я вытаскиваю их, и мы возвращаемся назад.
Эмили достает несколько шариков из карманов и протягивает руку, чтобы вставить глаза.
Я вставляю нос-морковку и несколько веточек розмарина под его шапку, и туда, где должны быть бакенбарды, чтобы казалось, что под шапкой у него пышная шевелюра.
— Мило, — говорю я.
— Снеговик-девочка голая, — говорит Эмили, надувшись. — Моя одежда слишком мала для нее.
— Давай тогда поищем что-то, — говорю я.
— Нет, — говорит Наоми, снимая шарф и шапку. — У нее должна быть моя.
Я беру ее за руку и шепчу:
— Ты замерзнешь.
— Все нормально, — шепчет она в ответ. — Я верну их после того, как растает снег.
Я думаю остановить ее, но Эмили выглядит такой чертовски счастливой, когда Наоми надевает свою шапку на снеговика, что я не смею вмешаться.
— Они выглядят такими счастливыми вместе! — говорит Эмили, потом переводит взгляд со снежной пары прямо на нас с Наоми.
До меня доходит, что снеговики, которые находятся вместе, одеты в одежду от Наоми и меня. Как будто снеговики представляют нас, как будто... черт возьми. Неужели Эмили сделала это специально? Неужели она уже настолько хитра? Она будет кошмаром, когда станет подростком, это точно.