Вдоль белой полосы (СИ)
Все тут же оживились, вскочили, забегали, помогая друг другу, шутя и подтрунивая. Всё у них было так: легко и безмятежно. Агата влилась в общую суматоху и поймала себя на том, что постоянно улыбается. В весёлой сутолоке она уже чувствовала себя своей.
До полдника они таскали вещи и заселялись в номера. Ребята, и одноклассники, и старшие, сами, без просьб подхватывали девичьи рюкзаки и разносили по этажам. Агату разместили с ещё четырьмя девчонками, длиннокосой Дашей, Валей и Машей из её нового класса и Оксаной из параллельного. Комната им досталась на втором этаже, большая, с огромным квадратным балконом. Зато удобства имелись лишь в дальнем конце коридора аж за двумя поворотами. Но кого это смущает в юности? Вот и их не смутило, а только развеселило. Они смешливо фыркали, представляя, как будут по ночам бегать туда в белых ночнушках и пугать тех, кому не повезёт встретить их на пути.
После полдника всех снова погрузили в автобусы и повезли мыться. На их турбазе душа, даже общего, не имелось. И директор школы договорился с ближайшей воинской частью о помывке изрядно испачкавшихся после жизни на природе подопечных. Ну и глаза же были у солдатиков, когда сто двадцать человек со смехом и гиканьем высадились из автобусов и побежали в душевые. Девчонки наблюдали за их удивлением и снова смеялись. Просто потому, что им было удивительно легко и хорошо, что впереди были ещё одиннадцать дней в их необыкновенном лагере, а на завтра взрослые обещали сюрприз.
На следующее утро, когда они, выспавшись, пришли в столовую, им объявили, что потом все должны собраться клубе. На турбазе и правда был старый одноэтажный клуб с довольно большим залом, где смогли разместиться все.
К собравшимся вышел директор школы Роман Олегович Лагин. Агате уже сообщили, что ему всего двадцать восемь лет, и что он уже два года как директорствует, а завучем и вовсе стал в двадцать четыре. Агата слушала и удивлялась: в её старой школе сменилось два директора, и оба раза это были сухие строгие немолодые женщины, не умеющие, кажется, улыбаться. Этот же директор оказался… непривычным. Рыжеватая борода делала его старше, но всё равно было заметно, что он ещё совсем молодой, хотя и очень уверенный в себе и какой-то… Агата мысленно попробовала подобрать слова и закончила: какой-то современный.
Шёл девяносто второй год, в стране всё с огромной скоростью ломалось и менялось. И вот их Роман Олегович со всем происходящим удивительно «монтировался». Он был невысок, ладен, очень подвижен, бледные голубые глаза глядели на окружающих цепко и оценивающе (Агате поначалу даже страшновато становилось, когда он на неё смотрел). Одет он при этом был очень модно и даже несколько щеголевато: в широкий пиджак с полосатыми отворотами на рукавах поверх футболки и лёгкие льняные брюки. И вообще он был больше похож на какого-нибудь вполне преуспевающего бизнесмена, чем на директора школы и учителя химии. А ещё, как тоже уже рассказали Агате, он был увлечён психологией и давно занимался новым направлением, которое загадочно называлось ИЛП. Что это такое, Агата не знала, но психологией интересовалась, поэтому в клуб пришла в числе первых.
— Народ! — громко обратился к ним директор и быстро потёр руки. — Мы сюда приехали не только расслабляться и развлекаться, но и учиться. Поэтому для вас мы подготовили тренинг по моему любимом ИЛП, индивидуально-личностному программированию. Это новое слово в мировой практической психологии и психотерапии. И я хочу познакомить вас с возможностями этого направления. Поэтому с сегодняшнего дня после завтрака мы будем собираться здесь и учиться…
При этих словах Агата была готова услышать возмущённый гул, но все наоборот оживились, на лицах появился интерес.
Лагин, уловив это, явно обрадовался и скомандовал:
— Сейчас мы раздадим вам таблички, на которых вы напишете свои имена и которые должны будете повесить на шеи, чтобы все знали, как к кому обращаться. Причём не обязательно писать свои имена, можете представиться, как угодно. После этого начнём тренинг.
В зал побежали старшие девчонки и ребята. В руках у них были таблички, на которых они разноцветными маркерами стали писать имена участников тренинга. Когда к Агате подошёл один из них, которого она запомнила ещё по собеседованию, она негромко назвалась:
— Агата.
— Красивый псевдоним ты выбрала, — похвалил парень, подняв на неё глаза, — а почему именно такой?
— Это родители выбрали, когда меня называли, — улыбнулась Агата. Она привыкла к тому, что многих её редкое имя удивляло.
Парень внимательно посмотрел на неё и покачал головой:
— Потрясающее имя они тебе, Агата, дали. Захочешь — не забудешь. И придумывать ничего не надо. А меня Антоном зовут. Я из тринадцатого класса. Учусь на психолога. А ещё я помощник Романа Олеговича.
— Очень приятно, — тоже улыбнулась Агата.
— Если что, обращайся. Я здесь всех и каждого знаю и могу решить почти любую проблему.
— Спасибо. Надеюсь, не будет повода, — поблагодарила Агата.
— Тони! — крикнул кто-то от сцены. И Антон ещё раз мимолётно улыбнувшись Агате, убежал.
— Ну, что? У всех есть таблички? — перекрывая шум зала, крикнул, приставив ладони ко рту директор.
— У всех! — хором отозвался зал.
— Тогда готовьтесь изменить свои жизни! Мы начинаем!
В его голосе было столько уверенности и энергии, что Агата поверила: её жизнь и правда изменится. Уже начала меняться.
Глава 8. В ответе.
Витёк за друга опасался не зря. Никита знал за собой, что он мало к кому привязывается всерьёз, но если уж привязывается, то всей душой. При всей внешней лёгкости и контактности у него было мало друзей, но зато их он по-настоящему любил, берёг и был готов помогать им во всём и прощать многое. Очень многое.
Вот и Лика вскоре стала для него близким человеком. И напрасно опытный Витёк уговаривал оглядеться и не торопиться с выбором. На Новый год Никита сделал предложение. Неожиданно для него витающая в облаках Лика задумалась ненадолго и спросила:
— А где мы будем жить? Ведь квартира, насколько я понимаю, нам теперь не светит?
Никита вздохнул. Действительно, ещё недавно он знал, что рано или поздно у него будет пусть и однокомнатная, но зато своя квартира. Много лет сначала родители, а потом уже и сам Никита ухаживали за дальней родственницей его мамы. Старушка была одинока, при этом владела квартиркой в Москве. Конечно, не в центре, но и не совсем на окраине — в Чухлинке. Никита был уверен, что ни мама, ни отец, помогая Раисе Григорьевне и не думали о наследстве. Не такими они были людьми. Просто не смогли бросить сдающую на глазах родственницу, часто навещали её, покупали продукты, отец с Никитой делали ремонт, мама готовила разносолы и привозила заготовки на зиму. И однажды Раиса Григорьевна сама заговорила о том, чтобы оставить квартиру Никите.
Родители, конечно, обрадовались. Никита тогда ещё был подростком, прекрасно себя чувствовал, живя с мамой и папой, никуда от них переезжать не хотел и причину радости понял гораздо позже. А тогда в их отношении к Раисе Григорьевне ничего не изменилось: просто некуда было меняться, они и так заботились о ней и не бросали одну. А та иногда дарила маме какие-то старые вещи, торжественно называя их семейными реликвиями. Вскоре, правда, она обычно начинала по ним скучать и требовала срочно отдать их обратно. Мама, относившаяся к старческим чудачествам с пониманием, подарки с благодарностью брала и без обиды возвращала. Никита над кочевьем ненужных вещей то к ним, то в Чухлинку посмеивался, но Раису Григорьевну любил, частенько заезжал к ней после института, со стипендии обязательно покупал ей вафельные тортики и появившиеся в продаже польские рулеты, до которых его родственница была большой охотницей, и слушал её бесконечные воспоминания о прошлом и многочисленных родственниках.