Король терний

— И что это? — спросил он.
— Слабая надежда. — Я усмехнулся и присел на корточки, чтобы сравняться с Гогом. — Мы должны с ним встретиться, Гог. Твой огонь рано или поздно тебя погубит, и ни я, ни даже Горгот не сможем помочь тебе. И с каждым разом это будет все хуже и хуже. — Я его не обманывал. Он не хотел, чтобы я ему лгал.
По щеке Гога покатилась слеза и превратилась в пар. Я взял его руку, такую маленькую в моей руке, вложил в нее украденную руну и сжал его пальцы в кулак.
— Я и ты, Гог, похожи. Мы воины и братья. Мы пойдем туда вместе, и вместе вернемся. — Мы с ним были похожи, как никто другой. Если убрать все хорошее в нем и все плохое во мне, то обнаружится то, что связывает нас. И мне нужно, чтобы он победил свою природу. И нужно мне это не из эгоизма и корысти. Если Гог сможет преодолеть то, что съедает его изнутри, тогда, возможно, и я смогу сделать то же самое. Черт возьми, я пересек пол-империи не для того, чтобы спасти худосочного мальчишку. Себя спасти.
— Нам нужно повидаться с Ферракайндом, — сказал я, глядя на троллей. Они наблюдали за мной черными влажными глазами и никак не отреагировали на имя Ферракайнда. — Они понимают, что я говорю?
— Нет, — ответил Горгот. — Они решают, вкусной едой ты будешь или нет.
— Спроси у них, есть ли у пещеры еще один выход, который ведет на вершину горы.
Возникла пауза. Я напряженно вслушивался, пытаясь понять, о чем они ведут разговор, но не слышал ничего, только трепет пламени на ладони Гога.
— Они могут показать нам один проход, — сказал Горгот.
— Скажи им, что придет Ферракайнд. Скажи им, что они должны спрятаться поблизости и, как только потребуется, вывести нас наверх.
Я сразу понял, когда транслируемые Горготом мысли достигли сознания троллей. Они мгновенно вскочили на ноги, черные рты оскалились в рычании, черные языки защелкали по щербатым зубам. Они исчезли, растворились в темноте с еще большей поспешностью, чем появились.
— Хорошо, мы идем к Ферракайнду. Попрошу его помочь нам. — Я развернул Гога лицом от входа к себе. — Если дело пойдет плохо, повтори тот трюк, что проделал в парадном зале герцога. Если Ферракайнд попытается сжечь нас, я хочу, чтобы ты схватил его огонь и перенес в то место, которое я тебе укажу.
— Я попробую, — сказал Гог.
— Только хорошенько попробуй. — Я боялся сгореть с той самой ночи. Я помнил, как выл и визжал Джастис, скованный цепями. Тошнота подкатила к горлу. Я могу уйти и избежать всего этого. Я могу просто уйти.
— Как мы заставим его прийти сюда, брат Йорг? — Это был первый вопрос Гога за сегодняшний день.
Картина, как я спускаюсь по склону вниз, все еще стояла у меня перед глазами. Я насвистываю и улыбаюсь весеннему солнцу, по моему телу течет пот. Если бы Макин был здесь, он бы непременно сказал, что у него дурные предчувствия.
Я мог просто уйти. Просто уйти.
Если бы Коддин был здесь, он бы сказал, что это очень большой риск без шансов на успех. Он бы так сказал, но имел бы в виду: «Беги отсюда, Йорг», потому что он не хотел, чтобы я сгорел.
Если бы мой отец был здесь. Если бы он увидел, что я повернул назад, к солнечному свету. Выбрал более легкий путь. Он бы тихо сказал, так тихо, что едва можно было бы услышать. «Еще раз, Йорг. Еще раз». И в дальнейшем на каждом перепутье я каждый раз выбирал бы легкий путь. И в конце концов то, что я любил, все равно бы сгорело.
— Разожги огонь, Гог, — сказал я. — Такой огромный, чтобы в нем ад сгорел.
Гог посмотрел на Горгота, тот кивнул и сделал шаг назад. В течение долгого мгновения, растянувшегося на полдюжины глубоких и медленных вдохов-выдохов, ничего не происходило. И вот на спине у Гога, дрожа и колеблясь, начал разгораться факел. Цвета потемнели. Багровые потоки пробежали по его телу и поблекли в пепельно-серый. Меня обдало жаром, я сделал шаг назад, потом еще один. Из пещерной камеры бросились прочь тени, но у меня не было времени вглядываться, кто за ними прятался. Гог дышал жаром, словно его, как кузнечный горн, раздували мехами. Я с Горготом отступил к тоннелю, поднимавшемуся из сферической камеры вверх. Жар обдавал нам лица, а спину омывало ледяными потоками воздуха из тоннеля.
Пламя вспыхнуло беззвучно, всю камеру заполнил бурлящий водоворот оранжевого огня. Мы с Горготом отпрянули, стен камеры невозможно было больше увидеть, перед глазами полыхало инферно. Я с трудом хватал ртом воздух, словно огонь поглотил весь кислород.
— Это привлечет гостя? — спросил Горгот.
— Существует только один огонь. — Я полной грудью вдохнул горячий, бесполезный для легких воздух. Перед глазами заплясали черные точки. — И Ферракайнд смотрит через него, как через окно, на весь мир.
Горгот схватил меня за плечо, не позволяя упасть. Казалось, это не спасло меня от падения, я даже успел ощутить острый укол негодования, соскальзывая в какое-то темное место. Я ничего не слышал, кроме своего учащенного хриплого дыхания и скрежета моих каблуков, он тащил меня куда-то дальше, куда-то вверх. Все тело горело, готовое самопроизвольно воспламениться, а ноги странным образом замерзали.
Изначально беззвучно вспыхнувший огонь издал явственный «пуфх», словно вырвался наружу. Звук стих прежде, чем я полностью отключился. И резкий холод привел меня в себя, я очнулся с хриплыми проклятиями.
— Что за черт! — Я лежал в ледяном ручье. До этого тоннель был сухой, а сейчас по нему бежал ручей, постукивая камешками, захваченными потоком. Я перевернулся в холодном ручейке так, что, опираясь о стену, смог встать на ноги. На этот раз впереди шел Горгот. Он всю жизнь провел в темноте под горой Хонас, и его кошачьи глаза легко находили дорогу, а я то и дело спотыкался и оступался, следуя за ним. Ручеек привел нас назад в сферическую камеру, где он зашипел и поднялся паром над горячим каменным полом.
Гог, все еще раскаленный докрасна, ждал там, где мы его оставили, а Ферракайнд стоял у входа в тоннель, который вел ко входу в пещеру.
Я стремился найти человека с огнем, полыхающим внутри. Ферракайнд был больше, чем я мог представить. Он сохранил внешний облик человека, но словно был вылит из расплавленного чугуна из чанов Барроу и Гуаньгуан. Все его тело горело и при каждом движении вспыхивало и гасло. Когда его глаза, похожие на две раскаленные добела звезды, посмотрели в мою сторону, кожу опалило.
— Ко мне, Гог! — Кричать было больно от жара, и лишь пар от ручья у моих ног давал некоторое облегчение.
— Мальчишка мой, — потрескивая пламенем, сказал Ферракайнд.
Гог рванулся к нам. Ферракайнд медленно двинулся вперед.
— Зачем он тебе? — спросил я. Подойти ближе к нему я не мог, кожа обгорала.
— Большой огонь поглощает малый. Мы объединимся, и наша сила увеличится, — ответил Ферракайнд.
Мне показалось, он говорит из тех глубоких уголков памяти, которые в нем еще не выгорели.
— Мы пришли спасти его от этого, — сказал я. — Разве ты не можешь забрать огонь и оставить мальчика в покое?
Его раскаленные глаза застыли на мне, словно только сейчас впервые увидели.
— Я знаю тебя.
Я не нашелся, что ему ответить на это. Губы пересохли и не могли произнести слов, которые при других обстоятельствах молниеносно слетели бы.
— Ты разбудил древний огонь, который спал тысячу лет, — сказал Ферракайнд.
— Да, было дело, — ответил я.
— Ты принес солнце на землю, — потрескивание Ферракайнда затихло, как будто в благоговении перед оружием Зодчих. Тени пробежали по его телу.
Гог наконец добрался до нас. Его жар остыл, оставив новые метки — оранжевые всполохи пламени на спине, груди и руках.
— Ты в силах помочь мальчику? Забрать у него огонь или часть огня так, чтобы он мог жить? — спросил я. Дышать было больно, а пар застилал глаза. Где-то над нами и позади нас от жара, исходившего от Ферракайнда, в сердце Халрадры таяли древние льды.
Огонь Ферракайнда хлынул по полу камеры. Я понял: так он смеется.
— Зодчие пытались разрушить барьеры между мыслью и материей, — сказал он. — Они дали возможность менять мир посредством желания. Они сделали тоньше стены между жизнью и смертью, между огнем и не-огнем, свели на нет различие между «это» и «то», «здесь» и «там».