Буду твоим единственным
– Это смерть?
– Господь с вами, нет! Можете не переживать по этому поводу. «Повешенный» обычно означает финал или поворот событий. В данном случае, думаю, кому-то требуется жертва. – Она выдержала паузу и зловеще добавила: – Осуждение.
Нортхэм поднес рюмку к губам и залпом выпил, проявив не больше уважения к прекрасному бренди, чем мадам Фортуна. Отставив бокал, он оглянулся через плечо на Саута.
– Я всего лишь осужден, – произнес он с усмешкой. – А не приговорен. – Саутертон, однако, даже не улыбнулся, а стоявшая рядом Элизабет вздрогнула. Норт повернулся к гадалке: – И кто же меня осудит?
Мадам Фортуна сняла первую карту с колоды и положила ее поверх «повешенного».
Нортхэм уставился на «императрицу», карту, символизирующую материнство, плодородие и природу. Пышная фигура женщины напомнила ему баронессу, и он бросил на гадалку вопросительный взгляд.
– Женщина, которая рядом с вами.
Саутертон почувствовал, как пальцы Элизабет снова вцепились в его рукав. Он накрыл их ладонью, надеясь, что этот жест поможет ей сохранять спокойствие.
Нортхэм поинтересовался с показной беззаботностью:
– В прямом или переносном смысле? – Эта реплика произвела нужный эффект, ослабив повисшее в гостиной напряжение.
Вместо ответа мадам Фортуна перевернула третью карту. На сей раз это была рогатая фигура.
– Полагаю, это дьявол.
Нортхэм был сыт по горло. Он начал подниматься со стула.
– Сядьте, милорд.
Это было сказано так резко и с такой властностью, что Нортхэм рухнул на стул. Среди зрителей раздались смешки, да и сам он не мог не улыбнуться.
– Ладно. Что еще скажете, мадам?
Она подняла следующую карту, так чтобы ее могли видеть все. Это была семерка треф.
– Эта карта может означать награду, – пояснила она, – или богатство. Например, сокровище, которое вам не при надлежит.
Нортхэму показалось, что по его спине прошлись ледяные пальцы. Однако выражение его лица осталось невозмутимым, а голос ровным.
– Объяснитесь, мадам.
– У вас есть нечто, не принадлежащее вам.
Лоб Нортхэма прорезала вертикальная морщинка.
– Это вам тоже придется объяснить.
Мадам Фортуна отложила колоду и разложила веером лежавшие на столе карты. Повешенный. Императрица. Дьявол.»Семерка треф. Знаки были столь очевидными, что ошибиться в их значении было невозможно. Она заметила, что ее рука, касавшаяся карт, слегка дрожит. Причина этой дрожи также не была секретом для старой гадалки. Больше всего ей хоте лось, чтобы все сложилось иначе.
Она вспомнила, каким юным и невинным он был, когда задал ей свой возмутительный вопрос. Он стал старше, и его темно-кобальтовый взгляд давно потерял свое невинное очарование, однако Бесс Боулс не сомневалась в его порядочности. Сущность его характера не изменилась. Она чувствовала это двадцать лет назад, чувствовала и сейчас. Если бы карты легли по-другому, Бесс постаралась бы его защитить. Но при таком раскладе она не могла лгать.
Вопреки всему, что говорил ей здравый смысл, Брендан Дэвид Хэмптон, шестой граф Нортхэм, оказался тем самым человеком, которого высший свет называл вором Джентльменом.
– Это ожерелье леди Баттенберн, – объявила она. – Оно находится в вашем чемодане. В кармашке, предназначенном для ценностей.
Нортхэм резко вскинул голову. В ушах у него зашумело, и не только из-за лихорадочного перешептывания за его спиной.
– Вы ошибаетесь, – с вкрадчивой угрозой произнес он.
– Но даже раньше, чем она покачала головой в знак отрицания, он почувствовал, что ошибается не кто иной, как он сам.
– Не может быть! – воскликнула леди Баттенберн, сложив руки под своим округлым подбородком в молитвенном жесте. – Вы еще не со всеми поговорили, мадам. Лорд Нортхэм даже не входил в число подозреваемых. Он богат, как Крез. Это все знают.
Хотя гостям едва ли понравилось, что они находились под подозрением, они пропустили мимо ушей это шокирующее заявление, испытывая вполне понятное облегчение, смешанное с сочувствием к незавидному положению графа Нортхэма.
Лорд Баттенберн приблизился к столу.
– Я вынужден согласиться со своей женой, мадам. Это просто невозможно.
Гадалка пожала плечами:
– Все возможно.
Нортхэм перевел на барона бесстрастный взгляд. Тот, похоже, не испытывал особого желания обыскивать его чемоданы. Поступить так – значило бы проявить откровенное недоверие к одному из приглашенных, что поставило бы как гостей, так и хозяев в неловкое положение. Молчание Баттенберна вынудило Нортхэма проявить инициативу:
– Я не стану возражать, если вы поищете ожерелье среди моих вещей.
Барон покачал головой:
– Нет. Я не собираюсь делать ничего подобного.
Норту показалось, что веревка на его шее затягивается туже. Ощущение было настолько реальным, что он взглянул на разложенные перед ним карты, чтобы убедиться, что окружность петли не стала меньше.
– О, подумайте о своей репутации милорд, – взмолилась леди Пауэлл, тоже сложив руки в молитвенном жесте.
Столь благочестивое выражение Нортхэм до сих пор видел лишь на полотнах с изображениями Мадонны.
– Думаю, это только придаст ей блеска. – Он поднялся на ноги. – Разве вас не приводит в восторг тот факт, что я могу оказаться тем самым Джентльменом?
Румянец, заливший щеки леди Пауэлл, выдал ее с головой.
– Как вы можете так говорить? – возмутилась она и повернулась к Саутертону за поддержкой. – Что же вы молчите, милорд? Его ведь могут арестовать.
Саутертон предпочел бы, чтобы она не приставала к нему, пока он не разберется, что происходит. Он попытался найти ответ на лице Нортхэма, но оно оставалось непроницаемым. Не представляя, что предпринять, чтобы избавить приятеля от конфуза, он решил внести ясность.
– Только в том случае, если ожерелье найдут, – заявил он. – А этого, уверяю вас, не произойдет.
Норт вздохнул. Хотел бы он быть в этом уверен! Но все равно спасибо Сауту за вдохновенную, хотя и бесполезную защиту.
Барон задумчиво теребил накрахмаленные складки галстука.
– Думаю, – наконец пробурчал он, – нам не остается ничего другого, кроме как проверить, есть там что-нибудь или нет.
Он окинул взглядом гостей и предложил:
– Пожалуй, стоит принести чемодан сюда.
Ответил один только Нортхэм:
– Как пожелаете. Но чтобы исключить недоразумения, пошлете за ним двух человек.
– Конечно. Как насчет Саутертона и Аллена? Согласны?
– Да, – кивнул Норт, все более уверяясь, что никакие меры предосторожности не изменят конечного результата. Он сделал приглашающий жест в сторону двери. – Джентльмены?
Саут уже настолько привык к тому, что Элизабет сжимает его локоть, что не сразу понял, что теперь она пытается его задержать. На секунду остановившись, он незаметно освободил свою руку.
– Все будет в порядке, – шепнул он, почти не разжимая губ.
Элизабет не сводила с него немигающего взгляда, в котором сквозило отчаяние.
– Нет, не будет.
Это был не самый подходящий, момент, чтобы препираться. Да и времени не было. Саут нежно сжал ее пальцы и отошел.
Ожидание казалось бесконечным. Проводив Аллена и Са-утертона, гости, замерев, уставились на дверь, через которую те вышли. Лакеи, стоявшие по обе стороны двери, чувствовали себя неловко под устремленными на них взглядами, но, подобно преторианской гвардии в Древнем Риме, скорее рухнули бы замертво, чем покинули свои посты.
Нортхэм был единственным, кто не наблюдал за входом. Пристроившись на краешке стола мадам Фортуны, он с небрежным видом поглядывал в окно. Ему вдруг пришло в голову, что он, пожалуй, самый спокойный из всех присутствующих. Даже Джентльмен, если он еще не совсем очерствел, должен был испытывать хотя бы угрызения совести. Впрочем, едва ли можно ожидать, что настоящий вор шагнет вперед и признает свою вину, особенно если учесть, на какие хлопоты он пустился, чтобы подбросить ожерелье леди Баттенберн в его чемодан. Нет, этот вор хотел, чтобы виноват оказался Нортхэм.