Враг престола
— Если они меня убьют, попытайся увести остальных.
— Если они тебя убьют, — прошипела Зора, — я унесу отсюда головы этих тварей.
Ош вышел из–за камней, подняв лук над головой. Он стянул меховой капюшон, чтобы нападавшие могли лучше его рассмотреть. В любой момент он ожидал стрелы, которая пронзит его грудь, живот или шею, но невидимки медлили.
— Хватит, — остановил его голос орка. — Ты бросать лук. Я выходить.
Ош повиновался. От скалы словно отделился кусок снежного покрова, тихо упав на дно ложбины. Присмотревшись, Ош понял, что это вовсе не снег, а приземистая фигура, закутанная в белое меховое одеяние.
Распрямившись во весь свой небольшой рост, незнакомец двинулся к Ошу. Оказавшись на расстоянии пяти–шести шагов, он остановился, откинув капюшон.
Никогда ещё Ош не видел таких орков, Приземистый крепыш с бледно–серой кожей зарос густыми белыми волосами, покрывающими голову и большую часть лица. Только заострённые уши и большие янтарные глаза выдавали в нём сородича.
— Каршас Охотник. — Незнакомец стукнул себя кулаком в грудь.
— Племя Белой Головы.
— Ош, — с невольным облегчением ответил Ош, повторяя жест.
— Племя Ургаша.
— Зачем вы идти в большой каменный дом человека?
— Мы идём напасть на них, — честно сказал Ош, надеясь, что ему поможет нелюбовь горных орков к людям.
Каршас критически осмотрел Оша и остальных орков, всё ещё прячущихся за камнями.
— Глупо, — заключил коротышка. — Слишком мало. Вы все умирать.
— Мы не будем биться с ними сами, — пояснил Ош, указав на юг.
Там большое войско. Нам нужно только открыть ворота.
— Большое войско? — заинтересовался Каршас. — Орки?
Ош пожалел, что сказал об этом. Теперь ему нужно было как–то ответить на этот неудобный вопрос. Он опасался, что может потерять расположение сородича, если раскроет всю правду.
— Люди, — честно ответил он.
На мгновение бородатое лицо Каршаса нахмурилось. Большие глаза превратились в жёлтые щёлочки. Ошу вдруг почудилось п этом взгляде что–то знакомое.
— А ты хитрый, Ош, — внезапно улыбнулся коротышка, погрозив Ошу пальцем. — Хотеть заставлять один человек убивать другой человек? Нам нравится. Мы не любить людей.
— Ты поможешь нам, Каршас из племени Белой Головы?
— Вы идти за нами. Мы показать вам путь в большой дом. Скрытый путь. Никто не знать.
Каршас повернулся к склону ложбины, подав сигнал своим соплеменникам, На глазах Оша заснеженная гора буквально родила ещё четырёх коренастых орков в таких же белых меховых одеждах. Их способность оставаться незамеченными поражала.
В свою очередь Ош призвал и своих орков покинуть укрытие.
— Вас всего пятеро? — немного удивился Ош, вновь обратившись к Каршасу. — И вы убили всех этих людей?
— Да, — гордо подтвердил коротышка, демонстрируя трофейный кинжал. — Они не мочь убить то, что не мочь увидеть.
Не теряя времени, горные орки принялись обирать тела двух убитых соратников Оша, забирая всё более–менее полезное.
— Ах, вы… — возмутилась Зора, но Ош остановил её:
— Пускай берут. Их добыча.
— Вы идти? — Пересекая ложбину, Каршас призывно махал им рукой.
— Я им не доверяю, — тихо сказала Зора, сжав покрепче копьё. — Они что–то скрывают.
— Ты никому не доверяешь, — усмехнулся Ош, перекинув лук через плечо. — Идём.
Вслед за нежданными проводниками отряд Оша направился вглубь Железных гор.
Глава третья
Муаз’аммаль
Солнце пробуждает нас ото сна. Так оно пробудит и их, окрасив ночь кровью и пламенем. И вскипит море, и обрушатся небеса на твердь, и возопиют живые забытым: спасите нас! И услышат ответ лишь те, кто не пустил ложь в сердце своё.
Чёрные, как уголь. Тяжёлые, как вина. Доспехи сидели напротив Эдуарда немым железным человеком. Боевые шрамы, покрывающие металл, выглядели так, словно были сделаны вчера. Ни ржавчина, ни плесень не тронули древней брони, словно её окружал незримый заслон чьей–то воли, хранящий боевое одеяние от порчи и тлена.
Стало быть, его отец тоже был там. Видел ли он то, что показал ему хранитель? Эдуард не сомневался в правдивости этих картин. Воспоминания мертвецов, проносящиеся через столетия. Теперь он тоже был участником древней войны. Столкновения, начавшегося за многие века до его рождения, но длящегося до сих пор.
Правильно ли он поступает? Действительно ли этого хотел бы его отец? Многие знания открылись Эдуарду, но они не изгнали из его сердца сомнений.
Юноша прикоснулся к холодному металлу. С тех пор как Эдуард покинул пустынное святилище и вернулся в улус, он постоянно ощущал их близость. Иногда чувство, что за спиной кто–то стоит, было так сильно, что он хотел обернуться, но вместе с тем страшился того, что может увидеть. Иногда украдкой, иногда неистово и напористо, они стучались в его разум, как неожиданные ночные гости. Неведомые. Незнакомые. Опасные. Не о них ли предупреждал дух отца? Теперь, когда он знал правду, не стоило ли ему остерегаться их?
— Ждёшь, когда они заговорят?
Голос К'Халима прервал его мысли. Конечно, пустынник пошутил, имея в виду доспехи, но по спине Эдуарда всё равно пробежал неприятный холодок.
— Я сделал то, о чём ты просил, — продолжил К’Халим. — Ты уверен, что они придут?
Пустынник больше не называл его дахилом. Кроме того, он неожиданно заверил юношу, что отныне будет помогать ему во всех его начинаниях.
— Они придут, — Эдуард обратился к очагу, снимая с него закопчённый котелок, — если у них ещё сохранилась хоть какая–то честь.
Ярви в юрте не было. С тех пор как Эдуард разнял их в пустыне, вор стал мрачен и неразговорчив. На все вопросы он отвечал уклончиво, уверяя, что понятия не имеет, за что К'Халим на него взъелся. Пустынник, в свою очередь, вовсе не хотел это обсуждать. Правда, по просьбе Эдуарда всё же пообещал больше не задирать Ярви, в то же время призывая к осторожности. По его словам, вор не заслуживал доверия.
— Постой, К'Халим, — остановил Эдуард кочевника, когда тот уже собрался удалиться. — Присядь, раздели со мной чашку чаю. Я хочу немного поговорить с тобой.
Эдуарда тяготило уединение, которое будто тянуло к нему незримые руки. К тому же действительно накопились кое–какие вопросы.
Пустынники прилежно чтили обычаи, связанные с гостеприимством, домом и трапезой, а потому К'Халим попросту не мог отказаться. Подобрав полы просторного облачения, он уселся на циновку напротив Эдуарда. При этом его ноги сложились так, что юноше больно было даже смотреть на них.
— О чём ты хотел поговорить со мной, мухтади?
— Я давно хотел спросить тебя, — Эдуард передал ему небольшую чашечку с отваром местного растения, которое пустынники сушили на солнце и заваривали в крутом кипятке, — почему ты помог нам? Я имею в виду тогда, у Трещины, и вообще…
К’Халим задумался.
— Вам нужна была помощь, — улыбнулся пустынник, — разве это не так?
— Но было ведь и что–то ещё? — не сдавался Эдуард. — Почему ты отвёл меня к тому человеку? Кто он? Я знаю, ты что–то скрываешь. Расскажи мне, если в самом деле больше не считаешь меня чужаком.
— Я… — К'Халим мешкал, пристально вглядываясь в глаза Эдуарда. — Не знаю, как говорить о таком. Я боюсь… ошибиться.
— Если это касается меня, я должен знать.
— Пусть будет так, — сдался наконец кочевник, — но эти слова лишь для твоего уха. За многие вещи я не могу поручиться, потому как и сам не понимаю их до конца.
Эдуард понимающе кивнул.
— Ты знаешь, кто такие «говорящие»?
— Так вы зовёте таких, как Хазар? — предположил Эдуард.
— Нет, — улыбнулся пустынник. — То — табибы… тёмные. Их много среди нас. Обычно по одному на каждый улус. У них есть сила и знания, но и только. «Говорящий» всегда один. Он — тёмный из тёмных. За последние восемь сотен лет земля явила нам лишь пятерых.