Сесквоч

— Ты идиот, — сказал Фенберг. У него заложило ухо, и он потерся им о плечо.
— Он не только здесь. — Туберский покачал своей маленькой головой. — Он в уединенных маленьких городках и забытых Богом и людьми местечках, в названия которых чувствуется щемящее одиночество. Три Сестры Дикарки, Йолла Болли и Дьявольское Медвежье Горло — вот люди, Майкл, которые расскажут тебе о гигантской твари, не человеке и не обезьяне, крики которого разносятся эхом в ночи, пронзительные и высокие. Так кричат духи, которые предвещают смерть. Они расскажут о стопах длиной семнадцать дюймов и ширине шага восемь футов и покажут затерянные долины, где не слышно пенья птиц и нет животных, а тишина такая, что волосы встают дыбом. Это последняя американская легенда, Майки, и я предлагаю поймать ее.
Туберский сжал руку в кулак.
— Ты пришел, чтобы занять денег, так ведь? — спросил Фенберг.
— Нет, — кулак Туберского разжался.
— Сколько?
— Двенадцать тысяч долларов.
— На сафари?
— Точно.
— И эта сумма совершенно случайно совпадает с количеством денег на нашем совместном счету.
— Не так уж случайно.
Фенберг энергично потер руками лицо и заросшие щеки. Маленькие электронные часы показывали 3:04. Фенберг печально покачал головой.
— Что случится завтра утром, о Господи, уже сегодня утром, всего лишь через несколько часов?
— Я должен сказать? — Да.
Туберский вскинул голову и отвел взгляд.
— Против тебя будут протестовать, — неохотно сказал он.
— Кто?
— Баптист, Майк.
— Всего лишь баптист, Джон?
— Саддам Хусейн от баптистов, человек, который по неизвестным причинам поклялся похоронить тебя. Айятолла, взявший на себя руководство враждебной фирмой. Майк, я могу вернуть деньги через три недели. И с лихвой, — добавил Туберский.
— Ты не можешь сказать, что случится через двадцать восемь дней? — спросил Фенберг.
— Нужно будет платить последний взнос за ранчо, — ответил Туберский. Он устал и уткнулся лицом в подушку.
— И какова же сумма этого взноса за ранчо, которое было построено потом наших дорогих покойных родителей и которое является единственной крышей над головами двух наших презренных братцев?
— Пятнадцать тысяч долларов, Майк, — сдавленно произнес Туберский.
— Что на три тысячи больше, чем на нашем счету в банке. Я не ошибся в вычислениях?
— Нет.
— И ты хочешь снять все наши сбережения, потерять ранчо с участком 175 акров и выбросить на улицу детей в середине зимы, чтобы финансировать — э, что?
— Сафари, — раздался приглушенный голос из-под подушки.
— На этом наша вечерняя программа заканчивается. Гарвардская команда выигрывает у варшавской со счетом 52:0. — Фенберг залез под одеяло.
Может быть, когда-нибудь Туберский наберется смелости и скажет брату, что ему наплевать на оскорбительный тон, которым говорил с ним брат во время таких обсуждений. Туберский поднял голову и собирался что-нибудь ответить, но Фенберг последний раз привстал и, яростно протянув в его сторону руку, сказал, что он скорее ослепнет или станет импотентом, чем согласится дать взаймы такому типу, как Туберский, у которого было больше проблем с долгами, чем у всех Соединенных Штатов Америки. Более того — если Туберский еще раз разбудит его в три часа утра, то Фенберг отлупит его, как последнего рыжеволосого пасынка бросит его в костер и задушит своими руками. Весь город устроит после этого парад в честь Фенберга, потому что весь город ненавидит Туберского.
Последнее было правдой, поэтому улыбка исчезла с лица Туберского. Туберский набрал воздуха, чтобы снова обратиться к этому чурбану, лежащему под одеялом, но передумал. Он нервно теребил уголки одной из подушек Фенберга.
— Ну, ладно. Нет смысла испытывать судьбу, тревожить спящую собаку и такое прочее.
Туберский инстинктивно пожевал щеку с внутренней стороны и задумался о том как уговорить Фенберга расстаться с двенадцатью кусками. Он рассеянно потер спину брата, затем его пальцы забарабанили по его лопаткам.
— Перестань, — сказал Фенберг.
— Извини.
Туберский был очень начитан, и среди индейцев ходили слухи, а уж они разбирались в таких вещах, что он является очередным духовным вождем для жителей земли, ответственность, от которой он бежал, как от чумы. Беда была не в том, что Туберский увлекся монстрами или даже маньяками, а в том, что им овладела идея продать душу ради еще одного рискованного предприятия.
Глаза Туберского сузились, полные жара и проницательности.
— Маньяки могут быть товаром огромного, еще не исследованного рынка, — сказал он, глядя вдаль.
За окном ухнула сова, и деревья тихо покачивались на ветру. Их ледяные тени мягко скользили взад и вперед по комнате, где родились все братья Фенберг.
Туберский потянулся, произнес «о'кей» и подумал, что неплохо было бы выпить чашечку крепкого горячего чая.
* * *
Туберский вовсе не собирался быть духовным светочем. Это чертовски тяжелая работа. Его совершенно не интересовали поиски фундаментальной истины, проясняющей, что же в этой жизни было не так. У него были простые цели: рисовать, буянить и быть владельцем предприятия.
В этом была отчасти вина Фенберга.
Было время, когда все было не так. Когда оба были детьми, именно Фенберг подбивал брата на бесчисленные проделки. Все началось с фирмы по выращиванию червяков в начальной школе, когда Майклу было легко выманить выдаваемые на обеды деньги из больших рук тогда головастого и добродушного брата. Они обсуждали важные для них вещи, пусть по- детски наивные. Червяки умерли. Лимонадные стойки были снесены летним ветром. Детские сбережения растаяли. Все эти старания стать богатыми по рецептам Амоса и Энди быстро и безо всяких усилий привели к разорению и слегка разочаровали, но не лишили мужества. До тех пор, пока не умерла Трейси. Тогда Фенберг потерял интерес к ведению дел. Он передал семейный предпринимательский жезл брату, который с радостью принял его. Туберскому повезло еще меньше, но по гораздо большему счету.
После фиаско с «Книгой иракских анекдотов» Туберский уговорил Фенберга вложить деньги в пластиковую обложку журнала «Тайм», которая накладывалась на обычное зеркало в ванной.
— Теперь всегда, когда вы бреетесь, вы видите ваше лицо на обложке «Тайм», — объяснял Туберский своим никчемным приятелям по бару.
«Тайм» предъявил Туберскому судебный иск.
Последним проектом был «Интеллектуальный тест для собак». Большую часть года уже изменивший имя брат Фенберга заказывал периодические издания и книги о поведении собак. Он придумал обложку: собака в школьной форме и экзаменаторы, задумавшиеся над вопросами. Он составил простую анкету, в которую входило двадцать вопросов, затем провел тест с собачниками Бэсин Вэли. Тест сработал великолепно. У собак тоже есть коэффициент интеллектуальности. Одни были умнее других. Туберский подсчитал, что при наличии примерно 160 миллионов владельцев собак только в одних Соединенных Штатах, если брать по три доллара с каждого щенка, они должны были получить около полумиллиарда долларов, если не учитывать налоги.
— Сбросим двадцать процентов на расходы и возможность, что некоторые владельцы не захотят купить книгу, — рассчитывал Туберский.
Тест действительно принес прибыль немногим более четырех миллионов. Но, к несчастью, не им, а женщине по имени Остин, из Техаса, которая издала удивительно похожий тест на три недели раньше Туберского.
Это убило Туберского.
Полный зависти, он вернулся к своим обычным обязанностям в доме и на ранчо, делал кое-какую работу в городе и терроризировал ковбоев, лесорубов и братьев Магоногонович. Он вернулся к поискам фундаментальной истины, что же не так в этой жизни. И, конечно, он рисовал.
Его последняя работа, оставшаяся незаконченной, была пастелью, изображавшей Иисуса, Будду, Дао Цзы и маленькую Руфь. Все они были в гавайских рубашках и опирались на кадиллак 58-го выпуска с открытым верхом.