Соmеdiе dе Frаnсе (СИ)

— Вы хотите, чтобы я попросил за вас короля, — констатировал он.
Кадан изогнул бровь и посмотрел на него через плечо.
— А что, если и так? Уверен, он бы вам не отказал.
Рауль пожал губы.
— Но тогда вы признаете… вы будете принадлежать мне всегда.
Кадан не ответил. Он стащил с Рауля одеяло и, растянувшись вдоль его ног, коснулся губами паха.
— Я давно уже ваш… — пуская по члену струйки горячего дыхания, прошептал он.
В скором времени домашняя жизнь Рауля приобрела большую сложность. Будущая супруга и любовник его жили бок о бок. Каждый имел свой особый статус в его глазах, и каждый был недоволен: Силвиан — тем, что Рауль недостаточно много времени проводит с ней, Кадан — тем, что Рауль в любой момент может избавиться от него.
Рауль не мог выбирать, с кем ему вступать в брак и вступать ли в брак вообще — он прекрасно об этом знал. Брак его был делом политическим и представлял собой своеобразное заключение договора, призванное упрочить союз между двумя знатными семьями — герцогами де Ла-Клермон и герцогами де Робер. В отличие от Силвиан, которая приносила Раулю обширные земли, включающие в себя земледельческие угодья и прибрежную полосу, дающую возможность контроля морских торговых путей, Кадан мог подарить ему только свое тело — и бесконечные траты на свой гардероб.
Роль невесты, впрочем, этим и ограничивалась. Рауль знал, что не в ее воле разорвать оговоренный герцогами союз — и не собирался ухаживать за ней.
Но, казалось, ни Силвиан, ни Кадан не желали этого понимать. Ни один из них не собирался отступать на задний план.
Соперничество это длилось не только в присутствии Рауля, но и за его спиной.
Если Силвиан заказывала себе новое платье, то Кадан тут же заказывал два.
Если к свите Кадана присоединялся еще один паж — Силвиан тут же писала отцу, чтобы прислал троих. Она ни в чем не собиралась уступать "безродному юнцу".
Даже количество комнат, которое занимал каждый из них, стало камнем преткновения — Силвиан было выделено пять комнат на третьем этаже, в то время как Кадан давно уже занимал семь на втором. Больше во дворце свободных комнат не нашлось, но Силвиан никак не устраивал такой расклад, Кадан же не собирался уступать и переезжать, так что в скором времени Рауль был вынужден распорядиться о строительстве флигеля, где она могла бы занять целый этаж.
Рауль, желая разрядить обстановку, пошел на уступки обоим: он назначил свадьбу и предложил Силвиан заняться подготовкой приема, а по поводу Кадана написал прошение королю.
Письма от герцога продолжали приходить одно за другим, но каждый раз, когда Рауль собирался отправиться домой, Кадан смотрел на него так, что у Рауля пропадало всякое желание жить.
— Тебе мало того, что ты намереваешься вступить в брак, — тихо и холодно говорил Кадан, — ты решил еще и бросить меня наедине со своей будущей женой?
Рауль отыгрывался в постели. Если в обычной жизни он готов был исполнить любое желание Кадана, то ночью тот целиком и полностью, без права на отказ, подчинялся ему. Рауль брал его жестко, как завоеватель раба, вбивал в матрас и сжимал запястья так, что наутро оставались синяки.
Кадан демонстрировал ему эти следы как подтверждение того, что Рауль в вечном долгу перед ним, и все снова возвращалось на круги своя.
К середине осени, когда деревья оделись золотой листвой, Рауль все же решил отправиться к отцу. Тот собирался провести зиму в Фонтенбло, но пока еще оставался в своем поместье в Аквитании.
На некоторе время Кадан и Силвиан остались вдвоем. И последняя не преминула воспользоваться случаем, чтобы завязать не слишком приятный для Кадана разговор.
Она поджидала Кадана в библиотеке, куда тот часто спускался после занятий пением, чтобы немного отдохнуть в тишине. Сама Силвиан не слишком любила читать и большую часть времени пропадала у себя, так что Кадан не ожидал увидеть ее здесь.
— Простите, я ошибся дверью, — сказал он первое, что пришло в голову, и собирался уйти.
— А мне кажется — наоборот. Вы давно хотели поговорить со мной.
Кадан тяжело вздохнул и вошел.
Он не мог бы сказать, что Силвиан не нравилась ему. Напротив, она была умнее тех придворных особ, которые обычно приходили в театр, чтобы посмотреть на него. Но в глазах ее таился мрак, и, кроме того, Кадану она казалась вечным напоминанием о какой-то утрате, о том, чего у него быть не могло. Стоило ему взглянуть на нее, как он начинал испытывать злость.
— Если вы настаиваете, — он достал из тайника бутылку с вином и, наполнив бокал, опустился в кресло у окна. Закинул ногу на ногу и стал ждать.
Силвиан осталась стоять. Так она могла сверху вниз смотреть на него.
— Вы не думаете, — медленно сказала она, приближаясь к Кадану вплотную, — что ваши отношения с моим будущим мужем обречены?
Кадан повел плечом.
— Боюсь, мадемуазель, вам никогда не понять мужской дружбы. Ее не так-то легко разрушить.
— Пока вы молоды… может быть. Но пройдет несколько лет — и он потеряет к вам интерес.
— Когда это случится, — уголок губ Кадана приподнялся вверх, — можете сказать мне, что предупреждали. А пока простите, у меня много дел.
Он залпом осушил бокал и встал.
Силвиан, оказавшаяся вдруг предельно близко, поймала его запястье и поднесла к глазам.
— У вас очень красивые руки, — сказала она задумчиво и улыбнулась.
— Благодарю. Вы не первая, кто мне об этом говорит.
— А хотите, я погадаю вам? Я умею читать по линиям судьбу.
И прежде, чем Кадан успел возразить, она перевернула его кисть и провела по ладони кончиками пальцев.
— Ваша линия жизни прерывается очень рано, — сказала она, — видите вот этот разрыв?
Кадан вздрогнул и посмотрел туда, где его кожи касались ее пальцы.
— Она могла бы бежать дальше. Но вот здесь, — Силвиан проследила до нужного места ногтем, — ее пересекает линия любви. Понимаете, что я хочу сказать?
— Да, — Кадан ловко вывернул руку из пальцев и, взяв ее за плечи, быстрым движением развернул спиной к себе, а затем подтолкнул к окну. — А теперь я погадаю вам, — прошептал он в самое ухо девушке. Отпустив одно ее плечо, он пальцем указал на яркую звезду высоко над горизонтом. — Видите эти огни на небе? Это древние боги смотрят на нас. Они смотрели на землю сотню, и две сотни лет назад. Они освещали Гревскую площадь, когда на ней сжигали еретиков. И они осветят костер, на котором однажды сожгут вас.
Силвиан вздрогнула и попыталась отцепить от себя его руку — но этого не требовалась. Кадан уже отпустил ее и зашагал прочь.
Рауль тем временем уже подъезжал к усадьбе, где проводил осень его отец.
Он оставил коня на попечение слуг и вошел в дом, но не успел сделать и двух десятков шагов, когда поймал на себе цепкий взгляд злых голубых глаз.
— Неужели ты все-таки соизволил повидаться с отцом, — услышал он.
— Я знал, что для этого мне придется вытерпеть встречу с тобой, Луи, и потому тянул.
Луи де Даммартен, которому герцог де Ла-Клермон приходился опекуном, хотел ответить, но не успел.
— Хватит, — жесткий голос разрезал тишину, и на пороге библиотеки, куда вела одна из дверей, появился их общий отец. — Рауль, я ждал тебя. Следуй за мной. Луи, я позову тебя через несколько минут.
Скрипнув зубами и проводив взглядом названого брата, отошедшего в сторону и устроившегося с книгой у окна, Рауль следом за отцом переступил порог.
Эрик, герцог де Ла-Клермон, занял место за массивным письменным столом. Взял в руки лежавший на нем листок и бросил его назад.
— Дворец, — произнес он задумчиво, — я еще мог понять. Но — прошение королю?
Рауль, не моргая, смотрел на него, будто вызов бросал. И наконец Эрик тоже поднял на него взгляд.
— Рауль, мы договаривались с тобой уже давно. Твои шлюхи не должны касаться семейных дел.
— Это не семейное дело. Это мое дело с королем.