Соmеdiе dе Frаnсе (СИ)

— С вашего позволения, мессир, месье присмотрел диадему с изумрудами для роли Мелюзины, но опасается ее покупать.
— Опасается… — Рауль хмыкнул. Слуга наконец убрал от него щипцы, и Рауль пристально оглядел свое отражение в зеркале со всех сторон. Поправил воротник и встал. — Это что-то новое.
— Она стоит двести тысяч ливров, мессир, — скромно произнес юноша, с которым он говорил, и потупил взгляд, как будто эти двести тысяч ливров просил лично он.
Рауль замедлил шаг и покосился на него.
— Я подумаю, — сухо произнес он. — Можешь быть свободен, Клод. И на балу не спускай с него глаз.
— Он меня не берет. Месье считает, что для роли альва* я слишком широк в плечах.
— Придумай что-нибудь, — Рауль махнул рукой, отсылая его прочь.
Луи в самом деле с каждым днем в особняке де Ла-Клермон становился только злей.
Он не раз уже жалел о том, что решил приехать сюда, что согласился на просьбу Эрика вообще. И больше всего жалел о том, что увидел хрупкий пламенеющий силуэт в окне.
Кадан становился средоточием его злости, и Луи сам не смог бы сказать почему.
Его тянуло к лицедею как магнитом — и тут же отталкивало. Он разрывался, желая быть ближе — и бежать прочь.
Луи ненавидел себя за то, что позволял Раулю демонстрировать свою игрушку со всех сторон. Рауль целовал шотландца, Рауль обнимал его и ласкал, Рауль разве что член в него не вставлял при всех, хотя однажды Луи показалось, что еще чуть-чуть — и до этого дойдет.
От мысли о том, что член Рауля вообще мог находиться в этом прекрасном теле, созданном для неземной любви, Луи хотелось рвать и метать, крушить все кругом — и Рауля в первую очередь.
Его ненависть к брату росла с каждым днем, но ей же сопутствовала ненависть к Кадану и к себе, которые тоже росли в нем.
Шотландец теперь не стремился скрыться в своих покоях, вел себя в доме как настоящий хозяин, и то и дело Луи, спустившись в библиотеку или в сад, ловил на себе его пристальный взгляд.
Напряжение, возникавшее между ними в такие минуты, было невыносимо. Луи с трудом удерживал себя от того, чтобы рвануться вперед, прижать Кадана к стене и впиться своими губами в его. Сорвать бесполезные клочья кружев и коснуться гибкого, горячего тела под камзолом.
Но если бы даже Луи решился на этот отчаянный шаг, осуществить его он бы не смог: вокруг Кадана всегда находились слуги, кавалеры и пажи, единовременным числом не менее шести. Он играл с ними, подбирал им одежду, будто куклам, дарил подарки… Его руки касались их юношеских щек, а Луи не мог не представлять себе, как так же эти тонкие пальцы могли бы коснуться и его.
В своих владениях Кадан был королем, и свита никогда не оставляла его — только ночью, но Луи больше не желал повторять свой рискованный поступок. С той самой ночи, когда он пробрался к Кадану на балкон, ему казалось, что Рауль знает обо всем. И как бы ни хотел Луи позлить его, но отделаться от понимания того, в какой глупой ситуации оказался, он не мог.
Кадан и Рауль были счастливы вдвоем. Луи видел, как доверительно они касаются друг друга за обедом или, прогуливаясь по парку, как смеются в унисон. Казалось, они сроднились так, что стали двумя частями одного целого. Но если Рауль и Кадан были двумя половинками… Луи не мог избавить себя от вопроса: кто же тогда он?
Ему казалось, что Кадан — его собственная вырванная душа. Он чувствовал, что не будет полон, пока не сольется с ним. И в то же время понимал, что в этом доме он лишний, и всем было бы проще, если бы он ушел.
Так длилось до тех пор, пока пятнадцатого ноября Луи не обнаружил на своем туалетном столике приглашение на бал. На позолоченной бумаге оно было выведено собственной, Кадана рукой, и Луи вздрогнул, поняв, что тот писал это сам — почти все свои бумаги Кадан поручал секретарям.
"Буду рад увидеть вас в Ночь Духов у себя в гостях. Вы получите награду, если узнаете меня".
Луи поднес листок к лицу, вдыхая тонкий аромат: Кадан пользовался загадочной, незнакомой ему до сих пор смесью духов, в который таинственные густые ноты мешались со свежестью дикого леса.
"Да, — ответил Луи про себя, потому что ответить вслух не мог. — Да, я буду там".
Маскарадный костюм самого Луи был достаточно прост: его обычный черный камзол дополнила бархатная маска, по краю отделанная серебром. Тот факт, что большинство присутствующих усыпало свои платья бриллиантами, ничуть не смущал его. Луи был равнодушен к великолепию и пышности, летавших в воздухе пышных юбок, но солгал бы, сказав, что его не зачаровывает запах миндаля и диких трав, повисший над Парком Семи Муз.
Он шел по аллеям, разглядывая гостей и ничуть не сомневаясь в том, что Кадан не может скрываться ни за одной из масок этой смеющейся, напивающейся, болтавшей без умолку толпы.
Когда, однако, время стало клониться к двенадцати, а Кадана Луи так и не нашел, его вновь начала охватывать злость. Он начинал понимать, что позволил посмеяться над собой. Луи не знал здесь никого и не желал знать — кроме одного, того, кого никак не мог отыскать.
Луи осмотрел всех присутствовавших на балу мужчин, но ни телом, ни взглядом никто из них не походил на Кадана. Один был слишком угловат, другой — слишком низок, третий — слишком высок. Кадан был идеален — и здесь не было таких, кроме него.
Часы уже обещали пробить двенадцать, когда чьи-то тонкие пальцы, затянутые в перчатки из нежно-лилового бархата, коснулись его руки.
— Вы определенно не можете рассчитывать на приз, — прокомментировала мадемуазель, стоявшая у него за спиной. Напудренные волосы ее украшали нитки жемчуга и пышная корона из перьев. Плотный лиф фиолетового цвета обнимал маленькую грудь, а в складках многочисленных юбок сверкали маленькие бриллианты — будто драгоценные капли росы. Маска в обрамлении высушенных цветов скрывала большую часть лица.
Голос мадемуазель, однако, был скорее не женским, а мужским, и по венам Луи от звуков его проносился огонь.
— Вы… — выдохнул он.
— Не стойте как столб. Вот-вот начнется менуэт, и я не хочу его пропустить.
Луи отвесил мадемуазель вежливый поклон, позволивший ему выиграть время, собираясь с мыслями, и осознать, что только что произошло. Предложил руку и повел к залу, созданному из баскетов и цветов под открытым небом.
Прозвенели литавры, и Луи механически двинулся навстречу "партнерше", а та — навстречу ему.
— Вы разочаровали меня, — прокомментировал Кадан, когда они оказались друг напротив друга.
— А как вы разочаровали меня, — не замедлил ответить Луи.
— Вам не нравится моя роль? Я думал, образ Мелюзины будет мне к лицу. — Поинтересовался Кадан, делая следующее па. — Или, может быть, мой костюм?
— Я бы смирился с любой вашей ролью, — отбрасывая светский тон, но все же не в силах избавиться от злости, произнес Луи. — Мне не нравится тот, кто за него заплатил.
Кадан замер, более не обращая внимания на музыку, звеневшую кругом.
— А я был бы рад, если бы это были вы, а не он, — мрачно сказал он.
Губы Луи дрогнули, но он закончил па и заставил Кадана тоже вернуться к танцу, потому что это позволяло ему на несколько секунд спрятать лицо.
— Вы продали себя первому, кто за вами пришел, — наконец сказал он.
Они с Каданом не смотрели друг на друга и, лишь следуя фигурам танца, рука об руку двигались вперед.
— Я продал себя тому, кто пришел, — тут же ответил Кадан, невольно повышая голос, — и мне жаль, что за мной не пришли вы.
Луи шумно выдохнул.
— Я ошибся, — сказал он, поворачиваясь кругом себя и подавая Кадану руку для нового па, — ошибся, сказав, что вы лишь зазнавшийся актер.
— Вы пытаетесь извиниться?
Луи едва заметно качнул головой.
— Вы лишь продажная девка… и даже не пытаетесь этого скрывать.
Рука Кадана дрогнула в его руках, он попытался вырваться и уйти прочь, но Луи удержал его и заставил обернуться вокруг себя.