Соmеdiе dе Frаnсе (СИ)
— Что с того? — Кадан сделал еще глоток и легко улыбнулся. — Разве у тебя не было любовников до меня?
— Не было тех, кому я… — Рауль умолк на какое-то время, а затем продолжил уже более беспечно, хотя голос его и продолжал звенеть перетянутой струной, — в общем, думаю, он заметил, что все это немного затянулось. И хочет посмотреть, кто так плохо влияет на меня.
— Я? Могу плохо влиять на тебя? — Кадан вышел из-за стола и обошел его кругом. — Мой дорогой, с тех пор, как мы вместе, вы почти перестали шастать по кабакам, больше не громите чужих усадеб и даже почти что не курите разноцветных порошков. И вы еще хотите сказать, что я плохо влияю на вас?
Он пристроился на краешек стола перед самым носом Рауля, но долго там не просидел — тот мгновенно подхватил его за ягодицы, крепко стиснул, наслаждаясь упругостью тела любовника, и, усадив к себе на колени, принялся целовать.
Рауль властно сминал мягкие губы, проникал глубоко в покорный рот, исследовал самое его дно — но все равно не мог избавиться от чувства, что нутро остается недоступным для него.
Рауль выехал в направлении поместья через два дня — чтобы обеспечить прием. Кадан остался в городе еще ненадолго — ему нужно было подобрать актеров, которые поедут с ним, выбрать декорации, костюмы, репертуар.
Чем занимался все это время Луи — никто из них не знал, хотя Кадан и не мог избавиться от мыслей о нем.
Наконец, кортеж был собран и также отправился в путь. Погода стояла уже прохладная, но скоро ожидались затяжные дожди, и если бы кто-то спросил Кадана, он бы сказал, что герцогу самому пора перебраться в городской дворец — а не наоборот.
Более двух недель они провели в пути, а когда наконец оказались в поместье Клермон в Аквитании, выяснилось, что сам герцог отправился на охоту на несколько дней.
— Ничего, — сказал Рауль, помогая Кадану выбраться из носилок. Он замолк на несколько мгновений, удерживая юношу в руках. Гибкое тело неизменно заводило его даже теперь — спустя шесть лет. Желание и жажда вспыхивали мгновенно, когда кожа Кадана соприкасалась с его кожей, даже сквозь шелк рубашки и бархат камзола Рауль чувствовал исходивший от него жар. Когда Кадан был чуть дальше, в нескольких шагах, ему удавалось говорить с ним, смотреть на него — и Рауль не мог отрицать, что Кадан интересен ему как собеседник, как человек. Но все это ни в какое сравнение не шло с той безумной тягой, которая накрывала его при мысли о том, что можно им овладеть. — Я сам подберу вам апартаменты, — немного охрипшим голосом продолжил он, — не стоит рассчитывать на то, что они будут столь же роскошны, как те, что вы занимаете в моем городском дворце. Здесь вы просто актер, и здесь заправляет мой отец.
— А кто я для вас там? — Кадан насмешливо поднял бровь, но Рауль ничего не ответил ему кроме короткого "Пройдемте со мной".
Комнаты, предложенные Кадану в поместье, в самом деле были намного скромней. Окна выходили на внутренний двор, и мебель кое-где потрескалась, к тому же на комодах явно серьезно недоставало свечей. Он давно уже отвык от подобного и не удержался от ядовитого:
— Вы всех дорогих гостей располагаете здесь?
— Нет, — сухо сказал Рауль, — здесь располагаются те, кто не имеет дворянского титула. Но кто все равно достаточно важен для нас, чтобы не ночевать на конюшне.
Кадан повел плечом, слова Рауля болезненно укололи его. Он хотел поинтересоваться, как продвигается дело с прошением королю, но не успел.
— Отдыхайте. Я направлю к вам слуг. А завтра я покажу вам окрестности. Вы еще не отвыкли ездить верхом?
— Я и не помню, чтобы садился когда-то на коня. Но, думаю, разберусь. Скажите… А мадемуазель Силвиан тоже здесь?
Рауль не ответил ничего, из чего Кадан сделал вывод: "Да. Она тоже здесь".
Остаток дня о нем в самом деле заботились с достаточным почтением, слуги принесли ему ванну, подали ужин в комнату — последнее немного насторожило Кадана, но он настолько устал с дороги, что принял такое положение вещей за заботу Рауля.
Он ожидал, что сам маркиз навестит его ближе к ночи, но уснул, так и не дождавшись его.
Наконец утром, разбуженный камердинером, Кадан, не выбираясь из постели, выпил свое утреннее яйцо. При его же поддержке облачился в ни разу не ношеный охотничий костюмчик, который заказал давным-давно — сам не зная для чего. Силясь подавить зевоту, он спустился во двор и направился к конюшне, однако Рауля было не видать. Зато в стойлах стояло несколько новых лошадей.
— Это для вас, — конюх указал ему на крапчатую кобылу, очевидно, благородных кровей — хотя Кадан и не разбирался в лошадях.
— Можешь ты узнать, как скоро появится маркиз? — поинтересовался он.
— Вряд ли скоро, — конюх усмехнулся. Это был молодой, крепкий парень с копной нечесаных пшеничных волос, и взгляд его скользил по фигурке Кадана так, как будто тот был леденцом, и конюх никак не мог решить, с какой стороны начать его есть, — герцог вернулся на рассвете и пригласил его к себе. На кухне только и разговоры о том, что они все утро кричат.
— Понятно… — ответил Кадан и обернулся на свою лошадку, — могу я пока испробовать ее?
— Да, почему нет.
Конюх вывел кобылу из стойла и оставил их с Каданом наедине. Когда первая взаимная настороженность немного прошла, Кадан попытался запрыгнуть в седло и обнаружил, что это удалось ему довольно легко.
Он сделал круг по двору — не давая, правда, кобыле перейти даже на рысь — и, вернув ее в конюшню, спрыгнул на землю. Погладил по ушам.
Кадан уже поставил ее в стойло и собирался отправиться к себе до тех пор, пока его снова не позовут, но, сделав несколько шагов, увидел Луи прямо напротив себя.
Кадан невольно сделал шаг назад. Глаза Луи горели огнем, и взгляд его пронизывал насквозь. В одной руке он держал поводья коня — такого же черного, как его волосы и костюм.
— Я уже уходил, — сказал Кадан зачем-то, — не могли бы вы пропустить меня?
— Вы боитесь меня? — Луи ловко примотал поводья к поддерживавшему крышу столбу, но умудрился сделать это так, что конь остался стоять посреди пути, перегораживая дорогу к выходу.
— С чего бы вдруг, — Кадан отступил еще на шаг назад.
Луи вдруг оказался невозможно близко и, стиснув его в объятиях, прижал к себе. Кадан потерял возможность дышать, только сердце глухо билось где-то у самого горла, кровь зашумела в ушах так же, как и в прошлый раз, когда Луи касался его. И снова внизу живота напряглось, как будто в прикосновениях Луи крылось какое-то колдовство.
— Пустите… — выдохнул он, и не думая отбиваться. Ноги и руки вдруг перестали слушаться, и, вопреки словам, Кадан хотел только одного: чтобы Луи не выпускал его. По возможности — никогда.
— Вы не можете отказывать мне, — заявил Луи категорично и зло, — вы никогда не принадлежали и никогда не будете принадлежать ему.
Кадан тяжело дышал, и голос не слушался его.
Луи в довершение всего впился в его губы, и губы Кадана покорно поддались его напору. Кадан не понимал, что происходит с ним. Во сне, где он видел Луи много раз, все было не так. Луи никогда не был с ним груб, никогда не был с ним жесток. Был кто-то еще, кто причинял ему боль — но как ни старался, Кадан не мог разглядеть его лица.
Теперь все смешалось.
Кадан сам не заметил, в какой момент Луи отпустил его губы на волю — но только губы. Он рывком развернул Кадана к себе спиной, тот едва успел упереться руками в стену.
Руки Луи зашарили по его бокам, забираясь под камзол. Там, где они касались кожи сквозь шелк, тело пылало огнем.
Луи стиснул член Кадана сквозь кюлоты одной рукой, так что слезы едва не брызнули у того из глаз — но он лишь подался навстречу, когда другая рука потянула кюлоты вниз, и пах Луи, обжигающе горячий, но еще обтянутый тканью, ткнулся ему в зад.
Кадан чуть потерся о него: он окончательно перестал контролировать себя.
Затем пальцы Луи сжались до боли, так что возбуждение стало сходить на нет, и тот шагнул назад.