Соmеdiе dе Frаnсе (СИ)

Наконец, Луи удалось ударить Рауля в плечо. Тот коротко вскрикнул и мгновенно перекинул шпагу в левую руку.
Луи, пользуясь мгновением, контратаковал — но его удар прошел вскользь, Рауль сместился вбок, а шпага маркиза, будто нож в масло, вошла в тело противника.
Оба замерли и опустили взгляды. Никто из них не верил до конца в то, что только что произошло.
Кадан стоял, зажав рот рукой. С его места было хорошо видно, как шпага Рауля выходит из спины Луи чуть ниже линии ребер.
Рауль дернул клинок назад и попятился, недоуменно взирая на брата. Тот мгновение оставался неподвижен, а затем стал оседать на землю.
В следующее мгновение, выкрикнув секундантам короткий приказ, Рауль бросился прочь. Взлетел на коня и дал ему шпор.
Крик его слился с криком Кадана, метнувшегося вперед, чтобы обнять Луи и не дать ему упасть.
— Нет… — прошептал он, — нет… Все должно было быть не так.
Луи не отвечал. Он зажимал рану рукой и зачарованно смотрел на юношу, обнимавшего его.
— Ты… все равно… со мной… — прошептал он, и безумная улыбка окрасила его лицо, а затем боль заполнила сознание, и Луи соскользнул в темноту.
  
ГЛАВА 17. Самосуд
 
Луи умирал.
Кадану не надо было быть лекарем, чтобы это понять — достаточно было видеть, сколько крови покрыло его одежду.
Доставив Луи в его дом в квартале Марэ, Кадан не без труда отыскал чистый клок ткани и наложил повязку — но кровь продолжала вытекать. Врач, пришедший в тот же день, сказал, что надежды нет. Это был лучший врач из тех, кого Кадан знал.
Большую часть времени Луи находился в бреду. Он говорил на языках, которые Кадан не должен был бы знать — но которые, к своему удивлению, знал.
Кадан то и дело целовал его, не зная, что может сделать еще.
Он сидел у постели Луи весь день и плакал, не сдерживая слез, прощаясь со всем, что могло быть между ними, но что не сбылось.
— Почему, — шептал он, поглаживая Луи по щеке, — почему я не могу быть с тобой?
В эти мгновения он не осознавал бессмысленности вопроса, да и ему было все равно. Оставалось мечтать лишь о том, чтобы Луи еще пришел в себя и обменялся с ним хотя бы парой слов.
Луи приходил, но не говорил ничего. Приподняв руку, он гладил Кадана по щеке и смотрел на него каким-то странным взглядом, полным умиления.
— Ты со мной… — лишь иногда с удивлением повторял он.
А потом, когда Кадан уже перестал ждать, сказал еще, давясь кашлем, обуявшим его:
— Кадан… Мы встретимся еще?
Кадан закусил губу.
— Я буду с тобой до конца, — сказал он.
— До самого конца?
Кадан кивнул и, внезапно осмелев, добавил:
— Как всегда, Льеф. Я тебя люблю — и буду любить до конца времен.
Проблеск понимания и торжество промелькнули во взгляде Луи.
— Это не сон… — прошептал он.
— Я не знаю, — ответил Кадан.
— Ты веришь… Что души, не нашедшие покоя… Не уходят на круги Данте, а остаются на земле?
— Я играл в это всю жизнь… Но не знаю, верю или нет.
— Обещай мне… — Луи закашлялся, — обещай, что если даже я не найду тебя… Ты никогда не будешь с другим. Будь то Рауль или кто-нибудь еще.
Кадан закусил губу. Он опасался, что даже если Луи прав и они встретятся еще в колесе времен, он снова не сможет вспомнить и не поверит себе.
— Обещаю, — все же сказал он, — я всегда буду только с тобой.
Луи слабо скользнул пальцами по его шее и снова погрузился в темноту.
Кадан не знал, сколько времени прошло — день или семь дней — когда под окнами раздался стук копыт, затем прозвучал стук в дверь, и, так и не дождавшись, пока хозяин откроет, неведомый гость ворвался внутрь.
Только когда двери стали равнодушно открываться перед ним одна за другой, Кадан встал в полный рост и направился к выходу из спальни, намереваясь встретить его лицом к лицу. В том, что встреча не сулит ему ничего хорошего, сомнений быть не могло.
Однако не успел Кадан сделать и нескольких шагов, как высокая фигура герцога де Ла-Клермон преградила ему путь.
— Где он? — спросил Эрик.
Кадан замер, не желая отвечать, но Эрик сам скользнул взглядом по комнате, по истлевшим гобеленам на стенах, и замер, увидев лежащее на подушках бледное лицо.
Волосы Луи разметались по белоснежному шелку и походили на змей. Щеки запали, а губы потрескались. Окровавленная повязка пересекала живот.
— Сын мой…
Эрик решительно шагнул к нему и замер, впервые в жизни не зная, что делать. Он посмотрел на собственные руки — большие и бессильные против того врага, с которым сражался сейчас Луи.
Кадан замер в отдалении, стиснув кулаки.
Эрик помедлил и опустился на колени перед кроватью, на которой лежал больной.
— Он приходил в себя? — резко спросил герцог.
Кадан неуверенно кивнул.
— Несколько раз. Но ненадолго… ваша светлость.
Эрик бросил на него полный ненависти взгляд.
— Почему нет лекаря?
— Я звал. Неужели вы думаете, что я просто так позволил бы…
Во взгляде Эрика отразилось презрение.
Де Ла-Клермон сорвал с пояса кошелек и швырнул на пол к ногам Кадана.
— Зови мэтра Прево. Скажи, что ты от меня. Немедленно.
Кадан колебался мгновение — он не хотел оставлять Луи одного. Потом все-таки подхватил с пола кошелек и помчался выполнять приказ.
Ему потребовалось с полчаса, чтобы добраться до цирюльни. Лекарь, тут же начавший собирать в склянки пиявок — как будто они могли помочь тому, кто и так лишился крови почти целиком — не понравился Кадану, но выбирать он не мог.
К исходу часа он, уже в сопровождении лекаря, вернулся в опустевший дворец, но с порога спальни понял, что опоздал.
Эрик все так же сидел на коленях, но теперь он сложил руки в замок и, опустив голову, что-то бормотал.
— Зовите священника, — сказал лекарь, едва сделав вперед пару шагов и снова разворачиваясь назад, — это уже не ко мне.
Кадан стоял молча, окончательно понимая, что упустил свой шанс. Что Луи никогда более не заговорит с ним и не поцелует его. Реальность его снов, едва коснувшись его краем, сейчас снова исчезла, растворилась в тумане, а жизнь превратилась в другой, бесцветный и лишенный чувств сон.
— Луи… — прошептал Кадан. Он прислонился к стене, сполз по ней на пол. Уронил голову на колени. Его душили слезы, но плакать он не мог.
Эрик еще какое-то время читал свои молитвы. Затем встал и двинулся прочь.
— Потрать эти деньги на похороны, — сухо распорядился он, — его последнее ложе должно быть мягким, как шелк.
Больше Кадан не видел герцога де Ла-Клермон. А тот вернулся в свой дом на другом конце квартала. Рауль находился там же — под стражей. Едва узнав о приезде отца, он собирался сбежать, но довольно быстро выяснил, кому на самом деле подчиняется его двор.
Эрик долго стоял в зале на первом этаже, пытаясь заставить себя заговорить с сыном. Он знал, что должен сделать это — и не мог.
Наконец, решившись, он поднялся в покои Рауля.
Тот не находил себе места, шагами меряя комнату от стены к стене. При появлении отца Рауль замер, настороженно глядя на него.
Эрик тоже молчал, разглядывая его бледное, измотанное лицо. Растрепавшиеся волосы и сбившийся набок камзол.
— Я любил тебя больше жизни, — сказал Эрик, глядя на него.
Рауль какое-то время выдерживал его взгляд, а затем отвел глаза.
— Я бы умер за тебя и убил любого, кто тронул бы тебя, — продолжил Эрик. — И только один человек на свете был мне так же дорог, как ты.
Он медленно и бесшумно подошел к сыну, поймал его подбородок двумя пальцами и вздернул вверх.
— Посмотри на меня, — рявкнул он, и, когда Рауль выполнил приказ, добавил тише: — Зачем? Из-за жалкой шлюхи? Что он сделал тебе?
Рауль сглотнул. А потом вырвался из державших его рук.
— Нет, не из-за нее, — выдохнул он, яростно глядя в глаза отцу, — как ты можешь говорить, что любил его так же, как меня, отец? Он никто. Он жалкий приемыш. Он…