Соmеdiе dе Frаnсе (СИ)

— Вас ждут тренировки с мечом, мой господин… — пропел Кадан, не пытаясь скрыть улыбки, — вы опоздаете на них.
— Мой меч потренируется на тебе, — Рауль толкнулся бедрами вперед, потираясь членом о плотно прижатые к нему бедра Кадана. Кадан почувствовал, как по его собственному паху растекается огонь в предвкушении того, что вот-вот произойдет. А в следующую секунду Рауль, лишь легко раздвинув его ягодицы одной рукой, вошел.
Кадан застонал и подался навстречу, насаживаясь на него.
Близость с Раулем была неправильной, неестественной — и от того все чувства становились лишь сильней, как всегда бывает, когда нарушаешь запрет. Он двигался навстречу, каждый раз ударяясь бедрами о бедра Рауля, а тот скользил руками по его телу, изучая его, будто не в силах поверить, что все это его.
Кадана забавляла эта трогательная нерешительность. С той самой ночи, когда Рауль взял его в первый раз, в груди Кадана поселилась злость.
"Я никому не принадлежу", — шептал он, когда Рауль уже уснул. И с тех пор, как иногда казалось ему самому, доказать это стало главной его целью.
Он и без того никогда не стеснялся тратить деньги, которые выделял на него Рауль. Теперь же поток подарков иссяк — но лишь потому, что Кадан, вызывая к себе любого портного или поставщика, спокойно говорил:
— Запишите на счет маркиза де Лузиньяна.
Покинув театр Монтен Блан, Кадан, как и советовал ему Рауль, организовал свой. Для этого ему потребовался участок земли, и Рауль подарил ему его. А затем и еще один, соседний, чтобы Кадан мог возвести там собственный дворец.
— У меня нет времени ждать десять лет, — сразу предупредил он, и, согнав на строительство в два раза больше рабочих, чем требовалось для строительства любого парижского дворца, Рауль завершил его за один год.
Арочная галерея обнимала его парадный двор, и колонны сходились куполом у мраморного крыльца. Главный фасад украшали фонтан и красивая терраса с балюстрадой, а по бокам располагались два элегантных панно с французскими клумбами.
Парк перед дворцом тоже был устроен на французский лад, а в центре его располагался просторный восьмиугольный пруд, и из-под деревьев в боковых аллеях выступали мраморные статуи.
Но сердцем поместья стал сам воздушный театр. Декорациями и сценой для него служили кусты миндаля, а зрительный зал располагался под открытым небом.
Кадан набирал труппу из тех, кто бывал в гостях у Рауля и его друзей. Заказывал костюмы для постановок у лучших французских и итальянских портных. Ткани он выбирал сам, у лучших поставщиков.
Знаменитому художнику Лебрену были заказаны декорации для первой постановки, по мотивам "Песни о Ролане", и на премьеру был приглашен едва ли не весь Париж.
И все расходы оплачивал Рауль.
Свита Кадана теперь включала тридцать человек персонала и личную гвардию, состоявшую из мелкопоместных дворян, которых выделил ему Рауль. Кроме того пятнадцать кавалеров составляли ему компанию и развлекали его. Они прислуживали за столом, на охоте, на конюшне.
Расходы каждого кавалера и каждого пажа на платья и украшения были весьма высоки — все их обеспечивал Рауль.
Ежедневно Кадан справлялся о каждом из своей свиты и проверял, чтобы одежда каждого пажа соответствовала той службе, которая от него требовалась.
В свободное от театра и уроков время Кадан организовывал увеселительные прогулки по собственному парку, выезжал с Раулем на охоту или гостил в одном из его дворцов — кроме Парижа де Ла-Клермон содержали имения в Версале и в Фонтенбло. Рауль, правда, тщательно следил за тем, чтобы Кадан не оказался там одновременно с кем-то еще из его семьи. Кадан слышал о том, что помимо отца у Рауля есть еще какой-то брат, но не родной, но распространяться о нем Рауль не любил.
Домом самого Рауля управлял благородный рыцарь Мишель де Шалон, старый друг и слуга его отца. Всего же в доме имелось семь дворецких, восемь конюших, шесть хлебодаров, семь виночерпиев, шестеро стольников и четыре распорядителя зала для приемов и балов. А так же четыре мундкоха*, шесть личных хлебодаров, семь мундшенков**, булочник и восемь виночерпиев. Прислугу лечили четыре врача и один аптекарь. Ювелир и столяр обеспечивали мелкий ремонт.
У Кадана было три гранд-пажа и одиннадцать совсем маленьких элегантно одетых пажей.
Когда Кадан путешествовал на носилках, два маленьких пажа ехали верхом на мулах и следили за их поступью. Если те плохо справлялись со своей службой, Кадан мог приказать высечь их, но и на подарки бывал щедр — благо оплачивал их Рауль.
Следом за Раулем Кадан теперь часто разъезжал с визитами: в его личной конюшне, отделенной от конюшни Рауля, насчитывалось шестнадцать скакунов и шестнадцать лошадей для карет, еще шесть мулов для носилок, шесть маленьких кургузых лошадок для пажей, шесть для обслуги и пятьдесят мулов для других целей.
Кадан не знал, тяжело ли Раулю оплачивать такие счета или легко, но надеялся, что очень тяжело.
Слух о разорительном романе летел по салонам, как чайка над океаном, и каждый, кто знал герцога де Ла-Клермона или его сына, спешил увидеть демона, искусившего Рауля де Лузиньяна.
А Кадан испытывал небывалое наслаждение от мысли о том, что не он принадлежит этому высокому и красивому благородному господину — нет, Рауль принадлежал ему. Рауль был готов для него на все. Рауль возводил скульптуры, призванные аллегорически изобразить его, приказывал писать пьесы и поэмы в его честь.
Кадан принимал их снисходительно, и злость, дотоле незнакомая, продолжала клубиться в нем.
Ни тенью жеста, ни словом он не показывал Раулю, как ненавидит его. Напротив, он всегда был ласков и отзывчив, и нужно было очень хорошо знать его, чтобы увидеть, как мечется в голубых глазах черный огонь.
— Тебе ничуть не жаль меня? — поинтересовался Рауль, кончая в него.
— Разве можно жалеть настоящего мужчину? — Кадан перевернулся в его объятьях и втянул Рауля в долгий, бесконечно сладкий — и бесконечно горький поцелуй. — Иногда мне кажется, Рауль, что вы — Аполлон. Вы — солнце, что движется по небу и решает, какие растения будут жить, а каким следует умереть.
— Берегись, вдруг тебя услышит король… — Рауль хрипло рассмеялся.
— Полагаю, это исключено. Разве что он прячется у нас под кроватью и завидует нам.
Кадан выскользнул из объятий Рауля и встал. Потянулся, позволяя любовнику наблюдать стройный и гибкий силуэт на фоне восходящего солнца.
— Жульен, — крикнул он и, подхватив золотой колокольчик, стоявший на прикроватной тумбе, прозвенел в него. — Почему я должен тебя ждать?
Рауль остался лежать. Он приподнялся на локте и смотрел на демона, которого сотворил сам. Смотрел прищурившись и с наслаждением, потому что сколько бы это ни стоило — Кадан все-таки принадлежал ему. Почти целиком.
— Мне нужно уехать к отцу, — сообщил он, — в поместье Клермон. Я пробуду там две недели, и столько же займет дорога.
Кадан замер и, прищурившись, бросил на него взгляд через плечо.
— Вот как… Мне уже пора начинать ревновать?
— Думаю, пора. Обязательно трахну там какого-нибудь пастушка.
Кадан опустил колокольчик на тумбу и, скользнув обратно на кровать, забрался рукой под одеяло и стиснул член любовника так, что тот негромко взвыл.
— Не боишься, что мои боги отберут это у тебя?
— Еретик.
Кадан наклонился и снова прильнул к губам любовника.
— Я буду тебя ждать, Рауль. Надеюсь, это только на пару недель.
Рауль погладил его руку, но убирать со своего члена не стал, и Кадан медленно задвигал пальцами вниз-вверх.
Рауль кончил еще раз, оросив простыню и его ладонь, а затем Кадан поднес перепачканные пальцы к губам и демонстративно облизнул. Взгляд его оставался устремлен Раулю в глаза.
Рауль смотрел, как разгорается на дне зрачков голубой огонь.
— Ты бы хотел, чтобы я представил тебя ему? — спросил он.
— Мы оба знаем, — спокойно ответил Кадан, — что этого никогда не произойдет. Ты всегда будешь стесняться меня, потому что я актер.