Жена изменника

Он сделал два шага по направлению к серой мыши и, наклонившись к ней, твердо сказал:
— Отправляйся домой, женщина.
— Мы в Англии, сэр, — ответила она. — Англия и есть мой дом.
В ее глазах появилось беспокойство, но она только крепче вцепилась в руки своих товарок, как будто собрав все силы, чтобы отразить возможный удар, и с непримиримым видом сжала свои тонкие губы.
И тут Кромвель узнал ее. Много раз он видел издалека, как эта охрипшая пророчица стояла на ящике перед возбужденной толпой и сулила всем какое-то немыслимое равенство. Как будто титулованные особы — люди, владеющие немалой собственностью, — вот так запросто, послушав ее речи, откажутся от своих древних, с таким трудом завоеванных привилегий в пользу безземельных йоменов или их вдов. Он двинулся сквозь цепь женщин, жезлом разбивая соединенные руки, и на ходу грубо спросил:
— Как тебя зовут? Клянусь Богом, я это узнаю, и ты поймешь, для чего...
— Морган, сэр. Меня зовут миссис Морган.
Удар жезла пришелся ей по запястью, и она прижала руку к груди, но не сошла с дороги. Свою фамилию она произнесла отчетливо, как бы разделив ее на два слога, — так, оплакивая усопшего, говорят «у-мер», «в гро-бу», «каз-нен», и на мгновение Кромвель почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он обернулся на звук ее голоса и, вновь встретившись с ней взглядом, понял, что не ослышался. Перед ним, точно ртуть, льющаяся в ухо тоненькой струйкой, стала возникать картина: свежая, только что постланная солома, заляпанная кровью и вытекшим мозгом, а на ней — безголовый труп.
— Господи, женщина, отправляйся домой...
Он ринулся мимо нее в темную пещеру парламента, где бродили возмущенные кучки солдат, чиновников, советников, домохозяек и даже несколько уличных девок. Откуда-то из комнат спикера слышались крики и звон оружия. Над головой Кромвеля закружились обрывки пергамента, как будто даже погода решила возмутиться и в мае вдруг пошел снег. Он проскользнул в уборную, плотно закрыв за собой тяжелую дверь. Упал на колени и почувствовал, что, зацепившись за гвоздь, порвал плащ. Два человека, возможно страж и мятежник, тузя друг друга, стали биться в дверь уборной, но потом с руганью и криками отступили дальше по коридору. Всякие перемены имеют свое звучание, подумал он, и сейчас слышатся звуки распада королевской власти, альянсов и государств. В сотый и даже в тысячный раз за этот день он просил Господа указать ему верный путь, но чувствовал, что его дух не может вознестись над царящими вокруг шумом и хаосом. Было слышно, что кто-то в зале зовет его по имени слабым, отчаявшимся голосом, словно утопающий, который молит кинуть ему веревку.
Кромвель поднялся с колен и положил руку на дверь, приняв подобающий величественный вид. Лицо его сделалось каменным. И когда он наконец вышел из уборной навстречу потоку вооруженных людей, то дал себе зарок: «Миссис Морган, миссис Морган, если у тебя есть силы носить это имя, то у меня достанет сил его не забыть...»
 
Господи, Тебе ведомо, каково мне придется сегодня. И коли я забуду о Тебе, Ты обо мне не забудь. Вперед, ребята!
 
Сэр Джейкоб Астли.
 
Молитва перед битвой при Эджхилле во время
 
Гражданской войны в Англии
 
 
Простого капитана в красном мундире, который понимает, за что сражается, и предан делу, я предпочту тому, кого называют джентльменом и о ком больше нечего сказать.
 
Оливер Кромвель
 
 
Кельтов рубили на куски топорами и мечами, но слепая ярость не покидала их до последнего вздоха.
 
Павсаний, греческий историк
 
  
ГЛАВА ПЕРВАЯ
 
Биллерика, Массачусетс, 1673 год
Молодая женщина вышла из повозки и повернулась к вознице, все еще державшему в руках свободно повисшие вожжи. Стоя у окна в большой комнате, Даниэль прекрасно видел ее сквозь щель в ставнях. Выражения ее лица было не разобрать, но он сразу обратил внимание на ее прямую спину. Мужчина в повозке был маленького роста и плотно сбитый, как вяленая хурма. Поля его фетровой шляпы были надвинуты низко, под углом, почти закрывая глаза, и в этом чудилась какая-то мстительность по отношению к женщине. Даниэль виделся с дядюшкой своей жены только однажды на рынке, и они перекинулись лишь несколькими ничего не значащими словами. Но Даниэль хорошо запомнил торжество на лице Эндрю Аллена, когда старик побил его на телячьем аукционе. То, что сейчас Аллен предусмотрительно дает своей дочери последние немногословные наставления, было ясно по тому, как он снабжает свою речь подходящими случаю деревенскими выражениями вроде: «Ну-кась, слушай меня» и «Теперича вот что я тебе скажу». Такие слова старые ворчливые шотландцы все еще употребляют, как кресс-салат в своей бараньей похлебке.
Даниэль пересек комнату, остановился у открытой двери и, подняв в приветствии руку, предложил:
— Не останетесь ли позавтракать с нами?
С облегчением он увидел, как господин Аллен покачал головой и, пробормотав несколько прощальных слов, повернул повозку и потрусил в обратный путь, в сторону Андовера. Женщина довольно долго стояла на дворе, глядя, как уезжает отец, и край ее одежды намокал все больше и больше в грязной, смешанной со льдом жиже. Даниэль рассматривал ее длинную шею и высоко поднятую голову, размышляя о том, как печально, что девушка все еще не замужем, хотя ей минуло двадцать лет, и что родители отправили ее к ним как прислугу, а для ее немногих пожитков хватило небольшого холщового мешка.
Проникнувшись одиноким видом девушки, Даниэль сочувственно покачал головой. Эндрю Аллен был человеком довольно состоятельным и вполне мог бы обеспечить собственную дочь крышей над головой, но Даниэль знал от своей жены Пейшенс, что старик не только скареден, но еще и богохульник, любит крепко выпить и играет в кости, как только появляется такая возможность. Старый скряга не желает тратить ни гроша на товар, который нельзя вырастить на земле или смастерить самому из прибитых к берегу бревен сплавного леса.
Даниэль подумал, что жене повезло, потому что теперь у нее появится помощница по хозяйству. Даже сейчас он слышал, как жену рвет в стоящее у кровати ведро, — бедняжке, носящей под сердцем третьего ребенка, так худо на пятом месяце, как обычно бывает при первой беременности. Поэтому Даниэль хотел как можно скорее поселить в своем доме кузину жены.
С дорог уже сходил лед, и, хотя все они были изрезаны глубокими колеями, Даниэль был уверен, что, если сейчас он не отправится в Бостон, другие прибудут туда раньше и скупят все самые лучшие товары, привезенные на кораблях из Англии, Голландии и Испании.
— Марта! — ласково позвал он и предложил женщине войти в дом и присесть у очага.
Она медленно повернула голову, словно ей было трудно оторвать взгляд от дороги, и он увидел только ее профиль. Несколько прядей темных волос, напоминающих жесткую конскую гриву, выбились из-под чепца и били ее по щеке, растрепанные влажным ветром. Даниэль внутренне собрался, приготовившись к потокам слез, которые, несомненно, сейчас польются из глаз девицы, оставленной уже не в первый раз в доме практически чужих людей. Но когда она наконец обернулась к нему, его сердце на мгновение замерло, потому что вместо слез он увидел полные ярости сухие глаза и плотно сжатые губы — свидетельство непреклонного нрава. Первой мыслью Даниэля было убрать подальше от ее приближающейся фигуры свой мягкий живот. «Бог ты мой!» — подумал он и, попятившись, пропустил кузину в дверь.