Жена изменника

С утра шел сильный дождь, ливший сплошными потоками, и, хотя Пейшенс умоляла мужа отложить отъезд хотя бы на день, Даниэль натянул над фургоном клеенку, забрался внутрь и погнал своего грузного мерина со двора. Если бы не ливень, подумала Марта, Пейшенс так и стояла бы в слезах на пороге, осторожно поддерживая свой большой живот, как будто не замечая, как торопится Даниэль уехать. Марта оглядела комнату и заметила затоптанный ногами мусор под столом, крошки еды, присохшие к не мытым со вчерашнего ужина тарелкам, брошенное на стул испачканное постельное белье — всю грязь, от которой сразу же при входе ударило в нос зловонием. Закрыв наконец дверь, Пейшенс пошла показывать Марте, где у нее хранятся запасы.
— В подполе, — сказала Пейшенс, сделав Марте знак, что надо поднять крышку, — в бочонке есть моченая клюква, а еще там немного пшеничной и кукурузной муки и две корзины с яблоками, тыквами и кабачками.
Взяв со стола свечу и приподняв подол юбки, Марта спустилась по пологим ступенькам в погреб. При свете поднятой высоко свечи она сразу же разглядела, что за зиму крысы и мыши без помех прогрызли корзинки, за которыми никто не приглядывал. Ей тут же вспомнился выложенный камнями погреб в собственном доме, где мать тщательно прибиралась каждый день, удаляя черную плесень и беспощадно борясь с вредителями. Марта сморщила нос, глядя на сплетенную косу из покрытых темными пятнами луковиц, которые уже начали гнить и издавать отвратительный запах, потому что висели слишком близко от влажной и грязной стены. Было слышно, как наверху Пейшенс беспокойно переминается с ноги на ногу.
— Уже месяц или даже больше я не могу ходить по лестнице, — наконец, наклонившись над погребом, сказала Пейшенс. — Я посылаю детей взять еду... а они... ну, в общем, там, наверное, все не совсем так, как должно быть...
В небольшом полукружии света Марта быстро подсчитала оставшиеся запасы: полбочки сидра, тридцать мерок сушеной кукурузы с горохом, два закупоренных горшка, один — с солониной и другой — с соленой треской, одна закрытая банка с осенним салом и коробка с пятнадцатью свечами. Нужно сразу же предупредить Пейшенс, что запасы на исходе, ведь пройдет еще немало дней, прежде чем они смогут заняться огородом. Даниэль сказал, что один из его батраков хороший охотник. Это им пригодится, и, к слову сказать, довольно скоро, потому что всем понадобится свежее мясо, чтобы хватило сил привести дом в порядок.
Она толкнула ногой мешок с картошкой, ставшей несъедобной из-за долгого пребывания на влажном полу. Впрочем, если картофелины как следует проварить, они, возможно, сгодятся на крахмал для стирки. Потребуется не меньше недели, чтобы выстирать все грязное белье. Вот и сейчас у огня сушатся три или четыре детские пеленки, которые, кажется, не стирались несколько недель.
Марта осветила себе проход к лестнице и над люком погреба увидела склоненное лицо беременной кузины с распухшими от слез глазами и губами. Освещенная снизу мягким желтым светом, Пейшенс была похожа на расстроенного ребенка, хотя ей уже было почти двадцать пять.
— По-моему, сейчас следует покормить кашей Уилла и Джоанну, — сказала Пейшенс, обращаясь к Марте.
Двое детей, мальчик лет пяти и девочка помладше, стояли позади матери, зевая и потирая глаза. Марта наклонилась, чтобы опустить крышку и скрыть таким образом появившееся на лице выражение неодобрения, ведь время завтрака давным-давно прошло. Выпрямившись, она вдруг поняла, что ей только что дали первый приказ. Она пробыла в доме всего час, однако ее уже откинули, точно простой камушек из-под ног, в самый низ домашней иерархии.
— А когда покормишь, можешь...
— Вот что, кузина... — начала Марта и сложила руки на груди поверх передника.
Услышав столь резкий тон, Пейшенс часто заморгала, и Марта тут же разжала руки, и они свободно опустились по бокам. Она сказала себе, что с кузиной нельзя строго разговаривать, — привычка, унаследованная ею от отца, — и на память пришли слова матери, что если она будет без конца всем перечить, то и останется одна-одинешенька. Смягчившись, она снова заговорила:
— Кузина, если уж я тут буду и за мужа, и за жену, то надо все-таки навести в доме порядок. Время завтрака прошло, и, поскольку голод — лучшая приправа к любому блюду, дети с удовольствием поедят с нами в полдень...
— Марта, — раздраженно сказала Пейшенс, решительно сжав губы, — дети голодны. Я не желаю, чтобы они два часа бегали за мной и просили есть, пока не придет время обеда. Хоть ты мне и кузина, но ты приехала помогать по хозяйству. Поэтому, уж будь любезна, приготовь кашу моим детям.
Марте все стало ясно. В это мгновение решалось ее положение в семье. Если она сразу не поставит себя как должно, к ней всегда будут относиться как к служанке. Она подавила негодование, от которого голос опять прозвучал бы слишком резко, и тихо сказала:
— Хорошо. Но тогда Уилл, такой большой мальчик, мог бы притащить бочку с дождевой водой, а Джоанна, если встанет на табурет, могла бы вымыть и вытереть миски. А тебе придется сейчас же позвать сюда рабочих, и если ты в состоянии взять в руки метлу, то надо бы вымести весь этот мусор, иначе в наш обед залезут крысы. Мне вскоре понадобятся домовая книга для расчетов, перо и чернила, если они есть в доме. Стирку начнем сразу, когда прекратится дождь, а сегодня я сниму белье со всех постелей и чехлы с матрацев и прокалю их, чтобы избавиться от вшей.
В комнате наступила мертвая тишина, было слышно лишь чье-то дыхание. Вдруг Пейшенс, схватившуюся для равновесия за полку, начало рвать прямо в очаг. Когда спазм прошел, она взяла детей за руки и удалилась с ними в спальню, заперев за собой дверь.
Было уже совсем поздно, когда Марта ушла в свою узкую комнатенку, которая находилась дальше других от очага, и потому там все время было холодно. В круге света от свечи она видела, как при дыхании изо рта идет пар. Марта осторожно села на край кровати, почувствовав, как прогнулись под матрацем веревки, и принялась разбирать свои пожитки: два одеяла и подушка в чехле из тика, пара летних чулок для более теплой погоды, которая теперь была уже не за горами, ни разу не чиненный воротничок и одна манжета. Отец дал ей тарелку и миску, чтобы Пейшенс с мужем поняли, что его дочь будет работать для своего пропитания и не станет в этом отношении для них обузой.
«Я, конечно, была обузой в собственном доме», — с горечью подумала она. Хотя дело было вовсе не в том, сколько пищи она клала себе в рот, а в том, какие речи из этого рта исходили. Прежде чем уйти к себе, Марта попыталась загладить свои резкие слова и предложила растереть спину беременной салом с горчичным семенем. Пейшенс продемонстрировала благодарность поцелуем в щеку, и Марта почувствовала, что между ними установились более дружелюбные отношения. Но в глубине души ей было ясно, что они все равно будут больше напоминать отношения между хозяйкой и служанкой. В детстве Пейшенс была замкнутой и требовательной и с самого рождения всегда тянула одеяло на себя, и это последнее качество стало ее неотъемлемым правом, когда она так удачно вышла замуж за Даниэля.
Задув свечу, Марта накрылась до подбородка двумя одеялами и осталась лежать в темноте. «Ну вот, — думала она, — меня опять продали, как скотину, в очередную семью». Но все же она понимала, что дело здесь было не только в деньгах, которые шли за ее труд родителям, а в том, что ей пытались подыскать мужа. Утром, когда они с отцом ехали в повозке, он сказал ей:
— Ты больше времени провела у дальних родичей, чем в своем доме, а все сидишь в девках. Господи Исусе, черт тебя возьми, моя легавая куда приветливее. Тебе двадцать три, и я уж не чаю дождаться, когда ты ляжешь в постель с мужем. Хоть бы раз, ну хоть бы один только раз ты прикусила язычок и знала свое место!
Не раз Марте напоминали, что ее родная сестра Мэри уже десять лет как замужем и живет своим домом в Биллерике, что у нее хорошая семья, заботливый муж, сын-помощник, а скоро родится еще одно дите. Марта, несмотря на чрезмерную усталость, никак не могла заснуть. Повернувшись на бок, она положила руки на живот. Иногда ей хотелось, чтобы можно было родить ребенка без неизбежного ухаживания мужчины, без мужских запахов, объятий, приставаний.