Жена изменника

Когда судно накренилось на левый борт, Бейкер с трудом поднялся на ноги и, откинув висящее одеяло, двинулся вперед. С отчаянием огляделся. За ним с удивлением, но молча наблюдала команда, едва освещенная бешено качающимися фонарями.
— Воздуху... дайте мне воздуху...
Его с силой швырнуло к подножию фок-мачты, где он выпрямился, крепко ухватившись за деревянный столб обеими руками.
— Мне надо наверх, — попросил он, и у него подкосились ноги.
— Там шторм, приятель. А тебе придется идти по открытой палубе, — крикнул плотник, обнажив коричневые зубы.
Заметив, что Крысенок рядом с ним умело балансирует при каждом крене корабля, Бейкер ткнул в юнгу пальцем и закричал:
— Вот он пусть отведет меня на палубу! — С этими словами он так рванул ворот рубахи, что зацепил ногтями лицо. — Отведи... меня... на палубу! — завопил он, и его снова вырвало прямо на собственные башмаки.
От середины судна до лестницы, ведущей наверх, было семнадцать шагов. Времени вполне достаточно, чтобы Крысенок успел взять кусок веревки и спрятать под рубаху, чтобы привязать себя к спасательным леерам, уже протянутым вдоль фальшборта. Если человека, особенно не привыкшего к морю, не привязать крепко к такому канату, его, скорее всего, смоет волной. Крысенок кивнул и жестом показал Бейкеру, чтобы тот шел за ним.
Хотя решетку люка над лестницей загодя покрыли промасленной холстиной, палуба вокруг лестницы была вся мокрая, поэтому при следующем наклоне судна вперед в килевой качке оба, и Крысенок, и Бейкер, поскользнулись и больно ударились о ступеньки. Бейкер подтолкнул юнгу, чтобы тот быстрее забирался на лестницу, и, несмотря на шторм, сам довольно быстро распахнул крышку люка. Юнга вылез на верхнюю палубу и подождал, пока судно не наклонится в подветренную сторону. Используя эти секунды, он быстро проскочил к левому фальшборту и привязался к бортовому лееру скользящим узлом.
Вскоре за Крысенком показался и Бейкер. Он выбрался на вздымающуюся палубу, и ветер плеснул водой прямо ему в лицо, на мгновение ослепив. Тут корабль начал заваливаться на правый борт, и Крысенок заметил, как глаза Бейкера наполняются ужасом при виде сквозь ванты и прочую оснастку — впервые в жизни — огромной массы черной воды, которая то вдруг скатывается в глубокие впадины, то вновь поднимается громадами, сметающими все на своем пути. В панике Бейкер вцепился в спасательный леер на правом борту.
Мачты низко наклонились навстречу накрывающей корабль волне. Когда она разбилась о палубу каскадом колючей пены, Бейкер так вытаращил глаза, что, казалось, его охватило первобытное ощущение полнейшей безбрежности океана. Горизонт, слившийся с небом цвета металлических орудий, превратился в огромную бесконечную окружность, и никакие замыслы людей, никакие неподвижные плоскости и незыблемые прямые углы земных сооружений не могли этому противостоять, как не могли и помочь избежать брезжущей вдали точки схождения линий перспективы, точки исчезновения.
Бейкер схватился за нижние ванты, чтобы встать, но смог удержаться лишь на четвереньках, когда морская вода ударила в палубу веером закрученных струй. Крысенок нутром почуял, что ждать ему осталось недолго.
Корабль снова начал крениться на правый борт, но на этот раз угол наклона превысил сорок градусов, и судно отклонялось все дальше и дальше от вертикальной оси. Казалось, мачта протыкает волны, которые наваливаются на палубу и бурными потоками льются сквозь ограждение. Крысенок закрыл глаза, ощущая, как, несмотря на крепкий канат, вода с огромной силой тянет его за собой. Наконец корабль начал выравниваться, и, снова открыв глаза, юнга заметил, что рулевой все так же держится за ручки штурвала. Переведя взгляд на то место у борта, где в последний раз видел Бейкера на четвереньках, он никого там не обнаружил.
Крысенок немного распустил скользящий узел и перебрался на другую сторону палубы, внимательно всматриваясь через ограждение в волны. Когда же выяснилось, что Бейкер умудрился вцепиться в ванты там, где они крепились к наружному корпусу судна, парень оторопел. Страх придал утопающему силы, и Бейкер уже отчаянно карабкался вверх, с ожесточением царапая ногами по задраенным орудийным портам и планширю. Вот он смог закрепиться обеими ногами, потом поскользнулся, но, когда следующая накатившая волна поднесла его ближе к палубе, вновь встал на ноги.
Прижавшись животом к ограждению, Крысенок почувствовал холод врезавшегося в тело металла и вспомнил, что у него за поясом заткнут самодельный ножичек. Им он часто пользовался: острый, изогнутый клинок прекрасно выковыривал старую просмоленную пеньку из щелей дощатой обшивки.
Крысенок заметил, как длинная, тонкая и даже изящная рука Бейкера тянется с той стороны и наконец хватается за ограждение. Недолго думая, он выхватил свой ножичек и изо всех сил полоснул по этой руке, отрезав две фаланги среднего и безымянного пальцев. Пораженный, Бейкер взвыл от боли и рухнул в океан, вновь поднявшийся, чтобы поглотить его.
Прерывисто дыша, Крысенок из осторожности присел за ограждение и почувствовал, что у него закружилась голова от радостной мысли, что теперь пленный мальчик будет спасен. Раз Бейкер погиб, значит, думал он с надеждой, команда поможет ему вытащить паренька из закута и спрятать где-нибудь в укромном местечке в трюме. А он смог бы приносить ему воду и пищу. И работать он стал бы еще больше, чтобы заслужить одобрение матросов. Ну и мальчик тоже мог бы чем-то помочь. Лондонцы, когда очнутся от дурмана, решат, что Бейкер сам упал за борт во время шторма и что пленный погиб вместе с ним.
Размышляя об этом, Крысенок глядел на ревущие волны, но там никого не было видно. Уже потом Крысенок долго недоумевал, почему такой решительный, хладнокровный и опасный человек не появился на поверхности хотя бы на самое короткое мгновение.
  
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
 
До дома в Тутейкере было два часа езды, но Марта с Джоном не произнесли по дороге даже нескольких слов. Оба были настороже — следили за малейшим движением среди деревьев, которое могло бы свидетельствовать не только об олене или лисице, добывающих себе пищу у лесной опушки, но и о ком-то пострашнее. С утра моросило, и Джон сидел весь в напряжении, незаметно бросая взгляды по сторонам при каждом хрусте ветки и шелесте листвы на ветру. Марта почти сожалела, что Томас дал Джону свое кремневое ружье, ибо тот в случае внезапного нападения скорее разрядил бы его в нее, чем в индейца.
Через час тучи рассеялись, и солнце начало припекать, так что промасленный холщовый навес фургона высох, а от их промокших тел стал колечками подниматься пар, как будто кто-то поджег им одежду. Они сделали последний поворот и сразу же услышали чьи-то вопли — кричавший, казалось, пребывал в агонии. Джон резко натянул вожжи, правда, при этом чуть не свалился с сиденья. Во дворе тутейкерского дома они увидели мужчину, который сидел на приставленном к лестнице стуле, вцепившись в сиденье так, будто его приковали цепью. С искаженным гримасой лицом несчастный втягивал воздух сквозь зубы, стискивал челюсти, и тогда желваки начинали кататься с обеих сторон его лица, а струйки крови стекали по обнаженной груди. Над ним склонился другой человек, худощавый, темноволосый, с завязанной сзади косицей. Металлическими клещами он тянул что-то из окровавленной раны на груди первого, словно собирался выдрать у него одно из ребер. Человек с клещами весело приветствовал фургон, подняв подбородок, не прерывая своих стараний.
На встревоженный взгляд Джона Марта лишь пожала плечами и спокойно сказала:
— Это муж сестры.
Не теряя времени, она вошла в дом, оставив Джона заниматься повозкой, тихонько позвала Мэри и пошла по комнатам, в одной из которых наконец нашла свою сестру всю в слезах под грудой одеял. Рядом в раскладной кроватке лежал ее сын Аллен и играл с игрушечным фургончиком. Его взгляд был подозрительный и настороженный, постриженные во время лихорадки волосы стояли на голове ежиком. В ребенке не было приятной округлости, которая присуща мальчикам его возраста, даже младенцем он, казалось, всегда был готов схватиться с кем-нибудь или набедокурить, защищаясь от мира острыми углами — вечно согнутыми локтями, коленями и костлявыми запястьями.