Жена изменника

— Расскажи. Расскажи эту историю. Я ее так люблю.
Он вновь звонко икнул и что-то промычал.
— Обе стороны, король и парламент, — начал Роджер, — сошлись друг против друга к западу от деревни Эджхилл. Королевская армия расположилась на холме, а войска парламента — пониже. — На последних словах Роджер запнулся и громко хлебнул из чашки. — Солдаты с каждой стороны были одеты в свою полковую форму — одни в синюю и красную, а другие в красно-коричневую. Впереди каждой армии несли знамена, как будто на снегу расцвело поле турецких цветов. Шотландцы, а с ними и твой отец, выступали за английский парламент, а валлийцы и солдаты Корнуолла — за короля. Те, что за парламент, первыми дали пушечный залп, но вскоре племянник короля, принц Руперт, бросился со своей кавалерией с холма в самую гущу войск противника и рассеял его, обратив в бегство аж до Кайнтона.
Тут раздался взволнованный голос Джона:
— Но роялисты не стали преследовать бежавших, гнусные трусы! Вместо этого они разграбили город, не желая развернуться и продолжить наступление. — Он расхохотался, ударив по столу кулаком. — А вот парламентские двинулись на противника, Господь свидетель! Так ведь? — И он вновь грохнул кулаком по столу, как будто Роджер с ним спорил. — И вот тогда уже бились врукопашную, сабля на саблю, и руки-ноги летели в разные стороны, и кровь лилась вокруг, как из французского фонтана. Круглоголовые захватили королевское знамя, но в пылу сражения конь под моим отцом был убит и упал, прижав его к земле. Отец лежал, придавленный, со сломанной ногой, и вдруг видит: к нему приближается всадник, солдат короля, подняв саблю с золотой рукояткой, чтобы снести ему голову. Он стал читать молитву, добрую... черт побери... протестантскую молитву, когда на него легла длинная тень и какой-то пикинёр, человек-великан, ростом с дерево, проткнул нападавшего прямо сквозь коня. Спаси нас Боже! Великан одной рукой вытаскивает свою пику футов двадцать, или даже больше, длиной, а другой достает саблю и прорезает вокруг отца конскую тушу, чтобы тот мог встать на ноги и сражаться.
Голос замолк, послышались звук отрыжки и быстрое нечленораздельное ругательство. Громко заскрипел отодвигаемый стул, как будто кто-то быстро вскочил. Марта услышала стон и нетвердые, хотя и быстрые шаги бегущего к двери человека. Отодвинулся второй стул, и пьяный голос Роджера позвал:
— Погоди, Джон, погоди! Я помогу. У меня есть слабительное, которое хорошо очищает.
Марта проскользнула в общую комнату, где в очаге уже закипал котел. Она подняла стул, уроненный при скоропалительном бегстве Джона, поставила его и осторожно опустила в булькающую воду мясо и травы, чтобы приготовить сестре бульон. Было слышно, как во дворе Джон сначала смеялся, потом ругался, потом его рвало. Хорошо бы, чтобы снадобье Роджера подействовало и утром Джон был в состоянии что-то делать. Впрочем, скорее всего, ей придется весь день выслушивать его жалобы на головную боль и расстройство желудка.
Марта распахнула входную дверь и шикнула на мужчин. Затем, указав им на дверь сарая, грозно заявила:
— Если вы разбудите сестру, я вам такую прочистку устрою, что вы станете сухими, как жена Лота!
Закрыв дверь, она вернулась к еле теплящемуся огню с мыслью о том, что мужские рассказы очень похожи на вышивание безумной женщины, которая работает без устали, прошивая ряд за рядом, причем стежки и узелки могут быть вполне аккуратные и приятные для глаз, но, взятые вместе, создают картину чего-то гротескно-сумбурного, все более чудовищного с каждой переделкой.
Еще она знала, что у женщины, как и у мужчин, есть своя история кровопусканий, своя страсть к конфликтам. Иногда в моменты ужасной опасности она сама хотела с криком ринуться вперед навстречу судьбе, размахивая ножом, с горящими волосами. Затаив дыхание, Марта слушала рассказ Джона о битве и вовсе не испытывала отвращения к повествованию о кровопролитии и о солдате-великане на поле боя у Эджхилла скорее, ее охватило напряженное, трепетное ожидание.
Марта почувствовала, что позади нее кто-то стоит, и, обернувшись, увидела Аллена. Мальчик, нахмурившись, стоял у двери спальни, его брови сошлись на переносье, как два гуся туманным утром. Она ему улыбнулась, но он лишь отвернулся и ушел в комнату, и вскоре она услышала, что ее зовет Мэри.
День выдался слишком жарким, и Пейшенс не могла стоять над огромным котлом для кипячения белья. Дождь прошел, оставив несколько облачков высоко в небе, сморщенных и крапчатых, как брюшко морской черепахи. В воздухе не чувствовалось ни ветерка, ни прохлады, как будто это был конец лета, а не месяц май. Марта вытерла пот вокруг воротника и, взявшись обеими руками, подняла специальной лопаткой тяжелую кипу прокипяченного белья. Не удовлетворившись увиденным, она вновь опустила белье в кипяток и отодвинулась от жара котла.
Она услышала, как напевает про себя Джоанна, сидя без штанишек на ведре. Ее передник и юбка были подняты и подвязаны к пояску. Девочка сопротивлялась всем попыткам заставить ее пользоваться ведром и требовала, чтобы ей надевали подгузники. Марта же была полна решимости отучить ребенка от этой привычки до рождения малыша. Она предупредила Джоанну, что ей нельзя вставать, пока в ведре не станет мокро. Когда же она ласково позвала девочку, та сложила на груди руки и стала смотреть в другую сторону. Марта отвернулась, чтобы скрыть улыбку, — девчушка научилась складывать руки в точности так, как Марта, что вызывало бесконечные насмешки Даниэля.
Перед собой Марта держала лопатку для белья, которая была около пяти футов длиной, то есть почти с нее. Великан из битвы при Эджхилле, о котором рассказывал Джон, сражался пикой, в которой были все двадцать футов — так, во всяком случае, говорил Джон, — а это значит, что та пика была в четыре раза длиннее и в четыре же раза тяжелее, чем ее лопатка. Марта засунула лопатку себе под мышку и нацелила вперед, как пику. Если представить себе еще и острый наконечник, то она могла бы пронзить грудь любого нападающего животного, только вряд ли достала бы до всадника.
Марта огляделась в поисках более длинной палки и, оставив котел кипеть, принялась рассматривать пасынки вокруг вяза на краю двора. Один тонкий молодой ствол сломался во время грозы, и, приложив некоторые усилия, ей удалось оторвать корни и очистить его от коры. Сунув себе под мышку более тяжелый конец ствола, Марта подняла другой, подрагивающий, и нацелила его в грудь воображаемой лошади. Но любой конь опрокинул бы ее назад, а потом затоптал копытами.
— Так пику не держат, хозяйка.
Деревце выпало из рук Марты. Резко обернувшись, она увидела, что во дворе стоит Томас. Он подошел к тому месту, где лежал отброшенный ствол, и, медленно согнувшись, поднял его привычным жестом своими длинными руками.
— При первой же атаке можно и без руки остаться.
Он подошел ближе и встал совсем рядом.
— Первая позиция, — сказал он. — Надо поставить пику между ступнями ног и расположить ее вдоль туловища. Вот так. — Он обхватил своими ладонями ладони Марты, нежно прижав к древесине ее пальцы, чтобы показать, как следует держать оружие на уровне груди. Потом башмаком легонько постучал по подъему ее правой ноги и продолжил: — А это вторая позиция. — Снова постучал по подъему. — Шире. Ноги нужно расставить шире, иначе колени согнутся. — Отпустив ее руки, он встал сзади. — Третья позиция, — продолжал он. — Опускаем наконечник. Опускаем, пока не вытянутся руки. Теперь приставляем конец пики к подъему правой ноги, а левой ногой делаем шаг вперед. Еще дальше. Вот это уже четвертая позиция. А теперь ждем.
Марта вся напряглась в неловкой позе — колени выпрямились до треска в суставах — и ждала, что вот сейчас почувствует его дыхание на своей шее и его руки на своих плечах, но Томас до нее не дотронулся. Он стоял позади Марты, пока его вдох и выдох не повторили ритм ее дыхания.
Через некоторое время от тяжести ветки у Марты заныла шея, и она попробовала ее размять.