Жена изменника

Подойдя к двери, Марта шумно втянула носом воздух и, обратившись к Пейшенс, сказала как бы между прочим, но так, чтобы все слышали:
— Волков-то скорее забьет твой сынок Уилл с садовой лопаткой, чем эти молодцы с вилами.
Пейшенс поднесла к губам руку, чтобы скрыть невольную улыбку.
— Вот что, миссис, вам не до смеха будет, когда эти твари заберутся к вам в загоны. Они наделают делов в Биллерике. А ваш работник Томас здорово стреляет, у него и ружье имеется. Так мы пришли попросить, чтоб он нам помог этих разбойников искоренить, то бишь убить. А мы ему часть награды отдадим, не сомневайтесь...
Появление громадной фигуры Томаса, подошедшего к дому, прервало речь фермера, словно кто-то схватил его за горло. Все смотрели, как Томас поставил у двери тяжеленный мешок, причем голова его была точь-в-точь на уровне потолочных балок, и Марта только сейчас сообразила, что, входя в дом, ему приходится всякий раз нагибаться, чтобы не набить шишку.
— Днем их не поймаешь, — сказал Томас, вытирая о рубаху руки. — Они сейчас прячутся в своем логове, где-нибудь за кустами с колючками. Но если бы вы их и нашли, то перво-наперво пришлось бы туда лезть. Волка с одним ружьем не возьмешь.
Он выразительно посмотрел на ржавый ствол фитильного ружья в руках у фермера, и тот разозлился.
— Знаешь, — вспылил фермер, — если боишься, так и скажи.
Пожав плечами, Томас пожелал пришедшим всего доброго и пошел обратно в поле. Предводитель махнул товарищам рукой, и они зашагали прочь по дорожке друг за другом, как стайка гусей.
Вскоре после этого Марта увидела, что Томас вернулся к дому, и с некоторым раздражением подумала, что он собрался обедать раньше положенного срока. Но он, не обращая на нее внимания, сразу подошел к Пейшенс:
— Хозяйка, если вы готовы пожертвовать курицей, я убью волков. А потом откуплю вам курицу за те деньги, что получу в награду за шкуры.
Пейшенс взглянула на него с удивлением:
— Но ты же сказал мистеру Шеду, что он не сможет убить волков.
Уилл, который с момента ухода фермеров ни о чем другом говорить не мог, захлопал в ладоши и принялся с криком дергать мать за подол:
— Мама, мама, мама! Я тоже пойду! Пусти меня с Томасом ловить волка! Я буду помогать! Правда, я умею!
— Ну, мистер Шед и корову не убьет своей ржавой дудкой, — рассмеявшись, ответил Томас, — а уж тем паче волка. А я убью.
Пейшенс, цыкнув на Уилла, оторвала его от подола, и на лице у нее появилось расчетливое выражение. Марта перевела взгляд с кузины на валлийца и поняла, что между ними совершается сделка. Томас не стал охотиться на волка с другими, потому что обещанную награду решил получить сам. Она по-новому взглянула на его костистую стать, на лицо, которое несло на себе отпечаток тяжелой жизни и говорило о далеко не юном возрасте. Но когда он наклонился к Пейшенс, она заметила огонек тщеславия, загоревшийся в его глазах, подобно внезапной вспышке костра.
Марта, полагавшая, что глубину воды легче всего измерить веревкой с узлами, несколько раз звонко постучала ложкой по кастрюле.
— Стало быть, — вмешалась она в разговор, — ты собираешься провести ночь, гоняясь за волками самостоятельно?
Томас перевел взгляд на Марту, и от этого взгляда у нее мурашки поползли по затылку. А Томас снова заговорил с Пейшенс:
— Я построю небольшой загончик, хозяйка. Они придут за курицей. А когда залезут в загон, я захлопну дверцу и пристрелю их.
После дотошных препирательств было решено, что награду разделят на три части. Третья равная доля достанется Джону за то, что он поможет строить загон. Марта почувствовала на себе злобный взгляд — это Уилл уставился на нее, надув губы. Славный мальчишка, но иногда вредный и непослушный.
— В чем дело? — раздраженно спросила она.
— Ты не должна так смотреть на Томаса. В Англии он был солдатом, — сказал Уилл, защищая друга. — Правда, Томас?
Томас едва заметно кивнул, но в его манере появилась сдержанность или даже настороженность, заставившая ее предположить, что за этой фразой скрывается какая-то история. Косой шрам, разрезающий бровь точно пополам, по-видимому, был результатом чего-то гораздо более интересного, чем падение на косу или деревенская потасовка. Ее отец говаривал, что при Сотворении мира возникло восемь частей речи и что женщинам хватает семи. Восьмая часть принадлежит мужчинам, это язык войны, завоевания и хвастовства. Валлиец, как и большинство мужчин, наверное, любит прихвастнуть, и все его секреты, без сомнения, можно выведать, если уколоть его самолюбие.
— Так какие же досужие сказки ты рассказываешь мальчику? — спросила Марта презрительно. — Староват ты, чтобы служить королю солдатом. Наверное, при конюшне торчал или был так, на подхвате...
Она запнулась, увидев, как начали перекатываться желваки у Томаса на скулах. Он лишь слегка наклонил голову, но промолчал. Ни жеста, ни шага. Просто стоял — спокойный, без шляпы, — и все, кто был в комнате, сразу притихли. На каждую застывшую фигуру, как позолота на дерево, легло томительное, с трудом сдерживаемое напряжение.
  
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
 
Тьернан Блад тихо стоял в небольшом переулке, отходящем от Пудинг-лейн, и наблюдал, как ночные мусорщики с грохотом везут по камням тележки с отбросами. Только что пробило полночь, но по непристойному гоготу и прерывистому звуку то останавливающихся, то вновь катящихся тележек Блад мог точно сказать, что мусорщики в скором времени напьются до бесчувствия. Ночь была темной, безлунной, и он скорее слышал, чем видел, как страж напротив него пошевелился. Блад ждал уже три часа, чтобы тот задремал, и поэтому мысленно выругался, приготовившись ждать еще четверть часа. Кто-то закричал, похоже женщина, то ли от ярости, то ли от боли, но длилось это недолго, и вскоре на улице опять стало более или менее спокойно. Ему вспомнилось заведение, где он ужинал в этот вечер, — превосходная таверна в Ковент-Гардене. И он ухмыльнулся при мысли, что теперь ему приходится торчать на главной городской дороге, по которой ночные мусорщики, отребье общества, везут зловонные лондонские фекалии на баржи, стоящие на Темзе. «Не река, а клоака», — подумал он, а проникающий всюду запах служил доказательством того, что испражнения высших сословий воняют точно так же, как и испражнения простых подмастерьев.
Сотрапезником Блада в тот вечер, кроме знатных дам, мелких аристократов и повес со шлюхами, был Уилмот, второй граф Рочестер, прочитавший всем свой новый стишок, специально сочиненный в честь ирландца:
 
 
Коль верность трону не сулит награды,
 
Монарха умыкнем и переплюнем Блада.
 
 
То, что муза посетила Рочестера ни раньше ни позже, а именно в ту минуту, когда он уже спустил штаны, собираясь взгромоздиться на свою сотрапезницу, светловолосую шлюху с невероятным именем Гонор, то бишь «честь», вызвал у собравшихся буйное веселье. Два года назад Блад совершил неудачную попытку украсть королевские драгоценности из лондонского Тауэра, но был схвачен, а затем прощен и отпущен Карлом Вторым. С тех пор в обществе этот мошенник был чрезвычайно популярен. Но то, что он шантажировал самого короля и, чтобы добиться прощения, грозил раскрыть некоторые государственные тайны, было известно, пожалуй, лишь Генри Беннету, графу Арлингтону. Уж кто-кто, а Тьернан Блад, сын ирландского кузнеца, совавший нос в любое сомнительное дельце, умел хранить секреты, особенно если это было на руку его собственной персоне. А секретов он выведал немало — как от горничных, так и от высокопоставленных английских чиновников.
Под плащом он нащупал дубинку и крюк, заткнутые за пояс, и осторожно выглянул на улицу. С той стороны, где находился стражник, послышался мерный храп, и Блад, перебежав Пудинг-лейн в самой середине, приблизился к дому напротив. Одна из стен этого старинного здания с массивной дубовой дверью навалилась на соседний дом, а портал потрескался и крошился, превращаясь в труху. Дом был построен, когда царствовала великая королева. Его темные стены, наполовину деревянные, из обмазанной штукатуркой дранки, несли на себе следы пожара, мятежа и небрежения, выпавших на его долю за сотою лет. Здесь, на Пудинг-лейн, начался Великий пожар Лондона 1666 года, но случилось так, что именно этого ряда домов огонь лишь коснулся. Вытащив из-за пояса крюк, Блад просунул этот узкий кусок металла в щель между крошащейся стеной и дверью и ловко поднял засов.