Жена изменника

Входя в дом, он услышал, что еще одна тележка катится по мостовой, но это уже не имело значения: Блад был внутри, а охрана ничего не заметила. На мгновение он остановился, прислушиваясь, не донесутся ли из гостиной какие-нибудь звуки.
С того места на пороге, где он стоял, ему смутно виделась лестница примерно в дюжине шагов от двери. Он осторожно прошел вперед, пока не коснулся носком ботинка первой ступеньки. Ставя ноги как можно ближе к стене, чтобы доски не скрипели, он начал медленно подниматься, осторожно перенося свой вес с одной ноги на другую. Блад не спешил: он хотел, чтобы глаза привыкли к темноте, и, когда его голова поднялась над лестничной площадкой второго этажа, он заметил слабое мерцание от свечи сквозь щель под большой кованой дверью спальни. Кусок штукатурки с известковой побелкой раскрошился под его ладонью и каскадом посыпался по ступенькам. Блад замер, прислушиваясь, не идет ли кто к двери с той стороны, но ничего не услышал и поднялся на последние несколько ступеней.
Вынув из-за пояса дубинку, он скользящим шагом приблизился к двери и остановился. Наклонил голову и, приложив ухо к растрескавшейся древесине, прислушался. Ничего не было слышно — ни движения, ни звуков, свидетельствовавших о глубоком сне. Если бы он не знал наверняка, что в комнате кто-то есть, он подумал бы, что она совершенно пуста.
Подняв дубинку, он потянул за веревку, чтобы поднять засов, а потом всей тяжестью толкнул дверь, и та распахнулась. Бладу очень хотелось своим неожиданным грубым вторжением поразить человека, который, по его сведениям, находился в комнате, и потому полное изумление объекта этой выходки доставило ему величайшее наслаждение.
У человека, конечно, не было при себе пистолета. Он вообще никогда не ходил с пистолетом, поскольку полагался на оружие тех, кому следовало его охранять. Человек этот читал книгу при свече и уронил ее на пол, схватившись за подлокотники кресла, а потом неуклюже поднялся на ноги с открытым от страха ртом. Битумный уголь в камине почти совсем догорел, и света было явно недостаточно, чтобы разглядеть лицо непрошеного гостя.
Блад мог бы расхохотаться от удовольствия, но вместо этого сказал:
— Я пришел за своим бандитским вознаграждением.
В глазах хозяина дома промелькнула искорка узнавания, и он опустился в кресло. Выражение его лица из испуганного стало сердитым. И так же быстро после нескольких нервных морганий и подергиваний его черты, благодаря определенным усилиям, обрели спокойствие. Он нагнулся, поднял книгу и аккуратно положил ее на стол рядом с креслом.
— Эти твои игры, Блад, — сказал он сквозь зубы, — чрезвычайно утомительны.
Блад опустил руку, в которой все еще сжимал дубинку, и, криво усмехнувшись, спросил:
— Я испугал вас, сэр Джозеф? Примите мои извинения. Я это сделал, чтобы обратить ваше внимание на то, что могу преодолеть любое препятствие, которое вы мне вздумаете чинить, и найду любое ваше убежище, если мне заплатят не так, как было условлено, или вообще решат не заплатить. Но более всего, сэр Джозеф, мною руководило желание развлечься.
Сэр Джозеф нетерпеливо хмыкнул:
— Ты, конечно, понимаешь, что если ты убил стражника, то я вычту из твоего гонорара.
Придвинув небольшой деревянный табурет поближе к углям, Блад заговорил хриплым голосом, подражая напевному говору лондонских низов:
— Сэр Джозеф, да вам ли не знать, что я вашенских людей и пальцем не трону. Спит себе ваш охранничек сном истинного праведника.
Блад сел верхом на табурет и, положив дубинку на колени, с подчеркнутой живостью потер руки над огоньком. Немалое удовольствие он получил оттого, что повернулся к сэру Джозефу Уильямсону спиной, и, хотя чувствовал шеей его тяжелый взгляд, продолжать разговор не торопился.
Наконец, прервав молчание, он сказал без всяких следов прежней уличной манеры:
— Ваше письмо меня заинтересовало. Вы намекнули, что у вас есть ко мне предложение — предложение, за которое мне хорошо заплатят. И что речь идет о предприятии — как это вы изволили выразиться? — которое потребует применения всех моих многочисленных талантов.
Он широко улыбнулся своему пожилому собеседнику, а потом вновь перевел взгляд на огонь.
— Нет, — ответил сэр Джозеф, — я написал, что оно потребует применения талантов тех, кого ты наймешь. Я плачу тебе не за собственноручную твою работу, а за подбор тех, кто эту работу сделает. И поскольку мы с тобой хорошо понимаем друг друга, я плачу не за игру в мячик.
Блад встал, потянулся и подвинул свой табурет поближе к креслу сэра Джозефа. Положив дубинку на стол, прямо на книгу, он наклонился к сэру Джозефу, словно собираясь поделиться самым сокровенным:
— Я и есть мячик, сэр Джозеф. Тщеславный мячик чудовищных размеров. Но ведь это вы меня таким сделали. В конце концов, я ваше творение.
Блад вздохнул и вытащил из кармана плаща горсть жареных каштанов, которые высыпал на стол. Каштаны покатились, стуча друг о друга, к самому краю наклонной столешницы. Взяв один, Блад начал снимать обугленную кожуру.
— Что именно вы намерены сделать? — спросил он.
Не сводя глаз с дубинки, сэр Джозеф рассеянно провел рукой по своему желтому шелковому халату, как будто что-то ища. Нащупав карман, он извлек оттуда клочок бумаги и протянул Бладу. Сэр Джозеф внимательно следил за выражением лица ночного гостя, который, щурясь в темноте, пытался разобрать цифру, написанную на клочке. Прочитав размер суммы, Блад тихонько присвистнул. Сэр Джозеф забрал бумажку и спрятал ее обратно в халат.
— Как ты уже должен был догадаться, судя по размеру вознаграждения, деньги идут напрямую от нашего католического друга графа Арлингтона.
— Ах да, — сказал Блад, потирая переносицу, — нашего друга с ужасным, но вполне очевидным свидетельством преданности короне. Мне, впрочем, говорили, что за его черным пластырем скрываются одни лишь бородавки. Сумма изрядная. Но если принять во внимание масштаб предприятия, сэр Джозеф... боюсь, недостаточная.
Удивление в глазах пожилого человека вновь порадовало Блада.
— Откуда ты знаешь, что должен сделать? — спросил сэр Джозеф, и в уголке его губ появился пузырек слюны.
Он быстро вытер рот тыльной стороной руки, но Блад заметил этот жест, и на лице ирландца промелькнуло выражение брезгливости.
— Я все знаю, сэр Джозеф, — еле заметно улыбнувшись, ответил Блад. — За это вы мне и платите. Я знаю, почем и у кого вы купили этот надежный дом, а также фамилию вашего портного. Я даже могу вам сообщить, — тут он остановился, положив руку на дубинку и перебирая пальцами по ее рукоятке, — сколько соглядатаев вы содержите. Могу назвать вам имена всех ваших врагов в министерстве, как и имена ваших друзей, к коим я желал бы причислять и себя. Но, как вам должно быть известно, вы не единственный человек, имеющий уши... и кошелек.
Даже при тусклом свете Блад видел, что сэр Джозеф вновь разозлился и у него под глазом задергалась щека.
— Может, конечно, ты собака протестантская, — сказал сэр Джозеф, и пена опять выступила на его губах, — но только еще и ирландская. И если бы у меня не было нужды в скачущих за тобой блохах, я велел бы утопить тебя в Темзе, хотя бы ради удовольствия видеть, как ты плывешь назад к своему Ирландскому морю, откуда тебя принесло.
Пальцы Блада цепко обхватили дубинку. Он быстро занес ее над головой и с треском опустил на остатки каштанов, неосторожно качнув одинокую свечу на столе. Сэр Джозеф отпрянул при этом резком движении, но не успел он подняться, как Блад крепко схватил его за руку, пригвоздив к креслу:
— О да, сэр Джозеф, я собака. Но собаке надо есть. Собаке надо спать. И умная собака никогда не ввяжется в драку, если ее задница не чувствует ветерка, дующего из переулка, по которому можно удрать. Я знаю, что вы задумали, и я знаю, что дважды вам это не удалось. А мне нужны деньги, чтобы нанять людей для этой работенки, деньги на проезд, на подкуп, деньги для меня самого, компенсация за превратности переменчивого рынка Я знаю ваши штучки. Вы за год получаете больше взяток за передачу посылок и пакетов через королевскую почту, чем многие лорды — доходов со своих земель. Я найду вам нужных людей, но за это придется заплатить.