Жена изменника

Из того же кармана, откуда он достал каштаны, Блад вытащил кусок пергамента и быстро показал его сэру Джозефу, но так, чтобы тот успел прочесть. Там стояла сумма, которую он намеревался получить за свои услуги. Потом ирландец поднялся и, бросив кусок пергамента в затухающий камин, вышел из комнаты. На столе остались дубинка и подсохшие шкурки каштанов.
Быстро спустившись по лестнице, Блад вышел на улицу. По пути он со всего размаху швырнул один каштан в голову спящего стражника. Всхрапнув, тот проснулся и посмотрел вверх, как будто обжигающий метательный снаряд упал на него с небес.
Шагая вниз по Пудинг-лейн в сторону доков, Блад размышлял о работе, которую предстояло сделать. Ему потребуются люди и оружие, хотя те, о ком подумывал Блад, вполне обошлись бы ножом или веревкой. Он наверняка наймет Брадлоу и Бейкера — эти хорошо соображают. В Лондоне хватит головорезов, чтобы населить целый город, но по большей части они ненадежны и, что того хуже, глупы. Потребуется человек высокий и сильный, потому что, по слухам, тот, кого им нужно будет привезти, сам огромного роста, хотя, конечно, часто человеческие размеры, как и размах сражений, увеличиваются вместе с рассказами о них. Еще понадобится человек, знающий жизнь колоний. Это важно, потому что колонисты — народ колючий, упертый и драчливый, когда речь заходит о защите своих. Король дважды совершил большую глупость, отправив в Америку вооруженные отряды, и те, на кого шла охота, убийцы его отца, залегли на дно. Их спрятали люди, которых подкупить невозможно. Пожалуй, стоит взять Сэмюэля Крауча, человека, до возвращения в Англию жившего в Бостоне.
Очень просто, думал он, тайком привезти в Англию одного-единственного человека. Но прежде чем ветер наполнит паруса корабля, на котором наемники вернутся домой, предстоит еще многое сделать. Этим пятерым придется перехитрить одного колониального мужлана. Блад ускорил шаг. Судя по крикам часовых, если он успеет заключить сделку с торговцем оружием в течение часа, у него еще останется время заглянуть к Фанни Мортланд, перед тем как двери ее борделя закроются на рассвете.
  
ГЛАВА ПЯТАЯ
 
Волки вновь пришли в Биллерику. Они загрызли еще троих соседских ягнят и так изодрали молочную корову, что ее пришлось пустить на мясо. Рядом с хлевом Томас соорудил ловушку из переплетенных ивовых и березовых прутьев, кольями он прибил ее к земле и разбросал коровью требуху, чтобы по ней волки добрались до курицы, привязанной в клети. Как только зверюги заберутся внутрь, чтобы полакомиться курицей, люди, спрятавшиеся на сеновале, потянут за веревку, и ловушка захлопнется.
На рассвете Марта быстро оделась и выскользнула из дому, чтобы проверить клеть. Внутри не было заметно никаких крупных очертаний, одна лишь курица сидела, нахохлившись и дрожа на утреннем холодке. С сеновала до Марты донесся захлебывающийся храп, и она покачала головой при мысли, что работники, скорее всего, схватят не волков, а воспаление легких, если будут спать на открытом воздухе. Веревка, вьющаяся змеей сбоку от хлева, была в порядке, и Марта хотела было как следует за нее дернуть, чтобы разбудить мужчин.
Но ее внимание привлекло какое-то движение в дальнем конце двора — там, ковыряя землю каблуком сапога, одиноко стоял Томас. От этого движения поднималось и опускалось облачко жирных мух, которое в конце концов вновь облепило какой-то комок, похожий на почерневшие внутренности. Марте ударил в нос запах гниющей наживки, смешанный с чистым утренним воздухом, и она подумала, что если бы эта вонь долетела до Пейшенс, то та провела бы все утро в обнимку с помойным ведром.
Когда Марта приблизилась, Томас задумчиво почесал подбородок, и она еле удержалась, чтобы не скрестить на груди руки. Взглянув на мушиный рой, она неодобрительно мотнула головой:
— Ну, вижу, мы тут кое-кого поймали. И много-то как. Жаль только, что награда не назначена за мух.
Томас опустил голову, и поля шляпы прикрыли его лицо. Он ничего не ответил, но Марта почувствовала, что это вовсе не был жест покорности, но, скорее, желание спрятать выражение глаз.
— Волки не пришли, — уверенно констатировала она. — Так что разбуди Джона и убери всю эту гадость со двора, пока Пейшенс не проснулась и не наткнулась на нее...
— Ошибаетесь, — вдруг сказал он. — Они приходили ночью.
И он указал на следы в грязи, чуть подальше, за наживкой. И тут же легкий ветерок принес с собой острый мускусный запах, какой-то дикий, тревожащий, — в жару от собак так едко пахнет псиной.
Заметны были две идущие рядом дорожки следов — одни побольше, другие поменьше. Те, что побольше, явно превосходили следы любой собаки или лисицы. Здесь, наверное, довольно долго стояла пара волков, разглядывая, что там виднеется на поле перед лесом. Острый отпечаток когтей указывал, как стрела, в сторону дома. Потом следы круто сворачивали назад и исчезали в зарослях папоротника-орляка. Она заметила маленький клочок серого подшерстка, зацепившийся за колючки терновника, едва различимый, невесомый, похожий на легкое, как пух, соцветие какого-нибудь сорняка. Она сняла его с ветки и поднесла к носу. Тяжелый мускусный запах стал сильнее, напомнив ей запах собственного тела во время месячных.
Однажды, когда ей было четырнадцать и она жила в Андовере, отец поймал и убил молодого волка. Волк был небольшой, и отец смог донести его до дому на плече. «Тут толком никакой шкуры не снимешь», — сказал он, но все-таки снял шкуру и сделал меховую оторочку для ее накидки с капюшоном. Мех, скорее белый, чем серый, имел запах волчьего логова, как будто волчонок все еще пах молоком матери. Со стороны отца это было проявлением редкой доброты, и он ужасно обиделся, когда Марта отдала накидку своей сестре Мэри. Сама она никак не могла примириться с этим запахом — невыносимым запахом жестоко поруганной невинности.
— Это умные бестии, — сказал Томас, подойдя и встав рядом с Мартой, и та вздрогнула при звуке его голоса. — Я таких хитрых еще не видел. До наживки даже не дотронулись.
Марта отступила на несколько шагов в сторону, спрятав клочок меха под передник.
— Так что теперь делать? — нетерпеливо спросила она, покраснев от непрошеных мыслей.
— Мне нужна милашка-завлекашка.
По тону его голоса Марта не могла понять, что стоит за этими словами. Томас явно не насмехался над ней, говорил спокойно и сухо, но ей показалось, что он подразумевает что-то не совсем пристойное.
— Полагаю, ты хочешь заморозить двух куриц вместо одной? — прищурившись, сказала она, приподняла край передника, чтобы снять какой-то невидимый комочек грязи, и еле-еле сдержалась, чтобы не отступить от Томаса еще на шаг.
— Не-е-ет, — ответил он, протянув «е», как будто пропел последнюю строчку церковного гимна. — Я бы взял что-нибудь покрупнее да повкуснее. — Он говорил медленно, с расстановкой, словно обращался к дурочке.
Бусинка пота дрожала у него на подбородке, как масло на раскаленном металле; густой запах мускуса и горелого дерева исходил от его одежды и кожи. Марта молча ждала, когда он заговорит снова. Ей даже показалось, что он с ней заигрывает, иначе зачем эти разговоры про соблазн, про милашку-завлекашку. Мужчины редко говорят прямо о своих намерениях, а потому в любом случае следует быть настороже, чтобы избежать приставаний. Но Томас стоял, скрестив руки на груди, а морщины, избороздившие его лицо, только глубже пролегли по впалым щекам.
Когда стало ясно, что больше ничего не последует, Марта вернулась в дом и затеяла серьезную уборку. Вымела, отскоблила, отдраила песком доски пола. Сливочным маслом с золой отполировала стол. Большой горшок вычистила и смазала жиром. Протерла оловянную посуду, вытряхнула одеяла, прокипятила тиковые чехлы, вынесла на двор матрацы, чтобы набить их заново. Огромное облако оставшейся с зимы пыли поднялось и опустилось ей на голову, а вместе с ним пришло и растущее раздражение.