Последний защитник Брестской крепости

— Отправим людей на разведку. Остальные — отдыхать. Мамочкин — пост при источнике.
Анисимов приказал распределить из НЗ по сырой картофелине и дать еще по глотку воды.
— У нас до войны случай был в Бресте, — уселся поудобнее старший лейтенант, пока все ели. — Пришел, значит, в ресторан один ефрейтор. Уселся за столик, ждет официанта. Подходит эдакая дама в передничке. Груди — каждая, что у Мамочкина голова. Говорит ему: «Чого изволите?» А тот, внимательно изучив меню, ей заказывает: «Будьте добры, пожалуйста, стакан семечек». Та в ужасе: «Как семечек? Как стакан?!» А ефрейтор подумал немного и ка-ак рубанет рукой: «Эх, гулять так гулять! Дайте два!»
Секунду все молчали, а потом начали давиться со смеху. Мамочкин хохотал так, что чуть не разлил воду в котелке.
— Тише, злодеи, немца разбудите наверху, — хихикал Анисимов. — М-да, такая вот история.
— Так это же анекдот, товарищ старший лейтенант, — пробасил один солдат.
— И ничего не анекдот, — чуть обиженно проговорил Анисимов, — истинная правда.
— Тихо, разведка возвращается, — приложил палец к губам Кожевников. Все сразу замолчали.
Вернулись два солдата, отправленные ранее в разведку.
— Какие новости? — сразу посерьезнел старший лейтенант.
— Коридор длинный, метров двести, — докладывал боец. — Дальше разветвление. Мы послушали — тихо. Пошли направо — там туннель вверх идет, а потом завал.
— А слева? — нетерпеливо спросил Анисимов.
— Прямой туннель, — произнес второй солдат.
— Ладно, — принял решение старший лейтенант, — отдыхаем, наполняем водой все, что можно, и идем левой дорогой, раз уж она одна и есть.
Выпив еще немного воды, они тронулись в путь. Впереди шел Анисимов, за ним Кожевников, сжимая в руке МП-40. Проход постепенно расширялся, становилось просторнее. Идти они старались тихо, но в катакомбах совсем бесшумно передвигаться невозможно. Миновали развилку, направились левее.
Какое расстояние их отряд прошел, сказать было трудно. В полной темноте, передвигаясь практически на ощупь, они медленно брели по туннелю. Не то чтобы Кожевников испытывал страх, он за это время насиделся в подземельях. Скорее чувствовал трепет перед всем этим творением рук человеческих. Если сама крепость внушала уважение, пока фашистские сволочи ее не разбомбили, то подземные переходы, сообщения, туннели, казематы просто поражали воображение.
«Интересно, — думал Кожевников, — сколько времени надо затратить человеку, чтобы пройти все эти подземные дороги? Тут, наверное, и жизни не хватит».
Наткнувшись на новую развилку, решили устроить привал. Анисимов что-то прикидывал, пытаясь угадать направление движения в сторону кольцевых казарм и к Бугу.
— Что будем делать, товарищ старший лейтенант? — в который раз поинтересовался старшина.
— Надо держаться левее, как раз и выйдем.
— А если мы уже так левее забрали, что вокруг пошли? — посеял зерно сомнения Кожевников.
— Не должны. — Ответ Анисимова прозвучал неуверенно, но Кожевников понял, что спорить с ним бесполезно.
— Так, собираемся, хлопцы! — скомандовал старший лейтенант.
Солдаты с трудом поднялись. Кожевников огромным усилием воли заставил себя встать. Голова кружилась, воздуху не хватало. Ноги гудели, казалось, что еще секунда, и он рухнет без сознания.
Вдруг вдалеке Кожевникову послышался топот босых ног. Старшина подумал, что мерещится и утомленный мозг сыграл с ним злую шутку, но на всякий случай спросил остальных бойцов:
— Слышите?
Оказалось, что и другие слышат.
По бетонному полу семенили босые ноги, каждый шаг был маленьким, будто шел ребенок. Звуки доносились издалека и медленно приближались. Все затаили дыхание.
— Что за чертовщина такая? — изумился Анисимов.
Кто-то шел прямо на них. Судя по звуку, до человека было метров пятьдесят, но Кожевников мог и ошибаться. Вообще в туннелях сложно определить расстояние, звуки отдаются эхом, и представление о местоположении могло искажаться.
Кожевников сжал пистолет-пулемет. Неприятный холодок пробежал по спине. В нем проснулся суеверный страх, и старшина, мужественный боец, почувствовал себя весьма неуютно. Он был бесстрашен в бою, но враг — реальное существо из плоти и крови. А что творилось тут? Какая-то мистика. Судя по шажкам — ребенок. Но откуда ему тут взяться?! Чертовы туннели хрен знает на какой глубине, темнота, холод, наверху беспощадная война и полнейшая разруха…
По лицам остальных бойцов было заметно, что они испытывали схожие чувства. Красноармейцы стояли плечом к плечу, напряженно вслушиваясь и всматриваясь в полумрак. Огонь единственного горящего факела дрогнул, кривые тени заплясали на стенах.
Шаги приближались. Босые ноги вдруг ускорили темп, незнакомец бежал прямо на них… тридцать метров… Они уже должны видеть его, но туннель оставался все также пуст… двадцать… Никого! Десять… пять… И вдруг все стихло. Только легкий ветерок обдал их лица.
— Вы что-нибудь видели? — засуетился, водя стволом из стороны в сторону, один из солдат.
— Ни черта, — ответил растерянный Кожевников. — Но шагали прямо здесь, перед нами, точно…
— Привидение… — испуганно протянул Мамочкин.
— Зажгите остальные факелы! — воскликнул Анисимов. — Быстрее!
Кто-то долго возился с кремнями, выбивая снопы искр, и наконец туннель осветился ярким мерцающим огнем. Никого и ничего постороннего не было ни спереди, ни сзади. Факел освещал лишь истощенные фигуры бойцов да их изумленные лица. Пустота и тишина. Только слышно было, как бешено стучат их сердца.
— Мистика какая-то, — сказал Кожевников.
— Господи, боже мой, — прошептал Анисимов, старый коммунист и скептик.
Отряд осторожно двинулся дальше. Каждые несколько метров красноармейцы останавливались и прислушивались. Сверху доносилось далекое уханье, взрывы снарядов. Но других посторонних звуков, выдающих присутствие человека, слышно не было.
Когда уже казалось, что они так и будут плутать в туннеле целую вечность, Анисимов остановился так резко, что старшина уткнулся ему в спину.
— Что случилось? — прошептал Кожевников.
— Там есть движение, — ответил Анисимов. — Люди там.
— Уверены?
— Я с двадцать второго в темноте ползаю, как крот. Конечно, уверен. Всем быть наготове.
Кожевников проверил гранаты и снова взял на изготовку пистолет-пулемет. Коридор расширялся, и теперь старшине видны были наваленные впереди ящики. Но присутствия людей он не слышал и не чувствовал. Как вдруг со стороны ящиков оглушительным грохотом раздались два выстрела, две вспышки мелькнули и погасли. Пули со звоном вошли в стену рядом с головой старшины. Кожевников нажал на спусковой крючок МП-40. Очередь прошила ящики. Пальба адским звоном била по ушам.
— Немцы! — раздался вопль со стороны ящиков.
— Сами вы немцы! — крикнул Анисимов. — Вот идиот! Спросил бы сперва!
Стрельба прекратилась, воцарилась полнейшая тишина.
— Чого? — наконец спросил человек, прячущийся за ящиками.
— Ничого! — передразнил старший лейтенант.
— Хто такие?
— А вы? — парировал Анисимов. Он сильно разозлился. Ведь не окажись стрелок таким мазилой, мог и убить кого-нибудь.
— Бойцы Красной Армии.
— А мы, блядь, кто по-твоему?
— А откель мне знать?
— Может, мы подойдем без стрельбы? Я старший лейтенант Анисимов, со мной бойцы.
— Подходите, но медленно. Мы вас на мушке держим, — сказал тот же голос.
— Аккуратно, ребята, — сказал Анисимов своим и медленно двинулся вперед. — Митрич, ежели чего, прикрывай огнем.
— Не шепчитесь там, а идите уж, — более добродушно сказали со стороны ящиков.
Все пошли вслед за старшим лейтенантом. Вспыхнул фонарик. Луч ударил по глазам красноармейцев, словно в них воткнули острые раскаленные иглы.
— Да свои мы, — простонал Кожевников, зажмурившись и чувствуя, как от боли потекли по щекам слезы, — не видишь, что ли. Не свети в лицо — глаза жжет.
— Похоже, и правда свои. — Фонарик мигнул и погас.