Красное на красном
С какой это стати Альдо стал «его дорогим». Внучок, конечно, еще тот обалдуй, но коня от борова отличит. Потому и спелся с Эпинэ, а Хогберда на дух не переваривает.
– Что натворил мой внук на этот раз?
– О, к счастью, ничего непоправимого. – Питер достал сплетенный из серебряной проволоки кошель с рубиновой застежкой. Откуда у прибежавшего в Агарис чуть ли не в чем мать родила Хогберда деньги, Матильда не знала, но барон как-то сумел поправить свои дела, недаром на его гербе красовался цветок тюльпана, из которого сыпались золотые монеты.
– Уже легче, – принцесса по-мужски стремительно осушила бокал, – и что мне предстоит исправить?
– О, ровным счетом ничего. Все уже исправлено, – Питер извлек из кошеля старинные четки темного янтаря, – я выкупил их у гогана.
– За сколько?
– Неважно. Пусть эрэа позволит мне оказать маленькую услугу дому Раканов
– Сколько? – угрюмо повторила Матильда.
– Ну, если эрэа настаивает…
– Настаиваю!
Как же это некстати…. Но придется раскошелиться. Есть люди, быть обязанным которым неприлично. Вот от Эпинэ можно принять любую помощь, но бедняга Иноходец сам без гроша. Что поделать, если честь и золото друг друга терпеть не могут.
– Двадцать шесть вел [57], – потупился Питер. – Гоган знал, что у него в руках фамильная реликвия…
Двадцать шесть вел?! Это значит, до лета в этом доме мясо увидит только Мупа. Да пропади они пропадом, эти четки! Матильда сама потихоньку спустила почти все свои девичьи драгоценности, и не ей пенять Альдо. А брошка ей все равно надоела…
– Я пришлю вам деньги завтра же.
– Эрэа…
– Барон Хогберд, – принцесса поднялась, и визитер был вынужден последовать ее примеру, – я благодарю вас за оказанную услугу, но дайте мне слово, что больше не станете, – Матильда замялась. Хотелось сказать «лезть не в свое дело», но Хогберд был хоть и поганым, но союзником, из которого не следовало делать врага, – не станете рисковать своим имуществом ради спасения нашего.
– Мне бы не хотелось…
– Если вы и впрямь служите дому Раканов, просьба сюзерена для вас закон.
– Повинуюсь, эрэа. Слово Человека Чести.
Да, Питер Хогберд – Человек Чести. По рождению. Только вот честь и рядом с ним не лежала, даже странно, что он в родстве с Окделлами.
– Еще раз благодарю вас, барон.
Слава Создателю, ушел… Любопытно, чего он хотел – оказать услугу или заработать. С Хогберда станется выкупить янтарь за двадцать, а «вернуть» за двадцать шесть. Одна радость, что в доме появилось приличное вино, хотя вряд ли его хватит надолго. Вдовствующая принцесса Матильда пропустила еще стаканчик и решила поговорить с Альдо.
Поднимаясь по лестнице в башенку, где обитал внук, почтенная дама наступила на собственный подол, раздался треск разрывающейся материи. Этого еще не хватало! Опять деньги на ветер. Помянув Разрубленного Змея со всеми родственничками по женской и мужской линиям, одним из которых, без сомнения, был Питер Хогберд, принцесса ввалилась к любимому внуку.
Альдо лежал на кровати с какой-то книгой в руках, которую при виде бабушки торопливо сунул под подушку. Матильда представила, о чем парень читал, и с трудом подавила смешок.
– Чего хотел от тебя этот боров? – осведомился внук, не простивший Питеру ни его трусости, ни его богатства.
Вместо ответа принцесса бросила на стол злосчастные четки.
– Это удовольствие обойдется нам в двадцать шесть вел.
Альдо присвистнул.
– Я продал их за десять.
– Твою кавалерию! – Бабушка была скорей восхищена, чем возмущена
– Матильда, я давно подозревал, что там, где пройдет Хогберд, гогану делать нечего.
– На что тебе не хватало? – поинтересовалась вдовица, усаживаясь на кровать и стаскивая со стриженой головы осточертевший парик.
– На все… Сил не было смотреть, как Робера морковкой кормят. Решил сводить его поужинать.
– Правильно, – с ходу согласилась Матильда, – друзей надо кормить, и за все надо платить. Теперь морковку будем жрать мы.
– А вот и нет, – рассмеялся Альдо, – мы с Робером разбогатели.
– Вы с Робером? Не верится что-то… Купцы из вас никакие, душу Зеленоглазому и то не продадите.
– А мы не торговали, – засмеялся Альдо, – мы в кости играли. Вернее, играл Робер и выиграл целый корабль… Со всем товаром. Мы его тут же гоганам сплавили. Продешевили, конечно, но все равно двадцать шесть вел для нас теперь не деньги!
– Погоди, друг любезный, – перебила вдовица, – я понимаю, что вы с Иноходцем друзья, но жить за его счет мы не можем.
– Как это за его? – вскинулся внук, но быстро одумался. – Ну… Не все ли равно! Если б выиграл я, я бы…
– Ты бы… – хмыкнула Матильда, – ты выиграй сначала, а потом мы – другое дело. Эпинэ – наши вассалы, мы их кормить можем и даже должны, они нас – нет…
– Матильда, ты не понимаешь. Мы…
– Я все понимаю. Деньги за четки, так и быть, мы у него возьмем, но больше ни суана. Понял?
Внук кивнул, но Матильда видела, что он не согласен. Конечно, Альдо вместе с Иноходцем станет таскаться по трактирам и подружкам, но деньги занимать у него не будет. Матильда искренне презирала дворян, живущих за счет богатых друзей, что отнюдь не мешало ей самой подкармливать тех, кто был еще бедней, чем она.
– Матильда, – немного поколебавшись, спросил внук, – ты чего-нибудь знаешь про Гальтару? Что там такого? За какими тварями столицу перенесли в Кабитэлу?
Зубы заговаривает… Альдо с детства отвлекал бабку от неприятных разговоров, спрашивая о всякой ерунде, но зачем парню эти развалины?
3
Наступала Ночь Вентоха [58]. Наконец-то! Мэллит с нежностью посмотрела на висящую над черными крышами половинку Луны. Ночь Луны – ночь свободы! Маленькая гоганни поняла это, когда ей было лет семь. Какие бы муки ни грозили нарушительнице заветов Кабиоховых после смерти, в этом мире ночные прогулки были единственным счастьем, которое знала младшая дочь достославного Жаймиоля.
Мэллит росла тихой, замкнутой и очень послушной, как и положено младшей дочери и к тому же дурнушке. На девочке испробовали множество снадобий, за нее возносили молитвы, ее окуривали отвращающими зло благовониями и поили утренней росой, но никакие ухищрения не помогали – Мэллит оставалась безнадежной худышкой, которую чуть что начинало тошнить. И это при том, что семь ее старших сестер были настоящими красавицами!
Когда девочка подросла, болезнь прошла сама собой, но было поздно – Мэллит так и осталась заморышем. В доме ее жалели и опасались, что дурнушка останется без достойного жениха. Причитания родичей девушка выслушивала молча. Вернее, не выслушивала. Она очень рано научилась кивать головой и думать о своем. Ее считали слабой, послушной и глупенькой, а она лазала по деревьям и крышам не хуже кошки и перечитала все оказавшиеся в доме книги, а было их немало.
То, что на ней никто не женится, Мэллит не пугало – ее не привлекала жизнь, которую вела мать, и она не завидовала красоте сестер. Чему завидовать? Тому, что на Фанелли вчера не сошелся Пояс Невесты? [59] Зато Мэллит сегодня увидит того, кого хочет увидеть.
Когда достославный Енниоль из всех девиц общины избрал младшую дочь Жаймиоля, мать и сестры долго плакали. Они надеялись, что девушку все же удастся пристроить, но слово достославного из достославных – закон. Енниоль справедлив – из всех невест выбрал самую безнадежную и сделал ее… самой счастливой. Гоганни не может любить не гогана, но ставшая Залогом свободна от замужества, а наследник Талига достоин любви, как никто другой! Мэллит с нежностью коснулась шрама на груди. Их кровь и их судьбы смешаны, Альдо об этом не подозревает, но это так.
Если Енниоль узнает, что она прочла Кубьерту [60], он не спустит с нее глаз. Но откуда ему знать?! Женщины не читают, а едят и сплетничают. Конечно, Мэллит поняла далеко не все, но Старшины и Учителя и те понимают не более трети Великой Книги. К счастью, Залог – это совсем просто. Старшины думают, что, обладая ею, они держат в руках Альдо, но для нее Альдо дороже всех сокровищ мира, матери, отца, обычаев. Душу свою она и так погубила, когда восьмилетней девчонкой покинула в Ночь Флоха спальню и забралась в Чертог Четверых и Одного. С тех пор все ночи Луны принадлежали ей, она была свободна и счастлива своей свободой. Ее никто не видел и не мог видеть – все сидели по своим спальням и молили Кабиоха о возвращении и прощении. Все, но не она! Пять дней Мэллит была послушным ягненком, в шестую ночь она превращалась в дикую кошку, но, только встретив Альдо, поняла, что такое жизнь.