Отступник

Глава 12. Барон
Первое, что я услышал, это тяжелые шаги, гулко бухающие о твердую поверхность. Много шагов. Раз за разом их шум усиливался. Бум-бум, бум-бум. В этом звуке я уловил уже до боли знакомое визжание сервоприводов. Но это была уж точно не моя рука. Хотя, определенно ощущалось, что мое тело, под такт этих шагов, отдается легким содроганием. Я чувствовал едва заметное дребезжание под собой, словно по земле ступал огромный киборг на металлических ногах.
Я ехал, хотя, точнее, кто-то или что-то несло меня, мерно расхаживая по пустынным дорогам. Что-то огромное и неизвестное…
Где я? Что произошло?
Перед глазами стояли раскрытые створки дверного проема самохода. Толстяк в кожаной маске, перезаряжающий свой гранатомет. Прячущийся за покорёженным корпусом мотоциклетки Шаман. Взрыв. Столб пламени и тишина.
Сильно болела голова. Ныло в локте так и не прижившаяся к организму кибернетическая рука. Саднили порезы и царапины. Шрамы по всему телу словно взбунтовались, как проклятые ползуны в холмовейнике, невыносимо покалывая болью. Такое чувство, словно меня переехал сендер и, зацепив трубой глушителя, протащил мое раздавленное тело по песку бескрайней Пустоши огромное расстояние. Тяжелые веки были плотно закрыты. Гулко, под такт ходьбы неизвестной махины, стучало сердце. В горле пересохло. Я попытался открыть глаза, но непослушные веки отказывались пошевелиться. Вереницей в памяти витали лица людей, тех, кого повстречал на своем жизненном пути. Неимоверным усилием мне все же удалось открыть глаза. Солнечный свет, просачивающийся в комнату через небольшое оконце в сферическом потолке, резанул по привыкшим к темноте глазам, сильно куснув веки. Пришлось быстро прищуриться, чувствуя, как маленькая капелька слезы скатывается по щеке, теряясь в густых зарослях бороды. Я снова открыл глаза, и на этот раз получилось быстро, без каких либо капризов.
Моему взору предстала комната с покатыми стенами, состоящими из клепанных металлических листов, по своей форме напоминающую трубу изнутри. Она была небольшой по размерам, без лишних помпезностей и прочих выпендрежей, но вполне пригожая для жизни. Из мебели в ней располагался колченогий металлический стол и привинченная к стене такая же железная лавка. Тут же над всей этой бытовой утварью размещался аккуратно прибитый дюбелями к стене флаг. Он представлял собой разделенную двумя горизонтальными полосами материю. Верхняя полоса была синей, видимо, символизирующая небо, бескрайнее и неукротимое; нижняя – зеленая, как трава и поля когда-то до Погибели. В центре флага красовалось обычное красное колесо, как у любой телеги. Что-то было знакомым в этом флаге, но вспомнить что именно я так и не смог.
Тем временем, комната жила своей жизнью, продолжая совершать мерные шаги, шум которых отдавался тихим эхом. Где-то за стеной визжали сервоприводы, гудели механизмы. От потолка по стенам тянулись толстые жилы проводов, уходящие под пол. Наверное, они питали электродвигатели, которые в свою очередь приводили в движение уныло поскрипывающие суставы металлических конечностей дома-киборга.
Я лежал на расстеленной шкуре овцебыка. Как бы ее не отстирывали и не вычесывали бережливые хозяева сего жилища, от нее по-прежнему несло терпким запахом пота этой самой скотины. На мне из одежды была только набедренная повязка. И та не моя, уж больно чистая. Мутант его разберет, кто такой заботливый отыскался в суровых песках разрухи, способный прийти на помощь умирающему жрецу-карателю.
Поворочавшись в мягком ложе, я попытался подняться, но тут же повалился обратно. Все тело взял озноб, а по спине предательски скатились капельки пота. Сил в теле не было. Да и откуда им взяться, когда последние дни и ночи я сражался за свою жизнь. Убивал и получал ранения. А тут еще эта банда кетчеров, свалившаяся как кислотный дождь на голову. Куда, интересно, слинял Шаман? Или, может быть, он погиб? Хотя, в это мне меньше всего верилось.
Мое внимание привлекло движение под повязкой на моем лбу. Там, где острое лезвие Ирокеза оставило глубокую рану, в знак вечной памяти нашей встречи. Некроз вам в печень! Словно что-то завелось там, так же хорошо устроившись, как я в этом уютном гнездышке. Причем этих ворочающихся и ползающих в ране «соседей» было определенно много. Я потянулся к повязке, желая сорвать ее.
Дверь, утопленная в стене напротив моей лежанки, со скрипом отварилась и в комнату вошла девушка с черными, как смоль волосами, держа в руках алюминиевый таз. Ее красивые карие глаза заметно увеличились, видно от неожиданности увидеть меня бодрствующим, а может ее смутила моя набедренная повязка. Девица подалась назад, вода, покоящаяся в тазе расплескалась. Она вдруг замерла, переборов в себе желание бежать. Поставила таз на пол. Потом, легко развернувшись на одной ножке, выглянула в коридор, или что там находилось за дверью. Громко заговорила с легким, едва уловимым акцентом:
– Вайдой! Дедушка Годявир! Твой гость пришел в себя!
После некоторой паузы из потаенных закутков «ходячего дома» послышался голос дедушки Годявира:
– Спасибо, дитя, ступай к Гожо!
Дитя, обратив свое милое личико на меня, едва заметно улыбнулась и словно нашкодивший котенок выскочила из комнаты. Кажется, за всем этим действом я наблюдал в нелепо застывшей позе, так и не дотянувшись рукой к терзавшей мысли повязке. Не успела удалиться красавица, как в дверном проеме появился хозяин сего передвижного агрегата. Невысокого роста, заметно ссутулившийся старик, опираясь правой рукой на костяную, покрытую неизвестным орнаментом, трость, вошел в комнату. Прикрыл за собой дверь. Шаркая подошвами начищенных до блеска сапог, он подошел к столу и тихо присел на скамью. Седые пряди волос спускались на щуплые плечи, несколько из них опустились на лицо старца. Убрав их одним взмахом и аккуратно примостив за ухом, на котором висело золотое кольцо, Годявир взглянул на меня. Серые уставшие глаза смотрели добро, совсем уж по-отечески. Погладив пышную, испещренную сединой бороду, старец произнес:
– Мэ ром сом! Что значит на языке моих предков: я цыган!
Цыган – этим объяснялся висящий на стене флаг. Мутант его знает, как я мог забыть об этом. А красное колесо – символ свободолюбия и кочевого образа жизни. Наставник Насо Грей не раз рассказывал мне о кочующих цыганах. О таком веселом и смышленом народе, хранящем все обычаи своих предков, передавая из поколений в поколения их знания и веру. Что я еще знал о них? То, что цыгане черны волосом и глазом; лица смуглы. Ростом они невелики, веселы нравом, много танцуют и поют. Правит цыганами цыганский барон, он же Вайдой. Значит, старик и есть барон. Цыгане любят лошадей, и ни за какие драгоценности не сменят их на рептилий, пусть даже и очень вынос-ливых. Домов они не строят, а потому всегда ездят в повозках. Впереди повозки идет лошадь, а в повозке едет вся семья цыгана, его дети и хозяйственный скарб. Но также я знал, что эти милые, на первый взгляд, люди перевозят в своих повозках партии мамми и дурман-травы, от Донной пустыни до самой Московии. Что в нищенских кварталах Москвы полным-полно воришек цыганской наружности, которые могут скрасть монету или кошель. Что любой из них, не усомнившись и на мгновение, ударит вас в спину небольшим ножом, что всегда хранится за широким поясом в потайном чехле.
– И ты у меня в гостях! – Продолжил Годявир, прогнав нахлынувшие на меня размышления. Старик запустил руку под широкий пояс, сшитый из кожи маниса. Я напрягся, готовый к любому выпаду. Но мои опасения не оправдались, и вместо ножа в смуглой руке барона появилась костяная курительная трубка. Он снял с пояса маленький мешочек, обшитый блестящими бусинками, хранящий внутри себя табак.
– Где я? – Вырвалось из меня, первое, что крутилось на языке, вернее второе, посему как первое продолжало ползать под повязкой на лбу.
– В таборе. А это, – при этих словах, старик образно обвел руками, показывая свои владения, – Мой «Бахти»! Ходячая кибитка, дом на шести могучих железных ногах! А что еще надо цыгану? Он, конечно, не развивает крейсерских скоростей, зато надежно ползет по просторам Пустоши. Ему не надо топлива. Достаточно того что послал нам Создатель. Жгучее солнце и бродяга-ветер, вот его топливо, его энергия. Знания и мастерство великих предков, приумноженное на нашем старании и вере в светлое будущее, создало моего «Бахти»!