Ханаанский блюз
паузы.— Нет. — коротко ответил я.
— Будем ждать тебя.- в голосе ее было едва заметное облегчение.
Я повесил трубку.
Почему я почти не общался с ними?
Потому, что они жили в Бней Браке, а я — в Тель Авиве. Потому, что они по субботам шли в синагогу, а я — в бар. Потому, что они не знали про деда, а я — знал. Потому что… О последней причине думать не хотелось совсем. Не сейчас.
Они не особо огорчились, когда после армии я вышел из шкафа. У моего старшего брата к тому времени уже родился первенец, а сейчас у них уже было трое внуков, и будет ещё больше.
Иногда я дивился тонкой иронии этого мира — внуки нацистского офицера, по утрам наматывающие на себя тонкие черные ремни тфилина.
Потом вспоминал, что, по слухам, правнук Магды Геббельс тоже отслужил здесь в армии, как и я. Это примиряло меня с реальностью. Немного.
Я оделся и пошел к машине. По пути меня окликнула соседка, выгуливающая собаку.
— Привет, Миха. Как поживаешь?
— Привет, Даня. Все нормально.
— Твой дедушка мне вчера одолжил пакет сахара. Я занесу вам сегодня новый, ладно?
— Нет проблем.
— Я и не знала, что он был в концла…
— Мне пора идти — торопливо сказал я. Соседка понимающе кивнула — не все охотно о таком говорили.
Плюхнулся на сиденье своей старенькой Тойоты, завел мотор. Я спасён!
Пробок было меньше, чем я ожидал — может потому, что летом всегда меньше машин на дорогах. Доехал я быстро, и место нашел без проблем.
Зашел в старое жёлтое здание, поднялся на третий этаж, толкнулся в коричневую дверь. Мне открыла двоюродная сестра матери, Дина.
— А, Миха — сказала она без особого выражения.
— Мои соболезнования — пробормотал я.
— Спасибо. Твоя мама в салоне, проходи.
Я протянул ей пакет с одноразовой посудой и прошел в комнату.
Мать сидела на низком диване, но поднялась, увидев меня.
— Хорошо, что ты пришел. Ты так похудел… Что ты ешь вообще? Бледный совсем стал.
— Работал много, не было времени пойти на море. Ем нормально, дед готовит.
— Яков тебя не мучает?
— Нет, все в порядке. Мы хорошо уживаемся.
Мать кивнула и усадила меня возле себя. Кроме нас троих, пока что никого не было. Муж Дины уже ушел на работу, дети должны были подойти попозже.
Какое-то время мать и тетя мучали меня вопросами про работу и личную жизнь. Я честно отвечал, что все пока без изменений.
— Хоть бы Миха наконец встретил хорошего человека — вздохнула мама — я буду рада кому угодно, честное слово. Лишь бы был из хорошей еврейской семьи, и любил бы его. Может, они даже смогут кого-нибудь усыновить.
Дина хмыкнула.
— Ты прямо еврейская мамочка из анекдотов, Нира.
Мама улыбнулась.
— Сама знаю.
Я поднялся с места.
— Пойду заварю чай.
— Может поешь с нами? — предложила тетя.
— А что есть? — поинтересовался я.
— Слоёные пирожки, бутерброды, фрукты.
— Бутерброд. Я сам сделаю, не вставайте.
— Мы купили готовые, они лежат в холодильнике на верхней полке, пойди поешь. Ты на самом деле очень похудел.
— Да не худел я — сказал я себе под нос, и пошел ещё раз позавтракать. Дедовский омлет уже стал давним воспоминанием.
Вернувшись, я сел в кресло возле телевизора, развернул бутерброд из его нейлоновой обертки и принялся за завтрак.
Тем временем явился мой кузен, сдержанно поздоровался и прошел к себе в комнату. Я поднялся, чтобы уходить, и тут пришел отец.
— Миха — сказал он, глядя на меня. Глаза его были точь-в-точь такие же, как и его отца, как и мои — льдисто-голубые на худом обветренном лице. Светлая борода скрывала половину лица, и от этого его поразительное сходство с дедом скрадывалось, к моему облегчению. Мне самому достались темные волосы от моей матери, поэтому я не так сильно смахивал на чистокровного арийца, как мой отец. Как он сам не замечал этого, глядя на себя каждый день в зеркало?
— Мне пора идти — сказал я.
— Куда спешишь? — спросил он — посиди еще.
Я колебался. Сам того не осознавая, я дико соскучился по ним всем. Пять последних лет расставили все по местам — они больше не требовали от меня следовать их правилам, я больше не воспринимал так болезненно их возвращение в лоно религии. Кроме того, сейчас рядом не было Курта, который действовал на меня как катализатор наших семейных драм.
— Сейчас подъедут твои братья, хотя бы поздоровайся с ними — предложил отец.
— Хорошо — согласился я.
Скоро на самом деле послышались голоса на лестнице, и в квартиру вошли Дан и Рафа — мои старший и младший братья. Ну да, я был средним в семье. По всем стереотипам, должен был быть тихушником. А на деле — был самым беспокойным и проблемным сыном.
Мы расселись по диванам и креслам, мать о чем-то расспрашивала Рафу. Отец намеренно сел поближе ко мне.
— Как работа? — услышал я в который раз за этот день тот же вопрос.
— Хорошо, все в порядке.
— А дед как?
— Здоров, передает тебе привет — слегка приукрасил я действительность.
— И ему передавай. До сих пор не могу понять, почему он решил жить с тобой.
— Он атеист, с вами ему было бы тяжелее.
— Я не собирался давить на него в этом плане, и он это прекрасно знает. — ответил отец. Лицо его было печальным. Он врал и мне и себе.На самом деле, он всегда мечтал, как мы всем кагалом преображаемся в гордость местной общины, и как две паршивые овцы (точнее, два барана) семьи Розенбергов одеваются в прекрасную черно-белую униформу, на радость всем остальным праведникам.
— Ему хорошо в Тель Авиве.
— А тебе?
— Мне очень хорошо.
— Как с личной жизнью? — спросил он без перерыва.
— Никак.
— И то хлеб — буркнул он. Я усмехнулся.
— Приезжай к нам почаще. У нас свободная комната, приезжай в пятницу и оставайся до конца субботы.
— Не могу, мне приходят иногда заказы на выходных. Я не смогу работать.
— Тогда может поищешь работу, которая не будет от тебя требовать нарушать суб… — он увидел выражение моего лица и замолчал.
— Оставь его в покое — отозвалась мать. — ты думаешь, если он не будет работать по субботам, то будет сидеть и молиться? Пусть живёт, как хочет.
Отец кивнул, сдаваясь.
— Хочешь кофе? — спросил он.
— Нет, я уже позавтракал. Кто ещё должен придти?
— Коллеги Дины, пара соседей. Даже не знаю. Она уже много лет болела, и подруг у нее почти не осталось живых.
— Она тоже была в концлагере, как и Яков, ты знаешь? Но не в Треблинке.- сказала мама.
— И слава богу — пробормотал я.
Дальше беседа пошла по традиционному пути — воспоминания о покойной, байки, плач, смех, молчание, разговоры…
Я прикрыл глаза. Я на самом