Высокий Утес (СИ)

Отношение кайовов ко мне ничуть не менялось. Иначе и быть не могло. Мужчин этого племени в лагере почти не было, но осталось много женщин. Меня и двух других пленников они гоняли знатно. Я мог понять их, ведь именно на них лежало непосильное бремя - следить за благоустройством становища, выделывать шкуры, часами корпеть над тем, чтобы мужья их выглядели достойно. Я однажды видел, как одна индеанка в течение трех часов зачесывала волосы своему мужу и смазывала их жиром, от которого они прямо-таки блестели на солнце. В общем, жизнь женщин в индейском обществе далеко не сахар. Но, все же, это нельзя считать достаточным для оправдания той суровости и жесткости, с которой они заставляли нас делать ту или иную работу. Ширококрылую Сову, ту самую скво, что некогда мне приглянулась, в жены взял Ухо Койота. Недавно она родила. К тому моменту их ребенку было уже месяца три. Все ведь знают, что индеанки, недавно пережившие роды, - самые злые бестии из тех, что когда-то либо населяли землю. Понятное дело, Сова не стала исключением. Она-то знала, что в прежние времена я на нее засматривался, и теперь, похоже, решила отомстить мне за наглость. Порой бывало ни с того ни сего, возьмет да и луснет тростью по лицу, чтоб не расслаблялся. Роды и постоянная суета сделали свое дело. Она уже была далеко не так привлекательна, как раньше. Растолстела, руки огрубели от работы со скребком и палаточными шестами, да и вообще она все больше напоминала старуху. А с раскрытием дурного нрава ушло все мнимое обаяние.
Мальчики из племени команчей, как и их отцы, надо мной не измывались. Напротив, относились ко мне с пониманием, и в те моменты, когда рабская сила никому была не нужна, я вместе с ними мастерил луки и порой даже охотился на оленей. Они умели делать луки, но с мастерством стариков команчей в этом деле никто не сравнится. Даже луки кайовов на фоне тех, что делали старые Змеи, казались бутафорскими. Правда, нужно было обладать недюжинной силой, чтобы удачно стрелять таким чудом. Тетива натягивалась очень туго, потому и стрелы летели куда дальше, чем у остальных племен. Вряд ли кто-либо из краснокожих превзошел талант команчей в этой сфере, хотя многие пытались. Помню, в меня как-то раз попал один шайен с расстояния в четыреста ярдов. Должно быть, выкрал лук у кого-то из квахади и научился им пользоваться. Впрочем, я забегаю вперед.
Людям Зимней Вороны я понравился. Мои умения обращаться с луком, целиться, следить за повадками животного и благодаря этому угадывать его намерения, произвели на них впечатление. Один из юношей даже выразил свое сожаление о том, что я не являюсь членом их племени. Но этого было не достаточно для того, чтобы я получил свободу.
Но, как-никак, они желали, чтобы я был одним из них, а потому надежда на освобождение вновь зажглась в моем сердце. Да, я не вернусь в мир белых, это будет все тот же мир дикарей. Но они хотя бы будут считать меня человеком. Было ясно, что кайова попросту желали, чтобы я занял свое место, место раба. Они не переносили людей с белой кожей, и, кажется, учили меня боевому мастерству и называли свободным лишь для того, чтобы моя горечь об утраченном воображаемом уважении была еще более болезненной, чем я мог представить. Если таковыми были их намерения, должен сказать, у них здорово получилось воплотить их в жизнь. Нет более непримиримого врага для американского народа, чем Главные Люди.
Юноша Быстрые Ноги из племени команчей стал моим другом. Свое имя он получил потому, что с ранних лет отличался тем, что бегал быстрее своих ровесников. Да и взрослых он обгонял без проблем. Скороходом он был отличным, а когда участвовал в походах, ходил в разведки, после чего с быстротой молнии приносил вождям важные известия. Его ценили, как настоящего воина, долгие годы проявляющего сноровку в набегах. Мысль о том, что именно он первым поведал Высокому Утесу, Зимней Вороне и Маленькой Горе о ярмарке в Далласе, тем самым оказав им помощь в разграблении поселения, приятной не назвать. Когда она меня посетила, я всеми силами пытался отогнать ее. Пытался довольно успешно. Быстрые Ноги поведал мне о своих подвигах, о тех переделках, в которых бывал, и об опыте, что он из них вынес. В общем, сделал тоже, что делает любой юный индеец, знакомясь с другим таким же индейцем. Должно быть, он пытался представить, что я такой же, как он. Я рассказал ему о себе. Думаю, излишним будет упоминать о том, что мои истории о походе к лагерю айнаев, где я худо-бедно подловил самого спокойного скакуна, и о том, как я обучался обыденным для любого краснокожего вещам, особо не впечатлили юношу. Зато упоминание о том, что я спас сына вождя, Маленького Жеребенка, о котором все были наслышаны, от бешеного бизона, привело его в изумление и восторг. Он даже издал радостное восклицание, словно бы признав меня своим братом. Я на это никак не отреагировал. В то время я очень жалел, что когда-то учинил такую глупость и спас дикаря, который теперь меня ни во что ставит, от неминуемой смерти. Заметив на моем лице печаль, которую я безуспешно пытался скрыть, Быстрые Ноги поутих. Он понимающе посмотрел на меня. Ему, конечно, было известно о том, как его собратья презирают всех белых.
Я многое умел. Но все равно брал пример с этого юноши. Однажды мы охотились на трех бизонов, очевидно, отбившихся от своего стада. Я, Дик, Саймон, юноши-команчи, в том числе и Быстрые Ноги, а также пленники Змеев, среди которых я заметил пару мексиканцев. Они держались очень уверенно. Наверняка охотились и сдирали скальпы с врагов, пока я рабски трудился на своих диких хозяев у берегов Колорадо. Ллойд МакКинг к мексиканцам, закоренелым врагам нашего народа, относился с опаской. Всю их нацию он считал кучкой отбросов и почему-то частенько называл "вороватыми евреями". За такую аналогию супруга нередко упрекала его, мол, не стоит оскорблять Богом избранный народ. Тем не менее, мексиканцы уж точно избранным народом никогда не были. В словах мистера МакКинга я впоследствии не раз обнаруживал смысл. Мексиканцы - те еще ворюги. Только тем наверно и живут, что присваивают себе чужое.
Но те парни, безусловно, были команчами. Сыны прерий изменили их нрав и приучили бороться за чужое добро, а не воровать его втихомолку. Ну, и охотится они их, конечно, научили. Причем очень недурно. Я повторял каждое движение моего нового приятеля, учился думать, как он. Понимал, что начинаю перенимать дикарскую сущность. Но, вместе с тем, не забывал о том, что это еще может мне очень пригодится в дальнейшем.
Затаившись в небольшой ложбине, мы, как следует, прицелились. Я целил в жирную самку, под лопатку. Пущенная мной стрела цели достигла. Животное отчаянно пыталось избежать своей участи, но каждое новое движение давалось ей с превеликим трудом. Я прекратил ее страдания еще одним точным выстрелом. Быстрые Ноги стрелял одновременно со мной. Однако делал он это куда умелее, чем я. Невольно я стал перенимать его извечную привычку стоять гордо, уверенно целиться и не сомневаться в том, что желаемое всегда неизменно превращается в достигнутое. Один из самых мелких охотников, которых мы с собой взяли, сделал неосторожное движение, раньше времени привлекшее к нам внимание дичи. Я и Быстрые Ноги свои цели поразили сразу, но вот последнее, самое крупное животное, доселе хорошо скрывавшееся в высоких зарослях, бросилось наутек. Упускать такую богатую добычу никому не хотелось. Мы побежали вслед за бизоном. Мексиканцы сделали пару выстрелов. Две стрелы засели глубоко в теле преследуемого, но ощутимого урона не нанесли. Меня это удивило, поскольку я давно не сталкивался с тем, что такое бизоньи шкура и мышцы, занимаясь вместо этого ловлей кроликов. Многие команчи, из тех, что я знал, предпочитали стрелы с наконечниками из обсидиана. Красивый, острый и прочный камень, вонзается в цель не хуже металла. Мы догнали бизона. Точнее, Быстрые Ноги догнал его. Никто не считал унижением проиграть в этой гонке самому быстрому человеку, которого мы знали.
XV