Высокий Утес (СИ)

Они появились, как гром среди ясного неба. Их появления никто не ожидал. Четыреста всадников, все в боевой раскраске, размахивают копьями, томагавками и трофейными, или купленными ружьями. На некоторых из них красовались головные уборы из перьев. Я тогда не очень был знаком с особенностями индейской культуры, но догадывался, что эти, в уборах, - вожди.
-Индейцы! - завопил кто-то.
Наши люди приготовились к обороне. Их жалкие попытки защитить женщин и детей от жестоких варваров выглядели просто смешно. Страх попросту читался в их глазах, и я понимал, что дикари не станут с ними церемониться и в скором времени отправят их на тот свет.
Я уже не припомню, сколько длилась эта битва. Минут двадцать, а может и полчаса. Индейцы очень быстро справились с бледнолицыми, которые в тот момент, по сути, не могли ничего противопоставить краснокожим хозяевам Равнин. В пылу кровавой схватки я пытался отыскать мисс МакКинг, чтобы, по возможности, защитить, но ее нигде не было. Всюду слышались крики раненых и стоны умирающих, бегали и скакали туда-сюда индейцы и солдаты, убивавшие друг друга. Один из команчей попытался на всем скаку расшибить мне башку палицей, но я увернулся. Под руку мне случайно подвернулся револьвер одного из погибших. Рядом оказался и труп. Молодой был солдат, видать, недавно на службу поступил. Череп его был раскроен, а отсеченная правая рука валялась невдалеке. Зрелище это чуть не привело меня к рвоте, но я, хоть и с трудом, сдержался. На мое счастье, револьвер оказался заряжен. Я тут же разрядил его в воина, пытавшегося снести мне голову.
Спустя каких-нибудь десять минут я наткнулся на мисс Барбару МакКинг. Мертвую, к сожалению. В тот момент мной одновременно завладели страх, жалость к умершей и ненависть к убийцам. Тяжело было принять гибель единственного человека, по-настоящему проявлявшего ко мне заботу.
Ряды наших солдат быстро сокращались. В конечном итоге, этих боязливых псов согнали в круг и перестреляли всех до одного. Они вопили, как дети. Никогда не мог понять людей, которые испытывали гордость за такую армию. В конечном итоге, индейцы одержали безоговорочную победу. Они начали хватать пленных. Кто-то делал отчаянные попытки убежать в пустыню. Зря. Их бы настигли и все равно схватили. Я это понимал, а потому, вместо того, чтобы бежать, как побитый койот, решил сопротивляться и умереть достойно. Вот только дикари не любили убивать парней моего возраста. Таких куда выгоднее было поймать в плен, обучить боевому искусству, заставить смириться с тяжкой судьбой, и в итоге вырастить первоклассных вояк. Так поступили и со мной. Я помню, как Маленький Жеребенок подошел ко мне, желая сделать своим пленником. Помню, меня тогда удивило, что такой малолетний пацаненок участвует в кровавых налетах. Впрочем, как известно, со временем ко всему привыкаешь. Я всячески оказывал сопротивление, изворачивался ужом и постоянно выскальзывал из цепких пальцев юноши. Затем я ударил его в шею. Должен сказать, ни выдающимся ростом, ни весом, ни телосложением я не отличался, а потому мой удар, не смотря на всю вложенную в него ярость, должного эффекта не возымел. Какой-то индеец хотел было меня успокоить, но Маленький Жеребенок ему этого не дал. Сам огрел меня древком лука по темени, поднял на ноги и смачным пинком привел в движение.
Когда он погружал мое обмякшее после еще пары ударов тело на спину захваченной лошади, я заметил, как вожди распределяли доли добычи. Мне стало ясно, что в набеге участвовало не одно племя. Покончив с дележом добытого добра, они оседлали своих скакунов. Я с раннего детства питал интерес к лошадям, а потому мимо моих глаз не ускользнуло то, что здесь присутствовало несколько пород. Были и мустанги, и аппалуза, и даже редкие в наших краях пинто. После всего пережитого мне с трудом удавалось оставаться в сознании, но, все же, удавалось. Я пытался запомнить обратный путь на случай побега. Да, я был настолько глупым и самоуверенным, что считал побег от индейцев вполне возможным.
Некоторое время дикари ехали вместе. Не помню, где точно они разделились. Одна часть этой внушительной оравы направилась на север. Мы же продолжили свое шествие к югу. Еще одна часть дикого воинства тоже, через время, от нас отделилась и направилась в сторону Эль-Пасо. Маленький Жеребенок то и дело поглядывал за мной. Позже он сказал мне, что бывали случаи, когда бледнолицые пленники-неженки окочуривались после нескольких "легких" ударов, и поэтому он следил за моим состоянием.
Через время воины стали петь. Пение это было превосходно! Присутствовало в нем нечто волшебное, завораживающее... Я, ясное дело, не понимал их языка и был не против объяснений, которые были даны мне Маленьким Жеребенком. Говорил он на смеси английского и испанского, крайне скверно, кстати, так что я плохо его понимал. Но мне стало ясно, что воины прославляют удаль своего вождя. Из рассказов отца мне было известно, что далеко не каждый индейский вождь достоин такого всеобщего обожания. Я лелеял надежду на то, что коль этот предводитель такой распрекрасный, он будет относиться ко мне великодушно. Самонадеянный олух! Он на меня даже внимания долгое время не обращал.
Путешествие наше длилось около шести дней. Я был уверен, что до Далласа кайова добирались намного быстрее, чем теперь до... "Кстати, куда они едут?" - думал я, массажируя лоб. Голова болела непрестанно, по пути я получил пару солнечных ударов, часто рвал и иногда, несмотря на все усилия бодрствовать, терял сознание. Мне удалось определить, что движемся мы к реке Нуэсес. Для этого пришлось напрячь память. Года два назад мы с отцом бывали в этих местах.
Дорога выматывала. Солнце жгло немилосердно, во рту пересыхало, а пить давали, только, если ночной привал удавалось устроить ближе к воде. К тому же, я разок обделался, что страшно повеселило Маленького Жеребенка. Это был сущий ад! Хотелось умереть на месте. Я, бывало, думал о том, чтобы попросить Жеребенка избавится от меня, как от лишнего груза. Всеми силами я пытался убедить его в том, что никакой ценности не представляю. Но он толи не понимал моей чистой английской речи, толи, что вероятнее, не хотел понимать. Несколько раз, на привалах, я, связанный, пытался незаметно стянуть его револьвер или нож, чтобы собственноручно прекратить свои страдания. Но украсть что-то у индейца, который сам является непревзойденным вором, невозможно. Неотъемлемой частью обучения мальчиков-кайова, как и команчей, было кража ценного предмета у взрослого воина. Маленький Жеребенок был пареньком вороватым, так что мои попытки стащить у него оружие были им безжалостно пресечены.
Наконец, миновав предварительно совершенно пустынную равнину, мы достигли лагеря. Внушительных размеров был этот лагерь, в нем насчитывалось около трехсот типи. Меня это, впрочем, не удивило. Я порой путешествовал с отцом в его самых скромных экспедициях, и мне иногда доводилось видеть большие индейские становища.
Нас встречали с ликованием. Точнее, воинов, вернувшихся с похода и привезших роскошную добычу. Ко мне, что не мудрено, относились с презрением. Я был побит, оплеван и словестно унижен. Так кайова относились к пленникам, не заслужившим еще иного к себе отношения. Сентиментальность здесь была не в ходу. Никто не обратил внимания на то, что я был истощен дорогой и находился в скверном состоянии. Женщины и дети, вызывающие умиление в цивилизованном обществе, с яростью колотили меня палками и бросались камнями. Чтобы какой-нибудь булыжник не угодил мне прямёхонько в лоб и не вышиб мозги, приходилось прикрывать голову руками. Я был удивлен тем, что Маленький Жеребенок, подпихавший меня вперед больными уколами своего копья, не прилагал никаких усилий, чтобы уберечь меня, свою собственность, от порчи. Он был увлечен вниманием, которым девушки обильно одаривали его. А что? Он ведь заслужил. Впервые участвовал в походе, снял с врага, как я понял по его поясу, скальп и даже приобрел раба.
Но в центре внимания, что не удивительно, был, конечно, их вождь. Величавой поступью ступал он по земле, направляясь к своему типи, где его уже ожидала жена. "Индюк надутый!" - подумал я тогда. Не знал я еще этого великого человека. Совсем не знал. От него исходила уверенность, мудрость, и само величие. Подойдя к типи, он поприветствовал жену и сказал ей что-то на языке своего народа, указав на Маленького Жеребенка. Когда он закончил, по строю воинов прокатился шквал радостных восклицаний. Видать, нахваливал сыночка. Но я тогда обращал больше внимания не на то, что говорил вождь, а на саму его особу. Несмотря на мое необоснованное пренебрежение к нему, как к горделивому засранцу, вид его, все же, внушал уважение. Высокий, широкоплечий, (что было редкостью для индейца), худощавый, с узким немного вытянутым вперед лицом и слегка крючковатым носом. Волосы - черные, как ночь, глаза, если не изменяет память, карие. Впрочем, какие они еще могут быть у дикаря. В общем, он вроде бы, ничем особо не отличался от остальных краснокожих воителей. Но присутствовала в нем какая-то неуловимая глазом грация, выделявшая его от всех остальных. Может, это была та самая мудрость, о которой судачило племя. Кто знает... Жена его мне сразу понравилась. Эффектная была женщина.