В плену Времени (СИ)

Она опять воодушевилась и затараторила:
— Ах, какая я глупая! Конечно! Надобно рассказать тебе о самом счастливом моменте.
— Да. Верно! — обрадовалась я тому, что буду владеть хоть частичкой этих самых воспоминаний. — И что это за счастливый для меня момент?
— Он счастливый для всей нашей семьи. Это когда мы поехали в Крым на все лето. Папенька в то лето смог уехать с нами в июле, и мы провели самые счастливые два месяца. Мы плавали в бухте на лодке, бывали в Севастополе, ходили на концерты, которые давали Воронцовы в их дворец, даже ходили в горы с проводником Михой. Тебе в то лето исполнилось шестнадцать. За тобой еще тогда приударил граф Зуев — пожилой господин далеко за сорок, лысоватый с густыми баками. Он даже осмелился просить у батюшки твоей руки, но ему было отказано. Хотя ты еще не выходила в свет. В тот сентябрь у тебя состоялся твой первый дебют в высшем свете.
Девушка говорила торопливо и взахлеб, стараясь вложить в каждое слово определенное значение. Ее оленьи глаза смотрели на меня с огромной надеждой, а на ее бледном личике было написано такое ожидание, что мое сердце дрогнуло, и я не могла обмануть ожиданий Сесиль. Я сделала задумчивую мину, пытаясь сообразить, что могу сказать, а что нет.
"Твою мать! Нет, ну мило… Даже в этом веке у мужиков за сорок бывает кризис среднего возраста, у них срывает крышу и тянет на молоденьких девочек. Как хорошо, что папа Габриэль отказал ему, иначе я оказалась бы на месте, так сказать, счастливой жены пятидесятилетнего мужа" — презрительно размышляла я, делая вид, что напрягаю память, и едва сдерживая нехорошую улыбку.
— Я смутно помню низкие далекие горы, кипарисы и их хвойный запах, каменистую дорожку, спускающуюся вниз, статуи белоснежных львов на постаментах перед какими-то ступеньками…, - протянула я, как бы вспоминая события прошлого.
— Я же говорила, что ты обязательно вспомнишь хоть что-то, такие радостные мгновения не могут не оставить следов в памяти, — радостно воскликнула Сесиль, она буквально запрыгала на месте, немного подрастеряв свою сдержанность, подобающей воспитанной юной леди. — Постепенно ты вспомнишь все-все. Вот увидишь!
Энтузиазм этой девушки немного меня насторожил. А что если она будет каждый день вот так вот что-то рассказывать и потом требовать, чтобы я вспомнила еще чего-нибудь. Конечно, лишняя информация мне не повредит, но так разыгрывать "сестричку" каждый день, тоже не могу. Это хорошо, что я была в Крыму и не раз. Когда я сказала последнюю фразу, то перед глазами промелькнули образы Крымских гор, кипарисов и горные тропки, Черное море и его аквамариновые бухты в каменной оправе скал, а также Воронцовский дворец с его львами перед парадным входом. Все эти красоты надолго запечатлелись в моей памяти в самых счастливых моментах моей жизни. Но ведь была опасность того, что если она начнет вспоминать, например, о Питере. И если учесть, что я там ни разу не была, то и "вспомнить" будет нечего. Я прикусила губу и уже сожалела о том, что допустила промашку.
"И это уже в который раз за эти полдня ты прокололась, а с такими темпами, матушка, вы далеко не уедете…" — ехидно прокомментировал мой внутренний голос.
В этот момент вдалеке показалось розовое платье Матильды. Она шла быстрым шагом по аллее. Увидев нас на скамье, почти бегом она устремилась к нам. Ее появление спасло меня от ответа и любых комментариев "сестры".
— Ах, насилу нашла вас, барышни. Уж забрались вдаль, так забрались, — с трудом выдохнула запыхавшаяся Матильда. — Уж и на стол подали. Маменька ждет вас отобедать. Извольте идти в дом.
Нам ничего не оставалось делать, как подчиниться приказанию "маман".
— Я кое-что рассказала сестрице, и Гэйби, что-то да вспомнила, — победоносным тоном сообщила Сесиль няньке, когда мы шли по главной аллее к дому.
Но вместо одобрения, Матильда неожиданно строгим тоном сказала:
— Барышня, доктор Гэйби велел ей не силиться ничего вспоминать. Память, мол, сама придет. Эти разговоры могут волновать Габриэль.
— Но…, - робко начала Сесиль.
— Никаких "но", Сесилия Николавна! — строго обрезала ее нянька.
"Сестра" не смела больше спорить с авторитетом Матильды Леопольдовны и тут же послушно замолчала. Ее большие глаза наполнились слезами, а лицо приняло огорченное выражение. Я же в этот момент почувствовала странную смесь разочарования и облегчения.
  
Глава 11
 
Только теперь я заметила, что день незаметно перевалил за полдень и солнце немилосердно жарило. От залитых дневным солнечным светом аллей шел жар нагретой земли и гальки. С непривычки в длинном платье мне было жарко, корсет сильно давил, руки вспотели в перчатках, а шея и грудь под кружевами неприятно взмокли. Жутко хотелось пить, а также стащить с себя неудобное платье, и даже принять прохладный душ. Но о последнем мне приходилось лишь только втайне мечтать, желая, как можно скорее, вернутся к себе домой. Но пока что я могла попасть домой лишь в своих мечтах или во сне. При мысли о доме в душу закралась такая тоска, что я безучастно позволила няньке завести меня в холл. Приятная прохлада пахнула мне в лицо, и я с наслаждением стащила с себя перчатки и шляпку. Все окна в холле были открыты нараспашку, и прохладный сквозняк гулял по огромной зале. Было настолько приятно, что я подставила свое разгоряченное лицо прохладному ветерку. Где-то на втором этаже слышалась возня, тихие голоса Милы и Марфы, из-за полуоткрытой боковой двери слышалась чья-то перебранка. В холл степенно вошел Иван. Его спокойное уравновешенное не выражало ровно никаких эмоций. Он плотно притворил за собой дверь и этим приглушил ругань. Я с интересом прислушивалась к колоритным простонародным оборотам речи, находя некоторое сходство с тем непечатными словами, коими изъясняются некоторые личности в мое время.
— Иван, уйми кухарок. Иначе я дам им расчет и никаких рекомендаций, — строго чопорным тоном велела Матильда. — Барышням не пристало слышать такие речи! Иван, сию же минуту доложи мадам Элен, что ее дочери прибыли.
Дворецкий сдержанно кивнул и куда-то исчез. Нянька меж тем придирчиво осмотрела нас, одернула юбки, мне поправила выбившийся локон и оправила кружева на груди. В общем, вертела нами как малыми детьми. Я же, не привыкшая к тому, чтобы мне завязывали шнурки, пыталась сопротивляться, в отличие от Сесиль. "Сестрица" спокойно стояла перед нянькой и терпеливо ждала, когда Матильда закончит свой осмотр. Когда, по мнению няньки, мы выглядели, как подобает воспитанным высокородным юным леди, она оставила нас в покое. Это повышенное внимание изрядно раздражало меня, но приходилось стоически терпеть издевательства. Хотя насчет издевательств я переборщила. Матильда трогательно заботилась о нас с материнской нежностью и видела в нас маленьких девочек, которые все еще жили в ее памяти. Просто я не привыкла к тому, что со мной так сюсюкают и прислуживают.
Вскоре вернулся Иван и нас повели к двустворчатым дверям, которые были расположены справа от лестницы, ведущей на второй этаж. Я их заметила лишь только тогда, когда Иван распахнул их перед нами, и мы попали в просторную светлую комнату с паркетным полом. Посредине, которой стоял огромный дубовый стол, накрытый белоснежной льняной скатертью. Во главе стола сидела мадам Элен с чопорным видом, облаченная в светло-голубое платье под горло. Ее шелковые волосы были уложены красивыми волнами и были собраны в свободную прическу. Комната казалась огромной из-за того, что кроме стола и стульев, в ней не было больше никакой мебели. Два огромных окна в столовой были распахнуты настежь и зашторены плотными шторами, не попускающими ни единого лучика в комнату. По столовой гулял ветерок, пахнущий июльским медвяным зноем.