Идеальная ложь

Обдумывая все эти проблемы, Мэг снова и снова возвращалась к самому важному вопросу. Хватит ли у нее сил, решимости, мужества, чтобы продолжить поиск настоящего убийцы Этана… даже если в конце пути она встретит собственную сестру?
  
Глава 20
 
От Музея искусств «Метрополитен» офис Мэг около Брайант-парка отделяло больше сорока кварталов, но когда Мэг поняла, что такси в час пик взять не удастся и что у нее остается еще целый час до назначенной в музее встречи с Ханной, она решила пройтись. Она срезала угол, пройдя по диагонали через парк позади Публичной библиотеки Нью-Йорка, и пересекла огромную прямоугольную лужайку. В сгущающихся сумерках высокие окна офисных зданий, окружающих парк, мерцали маняще интимным светом. Мэг очень нравился ночной город, особенно в будни, когда каждый мог почти физически ощутить пульс городской жизни, наблюдая за пассажирами, бегущими к сабвэю [13], заядлыми театралами, спешащими на ранний ужин; вокруг нее пульсировали чужие миры внутри других миров, со своими приливами и отливами. Коллективная энергетика толпы всегда очень сильно воздействовала на нее: когда она слушала национальный гимн на стадионе, полном фанатов, по спине пробегала дрожь, она чувствовала себя комфортно, когда находилась среди людей, когда знала, что рядом с ней стоят другие, когда понимала, что они знают наизусть те же слова.
В эти дни Мэг решила, что будет выкраивать для себя пару минут отдыха везде, где представится возможность. Она ненадолго остановилась перед скамейкой, на которой они сидели с Этаном. Сейчас совершенно невозможно было поверить, что это было всего шесть недель назад. С тех пор ее мир изменился. Нет, поправила себя Мэг, изменился не мир, изменилась она. Она чувствовала, что почти во всех сферах своей жизни стала более осмотрительной. Она дважды обдумывала свои слова, перед тем как высказать свое мнение. Она стала уделять больше времени размышлениям над проблемами своей фирмы. Теперь она знала намного больше о тех вещах, которые раньше считала само собой разумеющимися: о персонале своего агентства, о самом бизнесе, о друзьях и, возможно, в большей степени, чем обо всем остальном, о своей семье.
После возвращения с похорон Мэг, по меньшей мере, раз десять говорила с сестрой по телефону, иногда часами. Она отчаянно пыталась понять, испытывала ли Ларк по отношению к Этану чувства — гнев, обиду, унижение, — которые могли заставить ее убить его. Но Ларк тщательно избегала любых, хоть сколько-нибудь гнетущих моментов. Эти звонки были похожи на их прежние разговоры, с постоянной сменой темы. Речь шла в основном о повседневных заботах Ларк — девочках, Линдбергах, мастерской, ее новых книгах.
— Так тяжело опять вернуться во все это, — призналась она Мэг во время их телефонной беседы в тот же день после обеда. — Я столько пережила… а мои маленькие персонажи совершенно не изменились. Они кажутся такими чистыми, такими привлекательными — возникает чувство, будто я даю им пинка под их очаровательные задницы.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Мэг. Безусловно, убийство Этана что-то изменило в их отношениях, где-то едва уловимым, а где-то и разрушительным образом.
В один из вечеров Мэг позвонила старая подруга по колледжу, чтобы пожаловаться на проблемы со своим парнем, с которым они давно были вместе: он не понимает, что значит быть по-настоящему близкими; он проводит слишком много времени в своей брокерской фирме; он забыл о двухлетней годовщине их первого свидания. Было ли Мэг действительно интересно слушать все это хныканье раньше? Сейчас же ей просто хотелось крикнуть: «Когда ты повзрослеешь?! Ты понятия не имеешь, какими бывают настоящие проблемы!»
«Старая» Мэг, вероятно, гораздо меньшей обеспокоенностью отреагировала бы на поступающие плохие новости о Фриде Жарвис. Мэг «новая» становилась все более и более встревоженной. Пока ее телефонные звонки своенравному модельеру оставались без ответа, а письма игнорировались, в изданиях, связанных с бизнесом и торговлей, появилось еще три статьи о Жарвис, причем в каждой говорилось, что фирма по выпуску одежды, испытывающая финансовые затруднения, ищет перспективных инвесторов, чтобы поправить свои дела. Самые оптимистичные оценки доходов Жарвис за последние несколько кварталов, которые приводились в одной из статей, едва составляли половину того, что она задолжала Мэг за последние полгода. В конечном счете это заставило ее позвонить Эйбу.
— А что, если у нее уже не осталось денег? — спросила она. — Я подозреваю, что Фрида медлит с тем, чтобы заплатить мне, потому что знает — я буду более терпеливой, чем другие кредиторы. Теперь я уже боюсь, что ждала слишком долго.
— Добро пожаловать в реальный мир, — ответил Эйб. — Только не говори, что я тебя не предупреждал.
— О, прекрати, сама знаю, что предупреждал. Но, послушай, Эйб, я волнуюсь. Два месяца я отбиваюсь от поставщиков. Не плачу некоторым крупным изданиям в надежде, что они этого не заметят. Но так продолжаться больше не может. «Плохая платежеспособность» — для рекламного агентства это звучит как похоронный звон по покойнику.
— Мы должны подать на нее в суд, — без колебаний заявил Эйб. — Я уверен, что пока мы говорим об этом, другие уже выстроились в очередь. Но Фрида Жарвис должна тебе большие деньги, больше, я полагаю, чем кому-то из своих поставщиков. Мы в спешном порядке подготовим все бумаги. К концу недели у нас все должно быть уже готово.
Мэг не ответила, и Эйб продолжал уже более миролюбивым тоном:
— Мне очень жаль, что все так складывается. Я знаю, что вы начинали вместе как друзья. Но теперь, выражаясь образно, других рычагов, кроме закона, уже не осталось. Я уверен, что это очень тяжело для тебя, но…
— Единственное, что для меня действительно очень тяжело, так это понимать, что мне следовало бы тебя послушать еще три месяца назад.
— Ты становишься жесткой.
— Уже стала, — сказала Мэг. — И в отношении очень многих вещей.
— Знаешь, одним из качеств, которые меня в тебе всегда восхищали, — сказал Эйб, — являлось то, что ты делала свой бизнес по своим собственным правилам. Правда, особой практичностью ты не отличалась. Ты оставляла людям преимущество сомневаться тогда, когда тебе этого делать не следовало бы. Но ты оставалась сильной, не теряя — готов дать голову на отсечение, — не теряя своей женственности. Я считаю, что именно по этой причине так много твоих клиентов сохраняют лояльность. Ты — это ты. А не одна из многочисленных деятелей рекламы.
— И что ты хочешь этим сказать?
— Не становись слишком жесткой.
После столпотворения на углу 57-й улицы и 5-й авеню толпа начала редеть. У отеля «Плаза» Мэг перешла на восточную часть 5-й авеню и направилась на север по улице, где недвижимость была одной из самых дорогих в мире. Когда Мэг широкими шагами проходила мимо парадных входов с навесами, портье кивали ей; за их спинами в отделанных мрамором вестибюлях сияли массивные люстры. Мэг выглядела так, что вполне могла относиться к кругу людей, живущих в таких домах. С ее хорошим вкусом и доступом к образцам одежды от лучших модельеров, она одевалась в консервативном стиле. Цвета — черный, беж, темно-синий. Кашемир, лен, шелк. Огромное значение имели линии: волшебство идеального разреза, распахивающегося на колене, воротник жакета, лежащий на плечах словно мантия…
Деньги. В холодном ночном воздухе чувствовался их запах. Едва уловимые духи, ничего слишком сильного или запоминающегося, но нечто томительное, ускользающее, как выложенный подушечками интерьер управляемого шофером «мерседеса», который остановился, когда Мэг проходила мимо. Дверь автомобиля открывается, на ручке появляется рука в тонкой перчатке, на тротуар непринужденно опускаются черные каблуки — сначала один, потом другой. Да, деньги. И досуг.
А вот досуга у Мэг как раз и не было. Беззаботность фирменных пакетов от «Бенделс» в коричневую с белым полоску, безукоризненная осанка женщины, никогда в жизни не сталкивавшейся с безысходностью, убежденность, что торопиться некуда — мир вас подождет, а когда вы будете готовы, кто-то просто свистнет и к бордюру тут же подкатит такси или «лимузин». Ничего такого у Мэг просто никогда не было. Чтобы куда-то добраться, она сама садилась за руль. Ей пришлось научиться со всем справляться самой. Даже в ее манере держаться и двигаться чувствовалась компетентность, свойственная только работающему человеку — и работающему много. Именно это навсегда разделило ее и женщину, которая возникла из «мерседеса» и медленно прошла через сияющие двойные двери, отделанные бронзой, не сказав ни слова водителю и не улыбнувшись портье.