Операция «Вирус». (сборник)
Я отхлебнул кофе из пластикового стакана – чуть не обжёгся. Дрянной кофе. Синтетик. И со снабжением у них не всё в порядке. Однако с одной загадкой разобрались: ясно, каким образом Гурон сумел разыскать Щекна-Итрча на Земле. Минус для теории Экселенца. А вот и плюс: это ж каким везением надо обладать, чтобы из двадцати действующих врачей базы нарваться именно на Анну Сергеевну Лотошину! С её запутанной личной жизнью. Нечеловеческим везением, подхватил бы Экселенц. И не везение это вовсе, добавил бы Экселенц, а работа программы Странников.
Я вспомнил листки из «заккураппии», и до меня вдруг дошло: «декабрь 70-го: планета Саракш, заключённый концентрационного лагеря». И через год с небольшим: «шифровальщик штаба группы флотов «Ц». Это ж кем надо быть, чтобы из смертника, заключённого, выбиться в офицеры, да не просто, а в элиту, белую кость Островного флота. Это ж шифровальшик, имеющий доступ к важнейшим тайнам…
И при этом Лев Вячеславович Абалкин по психическому складу не может быть прогрессором. А значит… значит, он такой и есть – удачливый, контактный и… И, кстати, совсем мне уже не верится, что находился Абалкин на грани психического спазма, а не ломал комедию перед доверчивым специалистом в области многократного рекондиционирования.
Я допил остатки кофе, смял стаканчик, не глядя швырнул в утилизатор. Я чувствовал себя гончей, которой наконец, после долгих блужданий по лесу, удалось взять долгожданный верный след.
Допустим, что старик Бромберг прав. Саркофаг предназначался не нам, а для новой землеподобной грядки. Какие черты характера нужны кроманьонцу, первобытному человеку, дабы выжить в первобытных же условиях? Правильно, недюжинная, нечеловеческая, по нашим меркам, ловкость и смекалка, умение принимать мгновенные и притом верные решения, импровизировать на ходу. А всё это невозможно без такой тёмной материи, как интуиция. О которой до сих пор мало кто может сказать что-нибудь вразумительное…
И эти качества Лёва явил нам во всём блеске! И мне, и Экселенцу, и Анне Лотошиной. И очень интересно, что́ предъявил он несчастному Тристану? Очень.
Но и это ещё не всё. Если развивать гипотезу Бромберга, у первобытной трибы должна быть чёткая структура. Что мы знаем о подкидышах? Их тринадцать, восемь мужчин и пять женщин. Это объяснимо: мужчинам приходится рисковать, и они погибают чаще. Женщин, напротив, оберегают. Ещё племя не может обойтись без вождя, шамана, он же – лекарь, и воинов тире добытчиков. А Лев Абалкин к тому же обладает важнейшим качеством: он способен приручать и одомашнивать животных… В какой-то книжке я читал, что человечество начало выходить из примитивного состояния, только когда научилось приручать зверей. А ещё вспомнилось исследование, в котором доказывалось, что человечество произошло от одной особи женского и трёх особей мужского пола…
Нехорошее чувство возникло: словно подошёл я к краю бездны, но ещё не знаю, что это бездна, потому что глубина скрыта туманом, может, что и не бездна вовсе, а траншея, но надо эту то ли бездну, то ли траншею перепрыгнуть, а она широка…
Да, но человеческих детёнышей нужно оберегать, пока они не научатся выживать самостоятельно. Значит, после «заброски» подкидышей на планету к ним необходимо приставить… назовём их Воспитателями. А тогда… тогда таинственные знаки-иероглифы – всего лишь метки, по которым негуманоидные Воспитатели будут различать человеческих детёнышей и, соответственно, готовить к будущим ролям. Иероглиф «сандзю» – охотник, дрессировщик, даже – воспитатель диких зверей. Иероглиф «Эльбрус» – Корней Яшмаа, столь оперативно удалённый Экселенцем с Земли, пожалуй, Вождь. Интересно бы получить данные по оставшимся… Затребую, пожалуй, у Экселенца, чего уж теперь ему от меня таиться…
Или Воспитатели – не совсем негуманоиды? Возможно? Запросто. Даже, скорее, необходимо. Вот как бы это происходило на Земле. В племя неандертальцев, доказано же, что люди от них точно не произошли, не выяснено только, от кого – произошли, так вот, в племя неандертальцев подбрасывается выводок гомо сапиенс. Неандертальцы высокоразвиты, у них сложные погребальные ритуалы, культура. И умение выживать в суровом мире. И воспитывают они своих эволюционных могильщиков, различая их преимущественно по родимым пятнам на сгибах локтей… Почему воспитывают? А если предположить, что оплодотворённые яйцеклетки просто вживляются Странниками в утробы неандерталок?
Я ошалело помотал головой. Стоп. Хватит. Бредятина выходит. Хотя, здравое зерно всё же есть. Сильная нестыковка тут лишь одна – пресловутая мистика в отношениях «подкидыш – детонатор». Что это и зачем? Или детонаторы эти – вместилище пресловутых особых свойств подкидышей, свойств личности, то есть, говоря языком наших предков, – души?
По такому случаю я наколдовал себе ещё стакан кофе. Потому что туман в пропасти, в отличие от забортного, стремительно рассеивался, а я всё не решался на прыжок. Ибо, если точно знать, что все обитатели гуманоидных планет – люди, значит, ты, Максим Каммерер, легендарный Мак Сим, убивал на Саракше именно людей. Не просто братьев наших меньших по разуму – но людей. И услужливо память подсунула мне и лицо Воблы, и тех парнишек в танке, которые даже не успели понять, что их сейчас задушат голыми руками…
И вот тогда я запретил себе думать об этом. Вообще. По крайней мере – здесь и сейчас. Я запустил руку за отворот костюма-невидимки, в коий был облачён по случаю предстоящей полевой работы, и вытащил уже изрядно помятую брошюрку Бромберга. Кстати, есть версия, что сам Бромберг её и накропал. До цели ещё не менее часа лёту. Почитаем…
Документ 1 (окончание)
Анизотропное шоссе
Красный «рамфоринх» с бортовым номером ЦЩ-268 на днище плыл над чёрной громадой Литейного моста. Пассажир вертолёта ни за что не хотел упустить из виду юркий автомобильчик цвета «металлик», который все время норовил затеряться в пестром потоке своих собратьев. Хорошо, что «преследователь» догадался настроить навигационного кибера именно на этот автомобильчик – каждый квазиживой механизм обладал индивидуальными характеристиками биополя. Наземное движение в городской черте было неспешным. Тот, кто спешил, мог воспользоваться вертолётом, а если очень спешил – вакуум-метро, но для погони вертолёт подходил больше. Попискивал навигатор, извещая, что объект преследования остаётся в пределах досягаемости биолокаторов. Пассажир полулежал в кресле, дымил трубкой и мысленно прощался с городом.
На Ленинград с утра пролился запланированный дождь. И теперь город блестел чистыми прямыми проспектами и разноцветными крышами. Мосты соревновались с радугами. Окна встречали пробивающееся сквозь редеющие облака солнце. Большая Нева, Фонтанка, каналы переливались перламутром отражений. Петропавловка, Зимний, Инженерный замок, Спас-на-Крови, Ростральные колонны, сфинксы и львы – и теперь, спустя два столетия, вся эта державная петербуржская краса сохранила своё гордое величие. Ленинград был одним из немногих русских городов, почти не изменивших внешнего облика. Поэтому Саул переехал сюда, когда врачи разрешили ему покинуть Валдайский природный заповедник, превращённый в гигантскую психоневрологическую клинику без решёток и заборов.
Саул с иронией относился к своему «заточению в лечебницу для душевнобольных», как он это называл. Он был даже благодарен врачам, поместившим его туда. Шесть лет, проведённых на Валдае, помогли Саулу освоиться с новым миром. Дивясь столь редкому в XXII столетии заболеванию, сотрудники «лечебницы» научили его пользоваться Линией Доставки и радиофоном, обращаться с автоматами и киберами, открыли доступ в непостижимую электронную библиотеку, именуемую Большим Всепланетным Информаторием. В БВИ Саул проводил сутки напролет, а когда уставал – убегал в окрестные леса, питался ягодами, купался в тихих озерах. Думал. Надзор за «душевнобольными» был самый ненавязчивый. Каждый жил в отдельном коттедже, но при желании мог вволю общаться с соседями. Саул поначалу избегал общения с другими пациентами, пока не убедился, что они такие же мягкие, приветливые люди, как и персонал клиники-заповедника.