Сахар на дне (СИ)

Шевцов в индивидуальной палате. Всё ещё спит. Я присаживаюсь в кресло у койки и рассматриваю его.
Алексей очень изменился. Он уже в одиннадцатом классе выглядел взрослым мужчиной. Что же говорит теперь. Как говорят, косая сажень в плечах — здорово раздался. Бугры выпирающих раскачанных мышц. От самых запястий и до простыни, прикрывающей с середины груди, видны разбросанные татуировки. Я замечаю ту, с которой уже знакома — чёрный дракон на плече. Чувствую неприятную горечь воспоминаний, подкатывающих к горлу.
Лицо тоже изменилось. Даже сейчас, спящий и измождённый, Лекс выглядит опасно. Складка между бровей и пробившаяся тёмная щетина, что стала значительно гуще.
— Всё рассмотрела, бестолочь?
Дергаюсь от неожиданности. Господи, неужели я думала, что шесть лет могли его изменить? Начать с оскорбления — это так его.
— Классный халатик, сегодня в тему, — его голос ещё хрипит, но интонация бьёт, заставляя снова почувствовать себя маленькой испуганной девочкой в чужом доме.
— Привет, Лёша, — выдавливаю из себя, выпрямляя спину.
И тут вдруг его взгляд меняется. Шевцов прищуривается и тянется рукой, опутанной трубками. Слегка касается пальцем моего колена, а потом потрясённо выдыхает:
— Ты настоящая?
  
3
 
— Какой сейчас год?
Шевцов отвечает мне недоумённым взглядом.
— В смысле?
— Назови год, полные фамилию, имя, отчество…
— Год рождения, табельный номер оружия, — недовольно перебивает он меня. — Я понял.
Поднимаю бровь в ожидании ответа, выдерживая его взгляд.
— Две тысячи девятнадцатый, — недовольно чеканит Алексей, сердито глядя мне в глаза. — Шевцов Алексей Викторович. 1994. Гвардии сержант. Табельный номер оружия 20/28. Довольна?
— Вполне, — складываю руки на груди.
Молчим, продолжая сверлить друг друга взглядами. Это как-то немного неправильно. Он недавно перенёс наркоз и сейчас на сильных анестетиках, а я тут самоутверждаюсь.
— Извини, — сдуваюсь. — Просто ты спросил, реальна ли я. Я должна была проверить.
Алексей молчит, а потом переводит взгляд в потолок.
— Ты мне снилась, — говорит так тихо, что я едва различаю. — После каждого грёбаного боя. Поэтому я и решил, что ты ненастоящая.
Это тихое признание вдруг выбивает почву у меня из-под ног, заставляя давно замершее сердце заколотиться. Или же снова виноват наркоз. Но я сижу как приклеенная, и не могу ничего ответить.
— Итак, ты врач, — спустя бесконечные минуты молчания произносит Алексей.
— Да. Сегодня мой второй рабочий день.
— Специальность?
— Психиатр-невролог.
— Отлично, — усмехается. — Мне уже нужен психиатр?
— Он всем нужен.
— Это точно, — Шевцов хрипло смеётся, пытаясь приподняться выше, чтобы сесть.
— Стой! — испуганно подпрыгиваю со стула и кладу руки ему на плечи. — Тебе нельзя вставать! Ещё очень рано.
Скрипнув от злости зубами, Шевцов откидывается на спину, а я отдёргиваю руки, словно обжёгшись. Так не пойдёт, доктор Яна. Нужно выпутываться из этой электрической сети вокруг сводного брата. Все мои чувства сигналят об опасности, к ним стоит прислушаться.
После пережитого стресса для Шевцова и так всё слишком. Он даже не поинтересовался своим состоянием. Или же решил, что я так себе врач.
— Мне пора, — встаю, пряча руки в карманы халата. — А ты постарайся поспать.
Шевцов ничего не отвечает и лишь устало смеживает веки. А я спешу в ординаторскую, где моя наставница уже готовиться к новому рабочему дню. У меня должно остаться ещё минут пятнадцать. Надо бы проветрить голову, иначе будет сложно сосредоточиться на работе.
— Это будет в первый и последний раз, девочка, но ты идёшь домой.
— Зоя Ивановна, я в норме. Буду работать.
— Ты меня слышала, — брюнетка стягивает волосы в хвост и проверяет, все ли документы взяла перед обходом. — И завтра чтобы была как огурчик. Шевцова и Голобородько забираешь себе. Снежин — мой.
Хлопаю глазами от удивления. Я думала, пока просто буду на побегушках, а, оказывается, уже самой надо вести пациентов. Да ещё и…
— Зоя Ивановна, Шевцов — мой брат. По правилам…
— По закону вы не родственники, — серьёзный открытый взгляд. — И вообще, Яна Николаевна, помни, где ты работаешь. Это военный госпиталь, а не детский сад, так что отращивай яйца. Твоя подпись — главная в выписке, а солдатики очень хотят домой, поэтому нервы ещё помотают. И, кстати, — оборачивается уже у двери, — больше со мной не спорь. А теперь дуй домой.
Точно военный госпиталь, и у моей начальницы командирские замашки. «Мелкая саркастичная выскочка» — как-то ляпнул на кафедре один доцент о ней, а я случайно услышала, но виду, конечно, не подала. Но она гений в своей области, так что стоит захлопнуть рот и впитывать. И не спорить, естественно.
С Лизой мы увиделись лишь мельком, когда я выходила, а она, опаздывая, воевала с пропуском у турникета.
— Янка, ты куда?
— Зоя Ивановна приказала идти домой и отсыпаться.
Копылова поджала губы.
— Ладно, дома поговорим, сейчас некогда. Ты чтобы и правда поспала, поняла?
— Угу.
Лизка убегает, а я неспешно бреду по аллее в сторону дома. На носу осень, скоро тут будет очень красиво. Клёны вдоль аллей зальются золотом, превратив сквер в сказочный лес.
Мне нужно пространство. Немного свободы, чтобы надышаться воздухом и осознать свои чувства. Я должна научиться их проживать, потому что они неотделимая часть меня. Позволить им выйти наружу, чтобы перелистнуть страницу и жить дальше.
Шесть лет. Это немало, чтобы люди изменились. Может, и Алексей изменился. Только вот в какую сторону? Раньше у него был якорь — мать. Но она умерла три года назад. А что, если он даже не знает об этом? Хотя, вряд ли. С отцом-то наверняка связь поддерживал.
Я прожила и прочувствовала свою несчастную первую любовь сполна. И я простила её себе. Свою слабость и бесхребетность. Столько раз представляла нашу встречу, сколько сценариев её я проиграла в своей голове. И каждый раз видела себя сильной и смелой, и… Была ли я такой сегодня?
Перелистнуть страницу… Это не просто. Да ещё и нужно настроить себя на отношения врач-пациент.
Да, всё правильно. Всё в прошлом. Мы просто старые знакомые. Просто врач и пациент. Так правильно. Так нужно.
  
4
 
Прогулявшись по скверу, покормив уток у пруда и даже съев целых два мороженых, я вроде бы как привела свои эмоции в порядок. А вот когда подошла к дому, настроение поползло вниз.
Не знаю почему, но в последнее время общество Саши меня угнетает. Начались какие-то придирки и претензии, когда я отказалась переехать к нему. Частые звонки, где слышала недовольный голос. Даже длина моей юбки его не устраивала или яркая помада.
И вот сейчас у подъезда стоит ярко-синий Сашин «Форд», а сам Терентьев расположился на лавочке.
— Привет, — здороваюсь я без энтузиазма.
— Ну привет, — Саша поджимает губы.
— Давно ждёшь? — я присаживаюсь рядом на лавочку.
— Если бы отвечала на телефон, то знала. Где ты была ночью?
— На дежурстве, — меня утомляет этот допрос.
— В первый же день?
— Именно, — я разворачиваюсь и смотрю на парня в упор. Кажется, ссоры нам уже не избежать. — Поступили раненные из Сирии, рук не хватало.
— И твои руки, как психиатра, пригодились? В отличие от рук Копыловой.
Злость и обида разливаются внутри. Я резко встаю с лавки и одергиваю пальто.
— Я, вообще-то, ещё и невропатолог. Так что да — мои руки были нужны, — отрезаю и разворачиваюсь в сторону подъезда.
Но Саша перехватывает моё запястье и тянет обратно, только не на лавочку, а к себе на колени.
— Ну ладно тебе, не шипи, — он идёт на попятную, как и всегда: сначала разозлит своими придирками, а потом делает вид, что это я фурия, а он весь такой миролюбивый и правильный.
Позволяю усадить себя, но тут же чувствую его губы у себя на шее.