Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство

– Какого хрена ты делаешь? – крикнула мать.
Я не понимал, что я сделал не так, но Амани ударил меня тыльной стороной ладони так сильно, что я отлетел на кафельный пол, туда, где, по их мнению, мне было самое место.
– Как ты осмелился сесть с нами, парень? – прорычал он мне. – Что я говорил тебе о том, как себя следует вести, а, маленький ублюдок?
– Меня от тебя тошнит, – пожаловалась мать, награждая меня еще одним точным ударом.
– Забирайся под стол, – скомандовал Амани, пока Ларри и Барри давились от смеха. Когда они бросили мою еду на пол, топча ее ногами и приказывая слизывать каждый кусочек, я понял, что на самом деле ничего ни капельки не изменилось.
Теперь, когда я больше не жил в подвале, мне сказали, что в доме устанавливаются новые правила, при нарушении которых я буду немедленно брошен обратно в свою клетку. Моя одежда должна всегда храниться в гардеробе наверху, и носить ее мне разрешается только в школу или если кто-то приходит к нам домой. Амани сказал, что я всегда должен надевать одежду при посторонних из-за моих синяков и шрамов.
– Ты выглядишь омерзительно, – сказал он мне. – Настоящее месиво.
Пока я никому не был для чего-нибудь нужен, я должен был сидеть в углу спальни, подальше от окна, и ничего не делать, пока мне не найдут занятие. Если меня заставали играющим или я проявлял неповиновение каким-то еще образом, я всегда получал кожаного ремня Амани. Мне никогда не разрешали играть вне дома. Все выглядело так, как будто меня просто перевели в другую камеру, только эта была теплее, светлее и лучше пахла. Бывали моменты, когда я скучал по уединению своего подвала. Внизу я даже не представлял, как медленно тянется время, но в спальне у меня перед глазами всегда были часы, и я гипнотизировал их взглядом целыми днями, мечтая, чтобы время летело быстрее, чтобы кончился еще один день и приблизилась та заветная минута, когда смогу сбежать. Так же, как Уолли. Звук часов становился в моей голове все громче – «тик-так, тик-так» – с каждым днем. Я пытался заткнуть уши пальцами, чтобы не слышать тиканья, но это не помогало.
– Ты больше не можешь спать на полу, – сказала мама. – Ты пачкаешь комнату, и от ковра начинает пахнуть. Теперь будешь спать в одной кровати с братьями.
Ларри и Барри не очень-то понравилась эта идея, и они все время пинали и били меня, чтобы показать, как сильно я им не нравлюсь.
– Ты воняешь, – говорили они. – Ты безобразный маленький ублюдок.
Амани запретил им бить меня по лицу, потому что синяки мог заметить кто-нибудь из социальной службы, но в остальном они были вольны делать что угодно. Вскоре братья поняли, что, имея меня под боком, они могут столько раз срывать на мне свою сексуальную неудовлетворенность, сколько захотят, и по очереди насиловали меня, а иногда еще и друг друга, чтобы получать удовольствие вместе. Им, похоже, нравилось это делать, но меня они всегда заставляли, потому что мне это не нравилось. Мне было больно. Если я пытался сопротивляться их желанию, Ларри и Барри наговаривали на меня матери, обвиняли в плохом поведении, и она меня избивала. Я соглашался почти на все, чего они хотели, потому что даже это было лучше, чем побои от матери. Я знал, что она никогда не примет мою сторону в борьбе против них и что надо мной всегда висит угроза быть отправленным обратно в подвал. Иногда я боялся уснуть и проснуться от того, что мои братья со мной делают, и, когда наконец проваливался в сон от усталости, моментально оказывался в одних и тех же кошмарах, снова и снова.
Мне снилось, что я крадусь вниз по лестнице, пытаясь сбежать от Ларри и Барри и добраться до входной двери. Я видел, как из-под двери брезжит белый свет, словно тонкая полоска свободы на горизонте, но чем сильнее я пытался добраться до нее, тем сильнее чувствовал, как меня затягивает назад что-то огромное, и все происходит как в замедленной съемке. Если мне и удавалось добраться до заветной двери и открыть ее, я немедленно просыпался в ужасе. Даже теперь мне иногда снится этот же кошмар. Мой зад практически постоянно мучительно болел по утрам от того, что со мной ночью вытворяли братья, и часто он даже кровоточил, а я боялся, что запачкаю постельное белье или ковер. За это всегда следовало жестокое наказание.
Амани продолжал забирать меня к себе в кровать в любое время, когда хотел удовлетворить свою похоть, несмотря на то что я был уже не в подвале и все в доме легко могли увидеть, что он со мной делает. Амани совершенно не беспокоился о сохранении всего в секрете, потому что его вообще не волновало чужое мнение. Вся семья была в курсе происходящего. Все прекрасно знали, чем он занимается. Может быть, он проделывал это и с другими – я не знаю, мы никогда не обсуждали подобные вещи. Как будто не было ничего необычного в том, что взрослый мужчина, когда бы ни захотел, занимался сексом с восьмилетним мальчиком в доме его (мальчика) матери. Как будто это было совершенно нормальной практикой в этом мире. Словно я находился там для всеобщей выгоды. Я отчасти понимал, что моя жизнь будет именно такой, потому что она ни капли не изменилась с того момента, как мать привела меня к себе после смерти отца.
Я обнаружил, что Амани проводит дома не каждую ночь. Я узнал, что он все еще бывает у тети Мелиссы, так же как и у мамы, и мечется между ними, обманывая обеих. Полагаю, что Амани говорил тете Мелиссе, что уезжает на работу в другой город, и она не сразу раскрыла этот обман и обнаружила, каким детальным был план мести матери. Не знаю, что мать чувствовала, снова деля своего мужчину с другой женщиной. Но в этот раз именно она украла чужого мужа, так что, должно быть, чувствовала себя лучше, чем когда ее собственный муж ей изменял.
Когда я узнал обо всем этом, я робко надеялся, что Амани как-нибудь упомянет Мелиссе о том, как со мной плохо обращаются. Она наверняка должна была спросить, что происходит в том доме. Неужели ей не интересно, как у меня дела? Но, наверно, он сказал ей, что со мной все хорошо, потому что я никогда не видел и не слышал ее.
Каждую ночь перед сном мама следовала установленному порядку. Она отводила Элли и Томаса наверх в туалет, потому что в противном случае они надули бы на матрас, и начала брать с ними и меня. Мать будила нас своим криком около полуночи и вытаскивала за волосы из кровати. К этому времени она всегда была уже пьяна, и алкоголь питал ее злобу и обиду на нас, заставляя постоянно бить меня и Томаса.
«Встать!» – кричала мать, и мы должны были стремглав нестись в ванную, чтобы избежать ударов и пинков, которыми она пыталась подгонять нас по дороге.
Напряжение и неудобство этой ситуации всегда давило на маму, от чего у нее на лбу вздувались вены, а глаза наливались кровью. Как будто над нами возвышался Невероятный Халк, пока мы занимались своими делами. Если дома был Амани, он ждал ее в постели, и мысли об этом были сами по себе отвратительны. А мать теряла терпение, стремясь поскорее вернуться к нему. От нее разило алкоголем, когда она наклонялась и орала нам в лицо оскорбления. Я заканчивал первым, и она всегда давала мне подзатыльник, когда я проходил мимо, направляясь обратно в постель. У Томаса никогда не получалось быстро сделать свои дела, когда позади стояла мать, подгонявшая его криком.
– Ты думаешь, я тут стою, потому что мне делать не хрен? – кричала она. – В чем твоя долбаная проблема?
Я с головой прятался под простыней, пытаясь заглушить крики моего младшего брата, пока мать гонялась за ним по ванной, ловила за волосы, поднимала в воздух и потом бросала об стену. Я уже научился к тому времени одной уловке и сам старался поскорее удариться о стены, зная, что этого достаточно, чтобы она была удовлетворена и успокоилась. У Томаса этот трюк получался не так хорошо, и иногда он просто шлепался на пол, так что мать бросала его снова и снова, пока не получалось так, как она хотела.
Однажды она пришла за нами такой пьяной, что потеряла равновесие и упала, гоняясь за Томасом. Мать сильно ударилась головой о стену, и меня это порадовало. Я даже слышал, как Ларри тихонько посмеивается на другой стороне кровати. Не упуская свой шанс, Томас рванул в свою комнату, пока мама все еще была внизу. Мы все умолкли, зная, что теперь она по-настоящему рассвирепеет. Она неуверенно поднялась на ноги и начала клясться, что на этот раз точно убьет Томаса.