Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство

Я испугался, что мать действительно способна на это, слез с кровати и постарался защитить его, бешено тряся головой, как будто это могло хоть чем-то помочь, когда она набросилась на нас.
– Какого хрена ты не в своей постели, маленький ублюдок? – спросила она.
Мать нанесла мне несколько сильнейших ударов по голове, потом схватила за щеки и бросила через всю спальню, как будто я ничего не весил. Затем она подняла Томаса за горло, повернулась к лестнице и с силой швырнула вниз. Я слышал, как его маленькое тело бьется о каждую ступеньку на пути вниз. Я прекрасно знал, как это больно, после всех тех случаев, когда меня бросали по лестнице в подвал. Потом все на несколько секунд затихло, прежде чем я услышал бешеный крик Амани. Он ругался на мать:
– Ты какого черта тут натворила? Она повсюду!
– А, мать твою, это всего лишь кровь, – крикнула она в ответ перед тем, как скрыться в другой комнате. После этого я уже не слышал, о чем они говорят.
Десять минут спустя я услышал звук приближающейся «скорой помощи», рев сирен и скрип тормозов около дома. Входная дверь открылась, и я постарался расслышать, о чем говорили внизу.
– Он потерял равновесие на лестнице, – говорила мать врачам своим коронным спокойным голосом, и они приняли ее историю без всяких возражений и вопросов.
На эту ночь у нас остановилась мамина сестра Пэт, и она согласилась сопровождать Томаса в больницу. Пэт приезжала к нам время от времени, и обращение с нами в этом доме, похоже, не казалось ей неправильным; я думаю, что ее так же воспитывали ее родители. Примерно через час после того как Томаса увезли на «скорой», зазвонил телефон, и я слышал, как мама ответила. По ее тону мне стало понятно, что она говорит с Пэт.
У меня создалось впечатление, что полиция не приняла ее историю с такой же легкостью, как бригада «скорой помощи», потому что мама спросила: «Полиция едет сюда? Прямо сейчас?» Я слышал, как она рассказывает Пэт, что Томас должен отвечать на их вопросы. Я не мог расслышать всех слов, потому что Барри храпел.
Когда Амани услышал, что полиция едет сюда, он быстро смотался из дома, натягивая одежду прямо на бегу. Когда он ушел, я услышал, как мать приближается к нашей спальне. Я закрыл глаза и притворился спящим, но она схватила меня за волосы и вытащила из кровати.
– Спускайся на кухню, – приказала она мне.
Я подчинился так быстро, как только смог, не желая быть сброшенным с лестницы, как Томас. Я видел кровавые брызги на ступеньках, на полу и на стенах в прихожей. Мама последовала за мной на кухню и достала из выдвижного ящика самый большой и самый острый нож, какой смогла найти. По выражению ее лица я понял абсолютно точно, что на этот раз она собирается убить меня, как уже обещала много раз. Ее лицо скривилось от гнева. Она приближалась ко мне. Мать схватила меня и крепко прижала к горлу нож. Я не мог перестать дрожать, хотя и боялся, что порежусь об острое лезвие, если дернусь хотя бы на дюйм.
– Я не буду повторять то, что сейчас скажу, – прошипела она. – Тебе понятно?
Я едва заметно кивнул.
– Сейчас приедет полиция и будет задавать вопросы о том, как упал Томас. Я скажу, что вы с ним затеяли драку наверху, и ты толкнул его с лестницы. Ты все понял?
Я снова кивнул.
– Хороший мальчик.
Мама отвела нож от моего горла и убрала его обратно в ящик. Потом она сделала нам обоим по чашке какао, как будто ничего не произошло и мы каждый вечер вот так запросто проводим вместе на кухне. Мать одарила меня большой притворной улыбкой, протягивая чашку с дымящимся какао, чтобы успокоить меня перед приездом полиции и чтобы я перестал трястись.
В дверь постучали, и она пошла открывать, еще раз предупредив меня:
– Помни о том, что я сказала.
Я кивнул и осторожно сделал маленький глоток горячего напитка. Я услышал, как шипела полицейская рация, пока мама вела их на кухню. Я слушал, как мама рассказывает свою историю, и она звучала из ее уст так убедительно, что я был уверен, что ей поверят, как всегда.
– Проходите на кухню и поговорите с ним, – пригласила она.
– Здравствуйте, молодой человек, – сказал полицейский, входя в дверь.
Это был высокий мужчина с громким, глубоким голосом. Я взглянул на него и потупил голову, стыдясь лжи, которую мне придется поддержать. Он повторил все, что только что услышал от мамы.
– Все было так? – спросил полицейский.
– Он немой, – объяснила мама. – Вам придется задавать ему вопросы, на которые он сможет кивать или мотать головой.
– Ты дрался со своим маленьким братом, Томасом? – спросил он после минутного раздумья.
Я кивнул.
– Ты толкнул его с лестницы? Кивок.
– Не слишком умно с твоей стороны, согласен? Кивок.
– Мне жаль твою бедную маму и бедняжку Томаса. Ты понимаешь, что ты очень сильно провинился?
Кивок.
– Ты будешь впредь хорошим мальчиком ради своей мамы? – И он сурово посмотрел на меня.
Я кивнул еще раз. Полицейский пожал мою руку и попрощался, а я чувствовал такой гнев и обиду, что готов был взорваться. Если бы я только мог говорить. Если бы у меня только была возможность и смелость рассказать ему, как мать бессовестно лжет. Она проводила его обратно к входной двери, всю дорогу беззаботно болтая, как будто за всю свою жизнь не совершила ни единого проступка, а я продолжал глотать свое какао, пока она не вернулась на кухню. Я хотел выпить как можно больше, пока она не забрала его или не вылила на меня.
– А теперь возвращайся в кровать, маленький ублюдок, – крикнула она, войдя на кухню, и я бросился по окропленным кровью ступенькам обратно наверх.
Томасу в ту ночь наложили на голову более двадцати швов, а я еще раз произвел на представителей власти впечатление агрессивного и жестокого ребенка, в то время как мать вновь выглядела, как великомученица.
Почти никто, кроме нашей семьи, ни разу не становился свидетелем жестокой стороны маминой личности. Она была похожа на доктора Джекилла и мистера Хайда – светлая и милая для представителей закона, но стоит дверям закрыться за их спинами, как она превращалась в отвратительное чудовище.
Но было одно исключение – наш сосед Падди. Падди был родом из Ирландии и пил почти так же крепко, как и наша мать. Я не понимал ни слова из того, что он говорил, но знал, что Падди ненавидит мать, потому что он кричал на нее, когда выпивка придавала ему необходимую храбрость. Он называл мать «большой толстой ведьмой». Мама избивала его несколько раз, но Падди, похоже, никогда не учился на своих ошибках, «спонсором» его храбрости были «Гиннес» и виски. Однажды ночью, вскоре после того, как меня выпустили из подвала, нас всех разбудил его крик с улицы под окнами спальни. Я разобрал мамино имя среди неразборчивой, пьяной брани и слышал, как мать встает, спускается по лестнице и открывает входную дверь. Ларри выпрыгнул из кровати и поспешил к окну спальни, чтобы посмотреть, чем кончится дело.
– Давай, мам! – подбадривал Ларри. – Блин, она опять надерет ему задницу!
Теперь я мог расслышать мамин голос, заглушающий крики Падди:
– Грязный ирландский ублюдок, я тебе покажу, как стучать посреди гребаной ночи ко мне в дверь.
– Пойди, посмотри на это! – Ларри позвал Барри. – Скорее.
Барри выскочил из кровати, чтобы занять зрительское место, но я даже не шевельнулся. Я не хотел смотреть, потому что знал, что она будет делать, и боялся представить, что случится с бедным стариной Падди. И я все равно знал, что Ларри и Барри побьют меня, если я попытаюсь к ним присоединиться. Я мог следить за развитием событий по их комментариям и по шуму, доносящемуся с улицы. Вот мама делает захват за горло и выбивает окно дома Падди его собственной головой, оставляя его истекать кровью на острых зазубренных осколках сломанного стекла.
– Закройте окно и возвращайтесь в свою долбаную кровать, – крикнула она мальчикам, прежде чем вернуться в дом, громко хлопнув дверью.
Мать легла обратно в кровать, как будто ничего не произошло. Не думаю, что мы слышали что-то еще о Падди после той ночи. Он был не таким человеком, который мог бы прийти в полицию со связной историей и настоять на том, чтобы ей выдвинули обвинения. Если бы он был на такое способен, мать бы на него не лезла. Она была слишком умна, чтобы попасться на такой мелочи. Не важно, насколько она бывала пьяна, ее инстинкт самосохранения позволял ей держаться подальше от неприятностей.