Тайфун (Собрание рассказов)
— Знаете ли, сударыня, что вы совершили? — в притворном ужасе закричал кюрэ. — Мало того, что вы согрешили против законов человеческих, но вы еще согрешили против законов божеских, ибо вверглись в разврат в помещении храма ни с кем иным, как с Сатаной.
Тут, припомнив, что дворянин называл себя Вельзевулом, Катерина всплеснула руками и обомлела от страха.
— Собственными глазами своими я видел его хвост и маленькие копытца, — продолжал кюрэ. — Несчастная, вы тотчас же должны предстать пред судом епископа, и он по всей справедливости предаст вас очищению раскаленным железом, как того требует святая церковь.
При этих словах Катерина вскричала:
— Ради Господа Бога, сжальтесь надо мной!
Тогда кюрэ, решив, что достаточно напугал женщину, сказал ей:
— Единственное, что я могу сделать для вас — это несколько очистить ваше тело от мерзких прикосновений Сатаны. Для этого вы должны сделать со мной то же самое, что пытались сделать с ним, и с таким же рвением.
Но так как кюрэ, в предвкушении удовольствия, дал слишком большую волю своему нетерпению и поспешно привлек Катерину к себе, он тем самым заставил ее догадаться, что дело обстояло не так серьезно как он утверждал.
— Не торопитесь, господин кюрэ, — сказала она. — Я обдумаю ваши слова.
— В ваших же интересах я должен поторопиться, — отвечал священник, изнемогая от любовного огня, который нарумянил его тонзуру.
Окончательно подавив в себе смущение, Катерина с улыбкой сказала:
— Господин кюрэ, не отрицаю, что я совершила грех. Но мне, верующей христианке, все же приятно сознавать, что грех был совершен велением Сатаны, а не попущением Господа Сил. Вы же, склоняя меня повторить грех в святом месте, да еще с вами, непременно хотите в соучастники преступления призвать церковь, которой вы служите. Не лучше ли, святой отец, предоставишь зло Сатане, чтобы для Господа оставались только дела добрые?
Пораженный ее ответом, который был составлен по всем правилам богословской эристики, кюрэ широко разинул рот и онемел от удивления, что дало возможность Катерине прошмыгнуть мимо него и быстро спуститься вниз.
Там ждал ее дворянин, с которым они вместе разобрались в проделке кюрэ, а затем с лихвой вознаградили себя за потерянное время.
Ввиду позднего часа, с вашего позволения, я рассказал эту историю вкратце. Она достоверна, как евангелие и, кажется, не лишена занимательности.
Откровение
Николаю Лернериусу
Бернар, епископ Тулузский, приору Громмонского монастыря Амиэлю
«Во имя Отца и Сына.
Возлюбленному брату Амиэлю истинного блаженства и вечного спасения во Христе.
Трепетно поспешаем отправить сие послание и пишем его христианского спасения ради.
Известно тебе, Амиэль, какому поруганию предана ныне святая Церковь и как скорбят верующие о безумии нечестивых еретиков, кои множатся и поднимают головы и совращают в свою сторону немощных духом; водители же их (не буду называть дерзких, дабы не оскорблять зрака твоего) зубы имеют, как стрелы, а язык, как остро отточенный нож. Скорблю об этом и я, последний и ничтожный раб Спасителя нашего и трепещу от боли. Между тем непрерываемой струей течет кровь Церкви, пролитая мечом, языком и низким предательством. Неужели не остановим ее?
Так думал я и скорбел много дней и ночей, с сокрушением перебирая в уме святотатственные деяния презренных еретиков, о коих слышу каждодневно и тебе тоже ведомо не мало. Можно ли спокойно читать бревиарий и видеть, как растаптывают ногами Святые Дары и мощи разбрасывают по распутиям? Можно ли без ужаса помыслить, что при том ухищренно обнажаются тайны, знать каковые не должно до скончания века? Застывает рука моя, наносящая на пергамент эти страшные слова и никнет старое сердце.
Ведомо тебе, Амиэль, что некогда я священнослужительствовал в Турени, в том славном монастыре на берегу Луары, где покоятся мощи св. Мартына Турского, чудодейственные и всеисцеляющие. В недрах души моей, уже тяготеющей к вечеру жизни, я любовно сохранил много повествований о чудесах, мощами творимых, и для описания их потребовалась бы особая книга. Но одно из них выжгло в памяти моей неизгладимый знак твердой несокрушимой веры. Может быть, и ты, Амиэль, слышал про это повествование?
В те давние времена, когда в наказание за тяжкие грехи Господь насылал на нашу землю полчища языческих норманнов, святые отцы справедливо вздумали перенести мощи св. Мартына в Оксер, дабы предохранить их от вражеского осквернения. И было это сделано скоропоспешно, как случается при несчастиях, никем не предвиденных.
Между тем, недалеко от Оксера проживали двое калек, добывавшие обильную милостыню через убожество свое непоправимое. Узнав о том, что святые мощи приближаются, оба они, испугавшись возможного исцеления, каковое лишило бы их сладкого куска хлеба, оставили привычные им места и с наибольшей для них быстротой стали удаляться. Но скоропоспешная процессия с мощами нагнала нищих и, к прискорбию своему, означенные калеки были тут же исцелены. Вот какова благодать веры для немудрящих и простых сердцем, и ради их спасения не должны ли мы содеять все от нас возможное, дабы сохранить им верное прибежище?
В размышлениях об этом я провел долгие часы в моей убогой келье, призывая имя Божие в помощь своему слабому уму. Знаю, что недостоин; знаю, что многогрешен. Но я молил Его, Господа неведающих, ниспослать мне предвидящий дух ради утверждения основ святой религии и для утешения горестных душ. Не внял моей молитве Господь.
Тогда, предав себя трехдневному посту и молению, как это полагается по правилам, я удостоен был свыше внезапным откровением.
Было это на третий день после св. Варфоломея, в час предутренний. Я преклонил колени и шептал „Salve Regina“. Через решетку моей кельи я видел Млечный путь и ясно различал, как становится он все светлее и светлее. Я понял, что это предвещение чуда и возликовал. И тогда я узрел, как Млечный путь опустился до самой решетки и по нем, сверкая белыми ризами, шествовала Дева Мария. Голосом сладким и нежным сказала она мне с печалью: „Бернар, служитель мой возлюбленный! Совершаются злые деяния. Двуногие волки потрясают Мой храм. На распутиях лежат кости святых и засыпаются навозом. Скорблю об этом безмерно и потому приказываю тебе: укрывай святых, как находишь возможным; гробы же их оставляй только видимыми, дабы верующие имели утешение и не отчаивались. Я же беру все на Себя“.
Сказав это, Она молча удалилась по той же богошественной стезе, и я внятно слышал тихий шелест Ее риз.
Поставленный этим откровением на путь истинный, я, сколь могу, раскрою тебе, Амиэль, смысл сказанного, а ты, вникая в мои слова, не забывай, Кем продиктовано мое послание. Перо же, его писавшее, как видишь, было омочено в источнике благодати.
Укрывать святых — означает прятать мощи их от взоров нечестивцев в места невзрачные или далекие; оставлять гробы только видимыми должно понимать так, что надобно класть всякую всякую ветошь для заполнения, дабы верующие могли думать, что мощи под покровом пребывают в полном благополучии. Последние же слова Богоматери понимаю я так, что учинившим все это никакой порухи по совести не будет, а когда наступят сроки, святые сами вернутся на свои места.
К этому говорю тебе, Амиэль, что слушающий меня Ее слушает, почерпнув для себя вечной мудрости.
И еще говорю: зорко смотри за теми, что живут с тобою в Господней овчарне, дабы не обманывали Господа своею тонзурой. Не мешает им часто напоминать слова св. Григория: „Кто страшится исповедовать истину на земле перед людьми, того постигнет гнев самой истины на небе“.
Призывая на тебя, сколько в силах, святое благословение, мысленно и явно, — смиренно прошу, чтобы ты не упрекал меня за то, что я не украшаю своего послания благоуханными цветами Святого Писания: перед глазами моими висит Распятие Господа нашего Иисуса Христа, который Сам есть мудрость и лучший цветок. Аминь».
