Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ)

— Останетесь, ваше сиятельство? — обратился он к Ефимовскому, после того, как уехали Ракитины и их дядька Калитин.
— Нет, благодарю за честь, но лучше домой поеду, — вежливо отказался Андрей.
Дорогой он то и дело вспоминал нынешний вечер, быстрые взгляды из-под ресниц, что иногда позволяла себя Марья Филипповна, сидя в гостиной Василевских, да лукавую улыбку, коей она одарила его напоследок, словно знала о том, что творится в его сердце.
  
Глава 24
 
Осенняя ночь выдалась довольно тёмной и прохладной. Расставшись с Калитиным у ворот его усадьбы, брат и сестра Ракитины направились в Полесье. Лошади, хорошо зная дорогу, шли неспешным шагом, мерно стучали копыта по сухой дороге. Сергей Филиппович первым нарушил молчание.
— Ты разлюбила его? — обратился он к сестре, имея в виду Ефимовского.
— Нет, — едва слышно обронила Марья, прекрасно понимая, о ком спрашивал брат.
— Мне показалось, что ты охладела к нему. Я помню, как горячо ты защищала его в Петербурге, взяв всю вину на себя, — напомнил ей Серж.
— То давно было, Серёжа, — вздохнула Марья. — Мои чувства не переменились, и его, видимо, тоже, так отчего бы мне выказывать ему своё расположение? Только лишь ради того, дабы вновь унизиться в его глазах, — горько усмехнулась она. — О, нет. То было слишком больно.
— Что же дальше? — тихо вопрошал Ракитин.
— Не знаю, — отозвалась Марья. — Я желала бы перестать любить его, но не могу. То не зависит от меня. Разве мы властны над собственным сердцем? Разве можем приказать ему не любить?
Ракитин тяжело вздохнул. Он не знал, что отвечать, но сестра и не ждала его ответов.
— На будущей седмице я собираюсь в Петербург, — заметил он. — Ты могла бы поехать со мной.
— И оставить Лизу? — покачала головой Марья. — Нет, Серёжа. Я останусь. Думаю, Ефимовский не задержится здесь надолго, а вечно бежать от него, куда глаза глядят, я не могу. Надобно смириться и понять, как жить с этим.
— Как знаешь, — обронил Сергей.
— К тому же в столице, верно, ещё не забыли о том, какой дурой я выставила себя, не скрывая своего увлечения им, — добавила Марья.
Подъехав к воротам, брат и сестра умолкли. Сонный привратник выбежал из сторожки и едва не запнулся, торопясь впустить господ в усадьбу. На заднем дворе конюх помог спешиться Марье Филипповне и, забрав поводья лошадей, увёл их на конюшню.
Придерживая длинный подол амазонки, Марья поднялась к себе. Остановившись у зеркала в будуаре, она долго и придирчиво разглядывала своё отражение в неярком свете от свечей в канделябре. Ей довольно часто говорили о том, что она красива и, если в семнадцать лет о ней говорили "прелестна", то нынче величали первой красавицей уезда. Минуло два года, она переменилась и не только внешне. Тогда ей хотелось, чтобы её любили все, а нынче она желала любви только одного человека, который, увы, не мог её полюбить, потому как испытывал к ней чувство не менее сильное, но, к сожалению, совершенно противоположное.
Ненавидят всегда за что-то, а любят просто так. Ефимовский винил её в смерти брата, и был совершенно прав в том, ибо ей не стоило идти на поводу собственных амбиций и пытаться увести жениха княжны Урусовой, только потому, что между ней и Натали всегда существовала неприязнь. "Любила ли я Мишеля? — вопрошала она саму себя. — Верно, нет. Ибо то пламя, что сжигает изнутри нынче, не идёт ни в какое сравнение с бледной искрой другого чувства, что вспыхнуло и тотчас погасло".
Марья тяжело вздохнула, отворачиваясь от зеркала и развязывая ленты шляпки.
— Милка! — кликнула она горничную, — помоги разоблачиться.
Сонно моргая, хорошенькая черноглазая горничная принялась раздевать хозяйку. Облачившись ко сну, Марья по привычке заглянула в детскую к маленькой племяннице. Что-то тихо напевая в полудрёме, нянька качала колыбель со спящим младенцем. Неслышно ступая, Марья приблизилась, заглянула под кисейный полог, но так и не решилась дотронуться до мягкой румяной и округлой щёчки девочки, опасаясь потревожить её сон. Лиза заворочалась во сне, пошевелила пухлыми губами, черты маленького личика приняли хмурое выражение, что так напомнило Марье Сержа. С лёгкой, светлой улыбкой на устах, она покинула детскую и вернулась к себе в спальню. Как бы и ей хотелось стать матерью такого же очаровательного ангела. Она задумалась над тем, каким бы стал её ребёнок. Её и Андрея. Она так страстно желала того, что слёзы выступили на глазах от невозможности исполнения того желания.
Сколь часто вспоминала она императорский бал, вечер, обернувшийся для неё сначала небывалым счастьем, а после несмываемым позором. Она была воском в его руках, пожелай он тогда большего, она бы не нашла в себе сил отказать ему. Даже сейчас, по прошествии времени, всё тело трепетало от одних только воспоминаний о жгучих поцелуях и жарких объятьях.
Марья со стоном повалилась в постель. Закрыв глаза, она вновь и вновь представляла себе его лицо, тёмный от желания взор. Ефимовский сильно переменился с того времени, исхудал, она заметила седую прядь на аккуратно подстриженном виске, но оттого, что ему пришлось перенести столько страдания, любовь её к нему стала только больше. "Господи! Зачем он приехал?! — перевернулась она на живот. — Как я смогу видеться с ним и не выказать собственных чувств?"
Вот и нынешний день был ей и радостен, и тяжёл одновременно. Сколько душевных сил было положено на то, чтобы ни словом, ни взглядом не выдать своего чувства!
С того самого разговора после охоты о Ефимовском более не говорили. Лишь перед самым отъездом в столицу Сергей Филиппович ещё раз попытался уговорить сестру поехать с ним в Петербург. Он не называл причин, по которым не желал оставлять её в Полесье, но и без того было понятно, что его беспокойство было вызвано тем, что он знал о её чувствах к графу Ефимовскому и тем, что нынче Андрей был в уезде столь близко от неё. Потому Серж во что бы то ни стало, желал увезти сестру, но Марья заупрямилась. Урусовы уехали в столицу, и, зная мстительную натуру княжны Натальи, она была уверена, что та не преминет вновь раздуть прошлогодний скандал.
Ракитин уехал один. После его отъезда жизнь в усадьбе потекла тихо и неспешно. Всё реже наносили визиты соседи, да и сама Марья Филипповна почти не покидала Полесья. Не встречаясь более с Ефимовским, она, тем не менее, не могла перестать думать о нём. Она более всего на свете желала бы увидеться с ним, но боялась собственных чувств. Говорят, что ежели очень сильно чего-то возжелать, оно непременно исполнится.
Гуляя в парке, Марья до того задумалась, что не заметила, как дошла до кованых чугунных ворот в усадьбу. Ощущение пристального взгляда заставило поднять голову. На дороге, ведущей в усадьбу, она приметила всадника верхом на гнедом жеребце. Но едва mademoiselle Ракитина шагнула к воротам и взялась за ажурную решётку, он тотчас тронулся с места и скрылся за поворотом. Расстояние было слишком велико, чтобы толком разглядеть того, кто наблюдал за ней издали, но она сердцем чувствовала, что то был Андрей.
Ефимовский почти каждое утро проезжал мимо усадьбы Ракитиных в надежде увидеть издали стройный силуэт той, что не выходила из его мыслей с самой первой встречи в Петербурге, но завидев её и поняв, что и она видит его, сбежал, как мальчишка, застигнутый за подглядыванием в замочную скважину.
"Так не может более продолжаться! — злился Андрей, возвращаясь домой. — Надобно либо отпустить её из своих мыслей, либо… Сделать предложение? — остановился он посреди дороги. — Возможно ли? Что будет, ежели она согласится? Что будет, коли сжигающее изнутри желание плоти будет удовлетворено? Что дальше? Ах! Сколько вопросов, — тронул он каблуками гладкие бока гнедого, — и ни одного ответа. Но надобно решать! Я спрошу её. Ещё один раз. В последний раз. Ежели она снова откажет, то, стало быть, нет надежды".
С началом Рождественского поста Марья Филипповна стала едва ли не каждый день наведываться в храм. В прошлом году она истово просила о любви Андрея к ней, в этом же молилась о том, чтобы забыть его. Воскресная служба почти окончилась. Прихожане стали расходиться. Калитины поспешили выйти в числе первых, собираясь дождаться племянницу на улице. Кто-то остался для исповеди и причастия, а mademoiselle Ракитина, по своему обыкновению, пошла ставить свечи за упокой близких. Три свечи — три жизни или три смерти. За Филиппа Львовича, за Лизу и Мишеля.