Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ)
Краем глаза она уловила движение справа от себя. Мужская рука с длинными красивыми пальцами поставила свечу, а после взлетела вверх, сотворив крёстное знамение. Марья не могла отвести взгляда от этой руки, от массивного серебряного перстня с чёрным ониксом на безымянном пальце, но страшилась поднять голову и посмотреть в глаза тому, кто стоял подле неё.
— Могу я говорить с вами? — от звуков знакомого голоса задрожала каждая жилка внутри.
Опасаясь, что не сможет ответить ему равнодушно и голосом выдаст все свои чувства, Марья сдержанно кивнула и взглядом указала на выход из храма. Она прошла вперёд и с замиранием в сердце остановилась неподалёку от невысокого крылечка, прислушиваясь к шагам за спиной.
— О чём вы желали говорить со мной? — не оборачиваясь, спросила она и поморщилась тому, сколь жалко тонко и пискляво прозвучал её голос.
— Посмотрите на меня, — попросил Андрей.
Mademoiselle Ракитина повернулась с видимой неохотою и, глубоко вздохнув, подняла голову. То была ошибка. Марья тонула в устремлённом на неё взгляде синих глаз.
— Год минул с того дня, как я встретил вас, — заговорил Андрей, — и за этот год дня не было, чтобы я не думал о вас. Я не могу так более. Я помню вкус ваших губ, нежную шелковистость вашей кожи, желание быть с вами сводит меня с ума, — тихо продолжал он. — Ответьте, отчего вы отказали мне тогда?
— Своим предложением вы желали меня оскорбить, и у вас получилось сделать то в полной мере, — склонив голову набок, отвечала Марья. — Могла ли я ответить согласием?
— А ежели бы я объяснился вам в любви, на коленях умолял вас о взаимности, и говорил всю ту романтичную ерунду, что обыкновенно говорят влюблённые, вы ответили бы мне согласием? — прищурился Андрей.
— Нет, — тихо обронила Марья.
— Отчего?
— То была бы ложь, а брак начавшийся со лжи — обречён.
— Вы никогда не простите мне того? — взял он её за руку.
— Также, как вы никогда не простите мне гибели вашего брата, — вытащила пальцы из его ладони mademoiselle Ракитина. — Прощайте, ваше сиятельство, — повернулась она и направилась к ожидающей её коляски.
— Одно слово, Марья Филипповна.
Марья остановилась и обернулась.
— Вы любили его?
Девушка замерла. В глазах её отразилась безмерная, безысходная тоска:
— Не так сильно, как он того заслуживал.
Ефимовский молча кивнул, прощаясь с ней и, повернувшись спиной, направился к коновязи, где был привязан уже знакомый Марье гнедой.
Могла ли она ответить иначе? Сказать, что не любила? Нет. Верно, нет. Страшно подумать, как он воспринял бы её ответ, когда её вина в смерти Мишеля для Андрея и без того очевидна. Со временем она стала забывать черты лица Соколинского. Всё, что помнила — это бездонные синие глаза, да и то только потому, что у Андрея были такие же.
Забравшись в экипаж, Марья расположилась напротив Калитиных. Нервно сцепив тонкие пальцы в замок, она положила руки на колени, страшась поднять голову и взглянуть на тётку с дядькой.
— О чём ты с Ефимовским говорила? — поинтересовался Василий Андреевич.
Калитин не терпел никаких реверансов в отношениях и всегда говорил прямо о том, что его интересовало. Безусловно, он видел, в каком подавленном состоянии пребывала его племянница после краткой беседы, и желал знать причины того, потому как сердцем чувствовал, что любая таинственность в этом деле до добра не доведёт.
— Мы говорили о Мишеле, — не открывая всей правды, отозвалась Марья.
— И всё? — нахмурился Василий Андреевич.
— Всё, дядюшка, — вздохнула Марья.
— Темнишь ты, девка, — проворчал Калитин. — Думаешь, не видел, как ты глазами его ела у Василевских? Ох, Марья, смотри, как бы плакать потом не пришлось. Не пара тебе Ефимовский.
— Помните, когда мы собирались в Петербург, вы говорили, что отдадите меня за того, кто первым посватается? — подняла голову Марья, глядя в глаза Калитину. — Андрей Петрович дважды просил моей руки, и я ему отказала. А вы бы ответили согласием от моего имени, коли бы он к вам обратился?
— Видит, Бог, Маша, я сгоряча тогда сказал. Разве стал бы против воли твоей? — покраснел Калитин.
Ольга Прокопьевна сочувственно дотронулась до руки Марьи:
— Надобно было тебе с Сержем в Петербург ехать, — тихо заметила она. — Что ты себя изводишь мыслями напрасными?
— А я не извожу, тётушка. Мне дела до него нет, — солгала Марья, опуская голову.
Дорогой домой Андрей размышлял о том, почему не решился вновь просить Марью Филипповну стать его женой. "Не ко времени, — рассуждал он. — Не на ступенях же храма предложение делать", — находил он всё больше и больше оправданий тому, что промолчал.
Истина заключалась в другом. Спросив о Мишеле, он тотчас понял, что просто не сможет произнести тех слов. Как можно? Как можно связать свою жизнь с той, что погубила брата? Никакая страсть не может быть тому оправданием. Боже, как же ненавидел он себя за то, что испытывал желание быть с этой женщиной. И в том состоял неразрешимый вопрос перед ним. Год прошёл, а он так и не смог выкинуть мысли о ней из головы. Помнится, он спросил её о том, что стало бы, коли бы он признался ей в любви? Но разве то чувство, что мучает его, лишая покоя и сна — любовь? Нет. Любовь — это нечто возвышенное, способное обогатить духовно, открыть неведомые прежде горизонты, а то, что мучает его — обыкновенная похоть, желание обладать и подчинить своей воле. Так отчего тогда его терзают угрызения совести? Отчего он не может поступить с ней так, как она того заслуживает? Соблазнить и оставить. Особенно, когда знает, что её также влечёт к нему. Впрочем, та случайная встреча на охоте, её равнодушие и холодность заставили его усомниться, но тем желаннее будет приз, коли придётся приложить усилия, дабы заполучить его. Одаривая своей благосклонностью всякого, разве не поставила она себя вне принятой в обществе морали?
Никогда ранее Ефимовский не имел дел с незамужними девицами, поскольку стоило проявить интерес, как тотчас строились матримониальные планы относительно его персоны. Он избегал такого рода отношений, потому, как не чувствовал ни к одной из них и сотой доли того желания, что сжигало его нынче. Как же пылко Марья Филипповна откликнулась на его страсть! Разве непорочная девица позволила бы себе подобные вольности?
Чем ближе подъезжал Андрей к Клементьево, тем больше убеждал себя в том, что mademoiselle Ракитина вовсе не заслуживает того, чтобы с ней обходились, как с девицей на выданье. Может быть, ему хотелось думать так, но где-то в глубине души, слабый голос совести пытался ещё воззвать к его чести и порядочности, однако, другой голос, жаждущий удовлетворения собственной похоти, звучал куда громче. И этот другой голос находил оправдание всему тому, чего он так страстно желал, прикрывая мотивы куда более низменные неким извращённым благородством в желании отомстить за погубленную жизнь. И чем больше он думал о том, тем более правильным ему казалось поступить подобным образом: око за око, зуб за зуб. Даже Куташев не стал осуждать его, когда узнал причины его поступка. Николая более тревожило то, что он оказался замешан в том деле, а вовсе не попранная честь Марьи Филипповны. И всё же что-то удерживало его на тонкой грани от поступка, совершив который он перестал бы считать себя человеком чести, несмотря на те доводы, что подкидывало ему распалённое похотью воображение.
Калитины, привезя Марью в Полесье, ненадолго задержались в усадьбе. Ольге Прокопьевне захотелось взглянуть на внучатую племянницу, кою она не видела целую седмицу. Наблюдая за тем, как madame Калитина сюсюкается с младенцем, беспрестанно повторяя все те словечки, что обыкновенного говорят взрослые, желая вызывать несмышлёную улыбку младенца, Марья с трудом удерживалась от того, чтобы подойти и забрать у тётки девочку. После смерти Бетси она как-то весьма болезненно привязалась к Лизе. Желание стать матерью стало сильно, как никогда, но вместе с тем она понимала, чтобы стать матерью, надобно выйти замуж. Замуж. Как выйти замуж, ежели все мысли только об Андрее, ежели никого другого она не представляет собственным супругом?