Нефертити

— А вдруг люди вас не простят? Это их золото. Их серебро.
— И мы освободим его от мертвой хватки жрецов Амона. Мы вернем людям то, что жрецы у них отняли.
— Как?
Даже мне самой собственный тон показался циничным.
Нефертити устремила взгляд на воды Нила.
— Через Атона.
— Через бога, которого никто, кроме вас, не понимает?
— Бога, которого будет знать весь Египет!
— Потому что на самом деле этот бог — Аменхотеп?
Нефертити бросила на меня быстрый взгляд, но промолчала.
На следующее утро матросы медлили с отплытием. Накануне они чересчур много выпили, потому Аменхотеп отдал приказ больше никого не пускать на берег. Мои мать с отцом промолчали и стали гулять по палубе, чтобы размять затекающие ноги, но через три дня по кораблям разошлось известие о том, что шестеро из людей Хоремхеба умерли. Судя по перешептыванию слуг, причиной смерти стала несвежая вода и пища.
— А чего фараон ожидал? — прошипел какой-то визирь, обращаясь к моему отцу. — Если мы не будем регулярно причаливать и искать свежую воду, люди будут умирать!
Это была дизентерия, и ее вылечил бы любой местный лекарь, если бы людям просто позволили сойти на берег.
Два дня спустя стало известно, что умерло еще одиннадцать человек. Затем Хоремхеб нарушил приказ Аменхотепа. Вечером он явился на борт царской баржи, возглавляющей флотилию, и потребовал немедленной аудиенции.
Мы оторвались от игры в сенет. Отец быстро поднялся:
— Не знаю, военачальник, примет ли он тебя.
Но Хоремхеб не намеревался отступать.
— Если дизентерия распространится, умрет еще больше народу.
Отец заколебался.
— Я посмотрю, что мне удастся сделать.
Он скрылся в каюте. Вернувшись, он мрачно покачал головой:
— Фараон никого не принимает.
— Речь идет о людях, — с нажимом, сквозь зубы произнес Хоремхеб. — О людях, которые нуждаются в помощи. Все, что им нужно, — это лекарь. Он что, намерен пожертвовать этими людьми, лишь бы попасть в Мемфис поскорее?
— Да! — Дверь самой дальней каюты распахнулась, и на пороге появился Аменхотеп в схенти и клафте, царском головном уборе. — Фараон не передумает. — Он шагнул вперед и выкрикнул: — Ты слышал мое решение!
Глаза Хоремхеба вспыхнули гневом. Мне подумалось, что он может перерезать Аменхотепу горло одним взмахом кинжала. Затем Хоремхеб вспомнил о своем положении и двинулся к двери.
— Подождите! — неожиданно даже для себя вскричала я.
Военачальник остановился.
— У меня есть мята и базилик. Они могут помочь вашим людям, и нам тогда не придется сходить на берег и искать лекаря.
Аменхотеп напрягся, но у него за спиной в дверном проеме появилась Нефертити.
— Пусть идет! Отпусти ее! — решительно произнесла она.
— Я могу надеть плащ, — быстро предложила я. — Никто даже и не заметит, что я уходила. — Я взглянула на Аменхотепа: — Так люди будут думать, что твоим приказам повинуются, а жизни твоих солдат будут спасены.
— Она изучала травы в Ахмиме, — объяснила Нефертити. — Возможно, она сумеет их вылечить. Вдруг дизентерия начнет шириться?
Военачальник Хоремхеб взглянул на фараона, ожидая, что тот решит.
Фараон вскинул голову с таким видом, словно он проявляет несказанную щедрость:
— Сестра главной жены царя может идти.
Мать смотрела на меня неодобрительно. Лицо отца было непроницаемо. Но речь шла о человеческих жизнях. Позволить людям умереть, когда мы могли бы их спасти, — это против законов Маат. Что подумают боги, если по пути в Мемфис, к началу нового царствования, мы допустим смерть невинных? Я сбегала к своему тюфяку и забрала коробку с травами. Потом я накинула плащ и под покровом темноты спустилась следом за Хоремхебом на палубу.
Ветер с Нила шуршал моим плащом. Я нервничала. Мне хотелось по-быстрому принести подношения Бает, богу странствий, и попросить о благополучном путешествии. Но я шла за военачальником, а он шагал молча, не говоря ни слова. Мы поднялись на судно, где находились больные; в воздухе стояло чудовищное зловоние, которым сопровождается эта болезнь. Я прикрыла лицо плащом.
— Целитель — и брезгливый? — поинтересовался военачальник.
Назло ему я откинула плащ.
Хоремхеб провел меня в собственную каюту.
— Что тебе требуется?
— Горячая вода и чаши. Нужно замочить базилик и мяту и приготовить горячее питье.
Хоремхеб ушел собирать все, что требуется, а я оглядела его покои. Каюта была меньше той, которую делили фараон и Нефертити, и на стенах ничего не висело, хотя мы провели в плавании уже почти двадцать дней. Соломенный тюфяк был аккуратно свернут, а вокруг доски для игры в сенет стояли четыре стула. Я посмотрела на доску. Последнюю партию выиграл тот, кто играл черными. Интересно, кто это был? Хоремхеб? Или он не стал бы оставлять все как есть?
— Вода греется, — сообщил вернувшийся военачальник.
Присесть он мне не предложил. Я осталась стоять.
— Ты играешь в сенет, — заметила я.
Хоремхеб кивнул.
— Ты играл черными.
Он посмотрел на меня с интересом:
— Говорят, ты умна.
Военачальник не сказал, верит ли он этим разговорам, но зато указал на стул. Он и сам уселся, скрестив руки на груди, и мы стали ждать, пока вода закипит.
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
— Когда мне было четырнадцать, я сражался за Старшего против нубийцев. Это было восемь лет назад, — задумчиво произнес Хоремхеб.
Значит, сейчас ему двадцать два. Как и Нахтмину.
— Четырнадцать — это важное время, — добавил он. — В этом возрасте определяются судьбы.
Хоремхеб посмотрел на меня, и под его взглядом мне стало неуютно.
— В Мемфисе ты будешь ближайшей советницей сестры.
— Я ничего ей не советую, — поспешно возразила я. — Она сама себе советник.
Хоремхеб приподнял брови, и я вдруг пожалела, что вообще стала с ним разговаривать. Затем в каюту вошел солдат с горшком кипящей воды. За ним — второй, с дюжиной чаш.
Я удивилась:
— Сколько человек больны?
— Двадцать четыре. А завтра их будет еще больше.
— Двадцать четыре?!
И Аменхотеп допустил, чтобы это произошло? Да это же половина корабля! Я принялась трудиться, быстро обрывая листки с мяты и распределяя их по чашам. Военачальник оценивающе наблюдал за моей работой, но, когда я закончила, он ничего мне не сказал. Он забрал чаши с горячим питьем и проводил меня обратно. Я уж думала, что на том мы и расстанемся, но, когда мы добрались до царской баржи, Хоремхеб вдруг низко поклонился:
— Благодарю тебя, госпожа Мутноджмет.
С этими словами он развернулся и исчез в ночи.
Корабли нашей флотилии швартовались у берега так кучно, что матрос, стоящий на носу одной баржи, мог разговаривать со своим товарищем на корме другой. Так рассказы о том, что я сделала для людей Хоремхеба, разошлись по кораблям, и теперь всякий раз, когда баржи причаливали на ночную стоянку, меня одолевали просьбами женщины, ищущие возможности смягчить боли от месячных, избавиться от тошноты или уберечься от нежелательных последствий случайного любовного свидания с матросом.
— Кто бы мог подумать, — сказала Нефертити, торчащая без дела в дверях моей каюты, — что бесконечная болтовня Ранофера о травах на что-то сгодится?
Я покопалась в своем ящичке и вручила Ипу имбирь — от тошноты при укачивании, и листья малины — от болей при месячных. Вот предотвратить нежелательную беременность было потруднее. Ранофер упоминал о сочетании акации и меда, но приготовить эту смесь оказалось непросто. Ипу аккуратно завернула травы в ткань и надписала на пакетиках имена женщин, которым это предназначалось. Ей предстояло передать эти пакетики просительницам.
Нефертити продолжала наблюдать за нами.
— Тебе следует брать за это плату. Травы сами собою не растут.
Ипу подняла голову и кивнула.
— Я тоже это предлагала, госпожа.
Я вздохнула.