Нефертити

— Почему ты не сказала мне этого раньше?
— Потому что я знала, что ты рассердишься. Но Хоремхеб на нашей стороне. Он понимает, что мы делаем.
Я заглянула в дверь каюты и увидела, что отец качает головой.
— Ты создаешь нам врагов быстрее, чем мы успеваем заводить союзников. Пески Мемфиса поглотят нас без следа, а если народ поднимется против тебя…
— Но они полюбят нас! — заверила его Нефертити. — Мы построим им величайшие храмы, равных которым они не видели! Мы будем устраивать больше празднеств и оделять людей дарами! Вот о чем мечтает Аменхотеп.
— А ты?
Нефертити заколебалась.
— Разве ты не хочешь, чтобы тебя запомнили?
— За что — за налоги на храм?
На миг между ними повисло молчание.
— Ты станешь самым могущественным человеком в стране, — с мольбой произнесла Нефертити. — Я вижу это. Пока он будет строить храмы, ты будешь править царством. Его не интересует политика. Все будет доверено тебе, а Панахеси будет перед тобой, словно бронза перед золотом.
  
9
 
Шему. Сезон сбора урожая
Ко второму пахона я начала различать матросов нашего судна. Они кивали мне, когда я проходила мимо, но они были уставшими и обессиленными — ведь им приходилось грести целый день под солнцем, а для поддержания сил у них была лишь похлебка да вода. Впрочем, у них всегда находилось время для Ипу. Когда она шла по палубе, покачивая бедрами и тяжелыми золотыми серьгами, мужчины разговаривали с ней, словно братья с сестрой, и тихонько, когда никто не видит, смеялись. Но со мной они не говорили никогда, ограничиваясь вежливым: «Госпожа».
На третий день путешествия я начала скучать. Я пыталась читать — про деревья, растущие в царстве Миттани, далеко на севере, там, где сливаются Евфрат и Хабур. За семь дней, которые мы плыли, нигде не причаливая, я прочла все семь трактатов, которые Ипу купила на рынке в Фивах. Затем, на восьмую ночь, даже Аменхотеп устал от непрерывного пути, и мы сошли на берег, чтобы развести костры и размять ноги.
Слуги собрали дрова, чтобы зажарить диких гусей, которых они наловили на реке, и все мы поели из лучшей фаянсовой посуды Старшего. Это было приятной переменой после черствого хлеба и фиг. Ипу присела рядом со мной у костра, с чашей лучшего царского вина в руках. Вокруг нас, у десятка костров, солдаты пили, а придворные играли в сенет. Ипу заглянула в свою чашу и улыбнулась.
— Никогда не пробовала такого хорошего вина, — призналась она.
Я приподняла брови:
— Даже на отцовских виноградниках?
Ипу кивнула и придвинулась поближе.
— По-моему, они открыли бочки с самым старым вином.
Я ахнула.
— Ради сегодняшнего вечера? А фараону что, безразлично?
Ипу посмотрела на Аменхотепа. Я проследила за ее взглядом. Пока придворные смеялись, а Нефертити негромко разговаривала с нашим отцом, Аменхотеп сидел и смотрел на огонь. Губы его сошлись в тонкую линию, а лицо в свете костра казалось изнуренным.
— Его сейчас волнует только одно: как бы добраться до места, — ответила Ипу. — Чем быстрее он прибудет в Мемфис, тем быстрее он сможет принять посох и цеп Египта.
К нашему костру сквозь круг собравшихся пробрался Панахеси в сопровождении Кийи; ее беременность уже была явственно заметна. Когда они подошли к костру, Нефертити повернулась и сильно ущипнула меня за руку.
— Что она тут делает? — сердито спросила она.
Я потерла руку.
— Ну, вообще-то она едет с нами в Мемфис.
Но до Нефертити мой сарказм не дошел.
— Она беременна. Ей полагается находиться на корабле.
«Подальше от Аменхотепа», — явно хотелось добавить ей.
Одна из женщин Кийи положила на песок пуховую подушку, и Кийя присела напротив Аменхотепа, положив руку на свой большой, подкрашенный хной живот. Она вся была такая мягкая и свежая, такая естественная в своей беременности, — в то время как Нефертити, сидящая по другую сторону костра, сверкала малахитом и золотом.
— Мы одолели полпути до Мемфиса, — объявил Панахеси. — Вскоре мы прибудем на место, и фараон взойдет на престол в своем дворце.
Небольшая группка народу у костра кивнула, продолжая негромко разговаривать между собой. Но мой отец внимательно наблюдал за ним.
— Хорошо ли продвигаются планы строительства, ваше величество?
Аменхотеп выпрямился, очнувшись от оцепенения.
— Великолепно. У моей царицы настоящий талант к проектированию. Мы уже набросали схематический план храма с внутренним двориком и тремя алтарями.
Панахеси снисходительно улыбнулся.
— Если вашему величеству потребуется какая-нибудь помощь…
Он развел руками, и Аменхотеп кивнул, давая знать, что ценит его верность.
— У меня уже есть кое-какие замыслы на твой счет, — сказал молодой фараон.
Придворные у ближайших костров перестали играть в сенет.
— Когда мы прибудем в Мемфис, — объявил Аменхотеп, — я поручу тебе проследить, чтобы военачальник Хоремхеб успешно собрал налоги со жрецов Амона.
В костре треснула ветка, огонь зашипел, и Панахеси сумел скрыть свое потрясение. Он взглянул на Нефертити, дабы проверить, в курсе ли она, пытаясь оценить, насколько фараон ныне доверяет ей. Затем все визири заговорили одновременно.
— Но, ваше величество! — не удержался один из них. — Благоразумно ли это?
Панахеси кашлянул.
— Конечно же, благоразумно. Храмы Амона никогда не платили налогов. Они запрятали богатство Египта и тратят, словно собственное.
— Вот именно! — воскликнул Аменхотеп.
Он ударил кулаком по ладони, и многие солдаты обернулись послушать, о чем это там говорит фараон. Я посмотрела на отца. Лицо его было непроницаемо, как у истинного придворного, но я знала, о чем он думает. «Царю всего семнадцать лет. Что же будет через десять лет, когда власть будет лежать на его плечах, словно удобный привычный плащ? Что он ниспровергнет тогда?»
Панахеси наклонился и сказал царю:
— Моя дочь скучала по вам эти восемь ночей плавания.
Аменхотеп быстро взглянул на Нефертити.
— Я не забыл свою первую жену, — изрек он. — Я приду к ней снова… когда мы прибудем в Мемфис.
Он посмотрел через костер на Кийю. Та притворилась, будто знать не знает, о чем ведет речь ее отец. Она нежно улыбнулась супругу. «Вот ведь маленькая дрянь, — подумала я. — Она прекрасно знает, что делает отец».
— Может, пойдем пройдемся по берегу? — тут же предложила Нефертити, схватила меня за руку и увлекла за собой.
Когда мы отошли, я затаила дыхание. Я думала, что сестра в гневе. Но нет, она была в прекрасном настроении. Мы шли по влажному берегу Нила, а за нами на некотором расстоянии двигались два стражника. Нефертити посмотрела на усеянный звездами небосвод и вдохнула прохладный воздух.
— Все, Кийя больше не имеет власти над сердцем Аменхотепа. Он не придет к ней до тех пор, пока мы не прибудем в Мемфис.
— Не такой уж большой срок, — заметила я.
— Но это я проектирую с ним храм. Я правлю вместе с ним. Не она. А вскоре я рожу ему ребенка.
Я взглянула на нее искоса:
— Ты беременна?
У Нефертити вытянулось лицо.
— Нет пока что.
— Ты принимаешь мед?
— Лучше того! — Она рассмеялась, словно в опьянении. — Мои слуги отыскали мандрагору!
— И изготовили сок?
Это было нелегким делом. Я только раз видела, как Ранофер его готовил.
— Да. Прошлой ночью я его выпила. Теперь это может произойти в любой момент.
В любой момент. Моя сестра, беременная наследником египетского трона. Я посмотрела на нее, освещенную серебристым светом, и нахмурилась.
— Но разве тебя не пугают его планы?
— Конечно нет! С чего бы вдруг мне бояться?
— Да с того, что жрецы могут восстать против вас! Они могущественны, Нефертити. Вдруг они попытаются убить вас?
— Без войска? Это как же? Войско на нашей стороне. С нами Хоремхеб.