Нефертари. Царица египетская

  
Мишель Моран
 
Нефертари. Царица египетская
 
 
Моей матери, Кэрол Моран.
 
Без тебя ничего этого не было бы
 
  
От автора
 
Во времена Восемнадцатой династии был период, когда Египтом правила семья царицы Нефертити. Царица и муж ее, фараон Эхнатон, отвергли древних египетских богов и стали поклоняться таинственному богу солнца Атону [2]. Нефертити посмертно осудили как еретичку, однако Египтом продолжала править ее дочь Анхесенамон вместе со своим сводным братом Тутанхамоном. В возрасте приблизительно девятнадцати лет Тутанхамон умер от болезни, и престол захватил отец Нефертити — визирь [3] Эйе, который властвовал всего год. После его смерти из царской семьи осталась в живых только младшая сестра Нефертити — Мутноджмет.
Полководец Хоремхеб, понимая, что Мутноджмет сама не сможет заполучить египетский престол, желал узаконить собственные на него притязания и принудил ее выйти за него замуж. Мутноджмет скончалась в родах; так завершилась эта эпоха в истории страны. Хоремхеб положил начало Девятнадцатой династии, передав трон военачальнику Рамсесу. Но Рамсес Первый был уже немолод; вскоре он умер, и корона перешла к его сыну, фараону Сети.
И в 1283 году до нашей эры род Нефертити представляла только дочь Мутноджмет — Нефертари, сирота, живущая при дворе фараона Сети Первого.
  
Пролог
 
Мне кажется, что если посидеть в тишине, подальше от дворца, от придворной суеты, то я смогу припомнить себя в самом раннем детстве. Смутно видятся гладкие плиты пола, приземистые столики с ножками в виде львиных лап. Помню запахи кедра и акации от ларцов, в которых няня хранила мои любимые игрушки. Если посидеть денек под сикоморами, где ничто, кроме ветра, не отвлекает моих мыслей, то вспоминаются звуки систров [4], звеневших во внутреннем дворе, где курились благовония. Но картины эти выглядят очень туманно, словно смотришь сквозь толстое полотно, а первое мое явственное воспоминание — Рамсес, рыдающий в темном храме Амона [5].
То ли я упросила, чтобы мне позволили пойти с ним, то ли няня, которая хлопотала у ложа больной царевны Пили, не заметила моего ухода. Мы шли по темным залам храма, и лицо Рамсеса сделалось в точности как у нарисованной на фреске женщины, молившей о милости богиню Исиду. Мне было шесть лет, и болтать я могла непрерывно, но понимала уже достаточно многое, а потому в тот вечер рта не раскрыла.
В дрожащем свете нашего факела мимо проплывали изображения богов. Мы достигли внутреннего святилища, и Рамсес произнес:
— Жди здесь.
Я подчинилась и спряталась подальше в тень, а он подошел к огромной статуе Амона, освещенной расположенными по кругу светильниками. Рамсес опустился на колени перед творцом всего живого. У меня в висках стучала кровь, заглушая и без того еле слышный шепот, но последние слова Рамсес выкрикнул:
— Помоги ей, Амон! Ей только шесть лет. Прошу, не позволяй Анубису [6] забрать ее. Она совсем дитя!
У противоположной двери святилища что-то шевельнулось; шорох сандалий по каменному полу дал Рамсесу понять, что он не один. Рамсес поднялся, вытирая слезы, а я затаила дыхание. Словно леопард, из тьмы возник человек. На плечах у него, как у всех жрецов, лежала пятнистая шкура, левый глаз зловеще багровел, словно озеро крови.
— Где фараон? — сурово спросил верховный жрец Рахотеп.
Девятилетний Рамсес, собрав всю свою храбрость, вышел в освещенный круг и сказал:
— Фараон во дворце, господин. Он не может оставить мою сестру.
— Тогда где твоя мать?
— Она… тоже там. Лекари говорят, моя сестра умрет!
— И твой отец послал детей, чтобы обратиться к богам?
Только теперь я поняла, для чего мы сюда пришли.
— Я поклялся отдать Амону все, что он только захочет! — воскликнул Рамсес. — Все, что у меня когда-нибудь будет!
— Твой отец даже не захотел позвать меня?
— Он хотел! Он просил тебя прийти во дворец. — У Рамсеса дрогнул голос. — Как ты думаешь, Амон ее исцелит?
Верховный жрец двинулся по каменным плитам.
— Кто знает?
— Я встал на колени и пообещал ему все, что он захочет. Я все сделал, как полагается.
— Ты-то, может, и сделал, — бросил верховный жрец. — А вот сам фараон в мой храм не пришел.
Рамсес взял меня за руку, и мы пошли во внутренний двор, глядя на колышущийся впереди подол верховного жреца. Тишину ночи пронзил голос трубы. Во дворе появились жрецы в белых одеяниях, с неразличимыми в темноте лицами, и я вспомнила про мумию бога Осириса [7]. Верховный жрец скомандовал:
— Во дворец, в Малькату!
Предшествуемые факелами, мы двинулись во тьму. Наши колесницы летели сквозь прохладную ночь к Нилу. Вскоре мы переправились через реку и приблизились к дворцу. Стража сопроводила нас в зал.
— Где семья фараона? — спросил верховный жрец.
— В спальне царевны, господин.
Верховный жрец стал подниматься по ступеням.
— Она жива?
Стражники не отвечали; Рамсес пустился бегом, а я поспешила следом, боясь оставаться в темном зале.
— Пили! — крикнул он. — Пили, подожди!
Рамсес перескакивал через две ступеньки; перед ним расступились вооруженные стражи у входа в покои Пили. Рамсес толкнул тяжелые деревянные двери и замер. Я вгляделась в полумрак. Воздух был тяжел от благовоний, царица в скорбной позе склонилась над ложем. Фараон стоял в тени, вдалеке от единственной горевшей в комнате лампы.
— Пили… — прошептал Рамсес и закричал: — Пили!
Его не заботило, что царевичу плакать не пристало. Он подбежал к кровати и схватил руку сестры. Глаза у нее были закрыты, худенькая грудь больше не сотрясалась от холода. Царица Египта зарыдала.
— Рамсес, прикажи, чтобы звонили в колокола.
Рамсес посмотрел на отца так, словно царь Египта мог победить саму смерть.
Фараон Сети кивнул сыну:
— Иди.
— Я так старался! — воскликнул Рамсес. — Я умолял Амона.
Сети прошел через комнату и обнял сына за плечи.
— Знаю. А теперь прикажи звонить в колокола. Пили забрал Анубис.
Я видела, что Рамсес не в силах уйти от сестры. Она всегда боялась темноты, как и я, и ей будет страшно оттого, что все вокруг плачут. Рамсес медлил, но голос отца звучал твердо:
— Иди.
Рамсес посмотрел на меня, и я поняла: нужно пойти с ним.
Во дворе под корявыми ветками акации сидела старая жрица, держа в морщинистых руках бронзовый колокол.
— Рано или поздно Анубис всех забирает, — сказала она.
От ее дыхания в холодном воздухе заклубился пар.
— Но не в шесть лет! — воскликнул Рамсес. — И ведь я молил Амона оставить ее в живых.
Старая жрица хрипло засмеялась.
— Боги детей не слушают! Что такого великого ты совершил, чтобы Амон выполнял твои просьбы? Выиграл войну? Воздвиг памятники?
Я спряталась за Рамсеса, и оба мы замерли.
— Как же Амону узнать твое имя, как отличить тебя среди многих тысяч, возносящих к нему мольбы?
— Никак, — прошептал Рамсес.
Жрица уверенно кивнула.
— А если боги не могут распознать твое имя среди прочих, они и молитвы твоей не услышат.
  
Глава первая
 
ЦАРЬ ВЕРХНЕГО ЕГИПТА
 
Фивы, 1283 год до н. э.
— Стой спокойно! — строго велел Пасер.
Пасер только обучал меня грамоте и не мог указывать царевне, как себя вести, но если его не послушаться, он заставит меня переписывать на несколько строк больше. В расшитом бисером наряде я покорно замерла рядом с детьми из гарема Сети. В тринадцать лет мне не хватало терпения. К тому же все, что мне было видно, — позолоченный пояс стоявшей передо мной женщины. Из-под парика ей на шею тек пот, оставляя пятна на белом льняном платье. Когда пройдет царская процессия, придворные вслед за фараоном укроются от зноя в прохладном храме. Но процессия двигалась невыносимо медленно. Я посмотрела на Пасера, который пытался отыскать в толпе проход.