Нефертари. Царица египетская

— А Рамсес — ведь он теперь стал соправителем — бросит учиться в эддубе? — спросила я.
— Да, — рассеянно ответил Пасер. Он взял меня за руку и повел сквозь море людских тел. — Дорогу царевне Нефертари! Дорогу!
Женщины и дети расступались, и вот мы вышли к самой Аллее сфинксов.
Вдоль всей аллеи дымили высокие сосуды с благовониями, наполняя воздух священным ароматом кифи — дабы боги благоприятствовали сегодняшнему дню. Аллею огласили медные звуки труб. Пасер подтолкнул меня вперед.
— Вот идет царевич!
— Я его и так каждый день вижу, — мрачно сказала я.
Рамсесу, единственному сыну фараона Сети, исполнилось семнадцать, и детство его кончилось. Нам больше не учиться вместе в эддубе, не охотиться по вечерам. От его коронации я не испытывала никакой радости, но при виде самого Рамсеса у меня перехватило дыхание. Царевича покрывали драгоценные каменья — от лазуритового ожерелья на шее до золотых браслетов на щиколотках и запястьях. Рыжие волосы сверкали на солнце, словно медь, на поясе висел тяжелый меч. Тысячи человек подались вперед, стараясь его разглядеть, а когда Рамсес приблизился ко мне, я потянулась и дернула его за волосы. Пасер резко выдохнул, а фараон Сети рассмеялся, и вся процессия остановилась.
— Здравствуй, малышка Нефертари!
Фараон погладил меня по голове.
— Малышка? — Я расправила плечи. — Я не малышка.
Мне уже давно исполнилось тринадцать; до четырнадцати оставался всего месяц.
Фараон усмехнулся моей дерзости.
— Значит, мала только ростом, — сказал он. — А где же твоя преданная няня?
— Мерит? Во дворце, занята приготовлениями к празднеству.
— Тогда скажи ей, что я желаю видеть ее сегодня в Большом зале. Нужно научить ее улыбаться так же славно, как ты.
Он ущипнул меня за щеку, и процессия двинулась под прохладные своды храма.
— Держись ко мне поближе, — велел Пасер.
— Зачем? Раньше ты не следил, куда я хожу.
Вместе с остальными придворными мы втянулись в храм, и дневной зной остался наконец-то позади. Жрецы Амона в длинных белых одеяниях быстро повели нас по тускло освещенным коридорам. Я приложила ладонь к каменной плите с изображениями богов. На их лицах застыло выражение удовольствия, словно они радовались нашему приходу.
— Осторожнее с рисунками, — резко сказал Пасер.
— А куда мы идем?
— Во внутреннее святилище.
Коридор расширился, переходя в сводчатую комнату, и по толпе пробежал удивленный ропот. Гранитные колонны поднимались в темноту; выложенный синими плитками и инкрустированный серебром потолок казался звездным небом. На крашеном помосте ждали жрецы Амона, и я с тоской подумала, что теперь, когда Рамсес стал фараоном-соправителем, пришел конец нашей охоте на болотах. Но сюда, конечно, пришли и другие дети из эддубы, и я стала высматривать в толпе знакомых.
— Аша! — крикнула я, и Аша, увидев меня рядом с учителем, пробрался к нам.
Его черные волосы были, как обычно, аккуратно заплетены в косу, конец которой всегда, когда мы охотились, болтался сзади, словно хлыст. И хотя обычно именно его стрела первой поражала быка, сам Аша никогда не приближался к добыче первым, за что фараон и прозвал его Ашой Осторожным. Насколько Аша отличался осторожностью, настолько же Рамсес — поспешностью. На охоте он мчался вперед сломя голову, и отец прозвал его Рамсесом Безрассудным. Конечно, это было семейное прозвище, и так называл Рамсеса только сам Сети.
Я улыбнулась Аше, но Пасер одарил его взглядом далеко не приветливым.
— Почему ты не стоишь на помосте вместе с царевичем?
— Церемония начнется только по сигналу труб, — объяснил Аша.
Пасер вздохнул.
— Ты что, не рада? — обратился ко мне Аша.
— Чему радоваться? — ответила я. — Рамсес теперь будет все время сидеть в тронном зале, а не пройдет и года, и ты отправишься в войско.
Аша встрепенулся.
— Вообще-то, — заметил он, поправляя кожаный нагрудник, — если я хочу стать полководцем, то начинать обучение нужно до конца месяца.
Взревели трубы. Я хотела возразить, но Аша повернулся к помосту.
— Пора.
Длинная коса исчезла в толпе.
В храме воцарилась полная тишина, а я смотрела на Па-сера, который отводил взгляд.
— А эта тут зачем? — прошипели сзади. Даже не видя, я поняла, что женщина говорит обо мне. — Она в такой день принесет несчастье.
Пасер взглянул на меня; жрецы затянули гимн Амону, и я притворилась, будто ничего не слышала. Из темноты появился верховный жрец Рахотеп. С его плеча свисала шкура леопарда. Он медленно поднялся на помост. Стоявшие рядом со мной дети старались не смотреть на него: неподвижное лицо, словно застывшая в вечном оскале маска; левый глаз по-прежнему красен, как сердолик. Внутреннее святилище наполняли облака дыма от благовоний, но Рахотеп этого, видимо, и не замечал. Он поднял корону хеджет [8] и, не моргая, возложил ее на золотое чело Рамсеса.
— Да примет великий бог Амон Рамсеса Второго, ибо отныне он — царь Верхнего Египта!
Толпа разразилась ликующими криками, а у меня упало сердце. Я отмахивалась от резкого запаха духов из-под мышек у женщин. Дети разом загремели трещотками из слоновой кости, наполняя шумом святилище. Сети, который оставался правителем только Нижнего Египта, широко улыбался. Сотни перетянутых поясами тел пришли в движение, грозя меня затолкать.
— Пойдем. Пора во дворец! — прокричал Пасер.
Я оглянулась.
— А как же Аша?
— Отыщет тебя попозже.
Сановники всех держав мира прибыли в Малькату, дабы отпраздновать восхождение Рамсеса на престол. Я стояла у входа в Большой зал, в котором каждый вечер происходили обеды двора, и любовалась сиянием тысяч масляных светильников, бросавших свет на отполированный пол. Зал наполняли мужчины и женщины в нарядных, расшитых бисером одеждах.
— Ты когда-нибудь видела сразу столько народу?
Я обернулась.
— Аша! Где ты пропадал?
— Отец велел, чтобы я шел на конюшни, готовиться…
— К военной службе?
Я скрестила на груди руки. Аша увидел, как я расстроилась, и обезоруживающе улыбнулся.
— Но сейчас-то я здесь, с тобой. — Он взял меня за руку и повел в зал. — Видела посланников? Ты можешь с любым поговорить на его языке.
— Я не знаю языка шазу [9], — упрямо сказала я.
— Зато знаешь все прочие. Не родись ты девчонкой, стала бы советником фараона. — Аша обвел глазами зал. — Смотри!
Я проследила за его взглядом и увидела фараона Сети и царицу Туйю на царском помосте. Царица никуда не ходила без своего песика Аджо, и сейчас черно-белый ивив сидел, положив голову ей на колени. Хотя породу эту вывели, чтобы охотиться на зайцев среди болот, Аджо бегал только от своей набитой перьями подстилки до миски с едой.
Теперь, когда Рамсес стал правителем Верхнего Египта, на помосте рядом с троном его матери поставили третий трон.
— Значит, Рамсес отныне будет сидеть с родителями, — угрюмо проговорила я.
Раньше он всегда обедал рядом с помостом, за большим столом, вместе с придворными. А теперь даже его кресло убрали, а мое поставили рядом с креслом Уосерит, верховной жрицы богини Хатор. Аша тоже это заметил и покачал головой.
— Как плохо, что ты не сможешь сесть со мной. О чем тебе говорить с Уосерит?
— Боюсь, что не о чем.
— Зато напротив тебя сидит Хенуттауи. Как думаешь, она теперь будет с тобой разговаривать?
Все Фивы пребывали под чарами Хенуттауи, не потому, что она была одной из младших сестер фараона, а потому, что никто в Египте не мог сравниться с ней красотой. Она красила губы под цвет красного одеяния Исиды — одежду красного цвета дозволялось носить только жрицам богини.
В семилетнем возрасте я не могла отвести глаз от ее подола, летящего над сандалиями, — словно вода, вихрящаяся под кормой ладьи. Тогда я считала Хенуттауи самой красивой и сегодня убедилась, что она по-прежнему прекрасна. Хотя мы много лет обедали за одним столом, не припомню ни единого случая, чтобы она со мной заговорила.