Звук снега
Раскрасневшиеся лицо женщины свидетельствовало о том, что она в самом деле волнуется. Но сердитый тон, конечно, был напускным – поворчать Банч любила так же, как пожаловаться.
– Не волнуйся, Банч, мы со всем справимся. Ведь мы же всегда справлялись, не так ли? – успокоила ее Джоанна, похлопывая по плечу.
– Мы? Наверное, ты хотела сказать, что я справлюсь. Ты всегда, что бы ни случилось, говоришь, что все нормально, а потом ожидаешь, что я совершу чудо, – сердито парировала Банч, быстро расстегивая пуговицы на платье Джоанны. – Ты и маленькая была такая же. Придешь вся растрепанная со спутанными волосами. Бог весть что можно подумать! Но только и скажешь: «Не волнуйся, Банч».
– Но ты действительно можешь привести все в порядок. И почему я не могла побыть со своей сестрой?
– Потому что без тебя я ничего не могу сделать.
– Ой! Осторожнее! – вскрикнула Джоанна, поскольку Банч принялась стягивать с нее платье и крючки-застежки зацепились за волосы.
– Осторожнее? Это тебе следует быть осторожнее, девочка моя. Я до сих пор не говорила с тобой об этом, но сегодня у тебя будет последний реальный шанс заполучить мужа, который дадут тебе эти Оксли. Если ты им не воспользуешься, то рискуешь провести всю оставшуюся жизнь под пятой у леди Оксли. А к приживалкам всегда не слишком хорошо относятся. И не надейся, что я собираюсь разделить с тобой эту участь. Я твоя старая гувернантка, а не мама, и имею право собраться и уйти в любой момент, когда мне захочется.
Банч наклонила Джоанну к тазу и принялась тереть ее мочалкой и обливать водой точно так же, как она это делала, когда воспитаннице было пять лет.
– Будь я на твоем месте, я бы хорошенько над этим подумала.
– Не продолжай, Банч. Все это я уже слышала от Лидии, – сказала Джоанна, ежась от стекающей по коже холодной воды. – Она считает, что если я не выйду замуж к завтрашнему утру, навсегда останусь одинокой и бедной, а вся моя оставшаяся жизнь будет серой и бесплодной.
– Единственная разумная мысль, которую эта девчонка произнесла за последний месяц.
– Не стоит грубить, Банч. Не Лидии вина в том, что родители внушили ей, будто единственными ее достоинствами являются привлекательная внешность и приданое. И в том, что они не привили ей мысль о важности образования, она тоже не виновата. У нее есть голова на плечах, ей просто надо тренировать свой ум.
Банч громко хмыкнула.
– Ни одному ребенку, каким бы красивым он ни был, не пойдет на пользу убеждение в том, что весь мир вращается вокруг него. Слава богу, тебе, моя девочка, подобные мысли никогда не приходили в голову.
– Если бы они пришли, – Джоанна широко улыбнулась, – ты бы выпорола меня так, что я потом неделю бы не смогла присесть. К тому же я совсем не красива, по крайней мере не так, как Лидия. Она стала настоящей красавицей, ты не находишь? Когда я смотрю на нее, то представляю танец фей в лунной пыли. Она способна очаровать каждого, кто увидит ее. Не сомневаюсь, что Лидия получит то, чего хочет – красивого знатного мужа, который будет благословлять землю, по которой она ходит.
– Подумай и о своем будущем в том же духе, Джоанна. Твой отец был хорошим и умным человеком, но он совершенно не понимал, что жить следует на те деньги, которыми располагаешь, да и у твоей матушки, упокой Господь ее душу, было не больше житейского смысла, чем у него. На то наследство, которое они тебе оставили, ты, конечно, можешь протянуть какое-то время, но на всю жизнь его ни при каких условиях не хватит. Поверь мне, дорогая, я говорю тебе это, исходя из собственного опыта. Ты думаешь, почему я покинула свой прелестный маленький домик в Йоркшире и приехала приглядывать за тобой? Не так просто жить не имеющей денег леди.
– Мне жаль, что у тебя так сложились обстоятельства, но я каждый день благодарю Бога за то, что он послал мне мою дорогую Банч. Шестнадцать лет, которые мы провели вместе, были чудесными, несмотря на все падения и взлеты, ведь правда?
– Ты пытаешься сменить тему, как и всякий раз, когда тебе не нравится, что я говорю, – сказала Банч, энергично растирая Джоанну полотенцем. – Надо было научить тебя быть более практичной, но ты унаследовала артистическую натуру своего отца и мягкое сердце матери. Это неплохие черты, но они могут создать массу проблем для человека, который не имеет достаточно средств для нормальной жизни. Одним идеализмом не прокормишься.
Джоанна нахмурилась, вновь вспомнив тревожные слова Лидии. Почему все так настойчиво подталкивают ее к поиску выгодного жениха, если для нее брак без любви самое ужасное, что может быть? Неужели содержимое кошелька важнее, чем состояние души? Впрочем, было бы глупо обижаться на любящих Лидию и Банч за то, что их волнует ее финансовое благосостояние.
– Нет худа без добра, – сказала она, влезая в тонкую нижнюю юбку, которую держала Банч. – В конце концов, есть вилла, которую оставила мне бабушка. А в Италии жизнь дешевле, чем в Англии, и, должна признаться, мне всегда хотелось побывать в этой стране.
Банч саркастически хмыкнула.
– И в каком состоянии, по твоему разумению, эта вилла пребывает после пяти лет, прошедших со смерти этой доброй женщины? Да и ранее в нее ничего не вкладывалось. Твоя бабушка полагала, что об имении, коль скоро оно перейдет к тебе, позаботится твой отец, но затем, к сожалению, узнала много интересного о состоянии его дел – твоя матушка была достаточно горда, чтобы рассказать ей о том, каково их реальное финансовое положение. Так что ты, конечно, сможешь жить на своей итальянской вилле, но без крыши над головой.
Джоанна пожала плечами. Она сомневалась в абсолютной справедливости услышанного – Банч имела склонность использовать для описания жизненных ситуаций самые черные краски.
– Подними-ка руки, Джоанна. Вот так. Ты должна постараться выглядеть поэлегантнее сегодня. Ты же не цирковая актриса.
Еще минут через пятнадцать Банч сердитым голосом объявила, что Джоанна готова к вечеру, хотя и не слишком вписывается в собирающуюся компанию.
– Будь такой, какая ты есть, веди себя естественно, – давала она последние наставления, придирчиво оглядывая прическу воспитанницы и дополняя ее последними штрихами. – Не вздумай поправлять волосы руками, иначе наверняка сломаешь розу, которую я вставила. И вообще, любое проявление нервозности выглядит непривлекательно. Не забыла, как следует улыбаться и эффектно пользоваться веером? Он у тебя совсем не для того, чтобы бить мух.
– Постараюсь сделать все наилучшим образом, – заверила Джоанна, наклонившись к пожилой женщине и целуя ее в щеку. – Спасибо за помощь, дорогая Банч. Видишь, ты действительно можешь все организовать как надо.
– Бог видит, я стараюсь. – Банч быстро заморгала и провела пальцами по глазам, но тут же, будто испугавшись, поправила ими прядку седых волос. – Ужас как много пыли в этом доме. Это из-за того, что настоящую уборку здесь устраивают только по тринадцатым полнолуниям, и эта скаредная леди Оксли не приказывает слугам хотя бы мебель почаще протирать, правда, за исключением тех случаев, когда требуется произвести впечатление на гостей. Иди, дитя. Сделай так, чтобы я гордилась тобой в этот вечер. Ты так похожа на свою мать сейчас…
– Я постараюсь вести себя так, чтобы вы обе могли мной гордиться, – нежно сказала Джоанна, вытирая с щеки гувернантки слезы, которая та так старательно пыталась скрыть. – Пожалуйста, не жди меня. Я могу освободиться очень поздно, а тебе следует отдохнуть. Я тоже могу со многим справиться, хочешь верь, хочешь не верь.
– Я не сомневаюсь, что ты можешь справиться с чем угодно, но только если твердо решишь сделать это, – резко ответила Банч. – Вопрос в том, что ты решишь сегодня. Ну как бы там ни было, все, что могла, я сделала, остальное зависит от тебя.
Джоанна вышла в холл и встала рядом с тетей и дядей, чтобы, как они выразились, проводить последних припозднившихся гостей. Вечер, насколько Джоанна могла судить, прошел нормально. Тетушка Элис оправилась от своего подавленного состояния и блестяще исполняла роль заботливой матери, которая пытается подняться над своими проблемами, чтобы гостям было приятно и весело. Танцы были организованы прекрасно, и Джоанна участвовала во всех без исключения. Ноги ее теперь болели от различных кадрилей и хороводов, в которых им пришлось изрядно потрудиться, а губы почти свело из-за необходимости улыбаться в течение пяти часов. Тем не менее она заставила себя улыбаться, когда появившийся перед ними Холдинхэм склонился к ее руке. Его темные волосы были безукоризненно уложены, взгляд серых глаз излучал холодный расчет.