Шёлковая тишина (ЛП)
Не сразу — сначала я таю от его силы, от его решительности, от нашего терпкого винного вкуса, общего на двоих, — но спустя несколько мгновений я протестующе упираюсь Максу в грудь. Я давлю со всей силы, показывая, что это не игра, что я и правда против, и Макс отступает. Он отстраняется, вновь заглядывая мне в глаза, вновь ища там подсказку о причине моих действий, но в этот раз я готова озвучить все вслух.
— Нет. Не сейчас. Не здесь. Не так, — я резко отодвигаюсь и нервными движениями начинаю распускать и затягивать заново пучок на голове.
Я раздражаюсь от того, что своими словами выдала себя с головой. Я фактически сказала «да, но чуть позже», хотя дополнение особой роли уже не играет. Но мне, правда, не хотелось прозвучать такой согласной, после всей этой истории про Майю. Особенно после истории про Майю. В то же время, я не хочу выступать, как ее полная противоположность, не хочу быть той, чьи объятья служат для забытья. Макс любит Майю — вот почему я говорю «нет» и вот почему меня бесит, что мое «нет» прозвучало как «да».
Запутавшись в своих мыслях, я со стоном роняю голову на руки. Я не хочу испытывать сейчас никаких чувств, мне это не нужно. Но эмоции так волнительны и так притягательны. Я чувствую, как на сердце становится горячо от мыслей о его глазах, его поцелуе, его ладонях. И я ничего не могу с этим поделать.
— Прости, — хрипло говорит Макс, и я испытываю и облегчение, и досаду одновременно.
Он встаёт на ноги, окидывает взглядом пляж и говорит:
— Я принесу чего-нибудь поесть. И попить, вино закончилось.
Я вскакиваю вслед за ним, придумав спасительную соломинку для самой себя, и быстро отвечаю:
— Не стоит, мне уже пора, няня скоро уйдёт, а я не люблю, когда сын остаётся один дома, он все же ещё мал для этого…
Последние слова я говорю уже тише и медленнее, замечая поднимающиеся вверх брови Макса и его округлившиеся от удивления глаза. Конечно, он ведь не знает про Тима — догадываюсь я и чувствую неловкость перед мужчиной. Наверное, о таком нужно предупреждать заранее. До поцелуев, даже до мыслей о них.
Макс ловит мою правую руку, поднимает вверх и внимательно разглядывает.
— У тебя нет кольца, — констатирует он. — Нет даже полоски белой кожи на месте кольца.
Я смущенно выдёргиваю свою ладонь из его пальцев. Разумеется, у меня нет даже следа от кольца! Откуда же ему там взяться?
— Кольцо и дети не всегда соседствуют, знаешь ли, — грубовато отвечаю я и отворачиваюсь, чтобы поднять кеды.
Я выпрямляюсь, удерживая обувь в одной руке, и вижу, что Макс стоит по-прежнему на своём месте. Он опять хмурит свой лоб, немного сердито разглядывая меня. Я не хочу что-то говорить сейчас. На самом деле я хочу исчезнуть прямо с этого камня, но я не умею проделывать такой трюк. Так что я, тихонько вздохнув, делаю шаг, чтобы обойти Макса и уйти, но он второй раз за день не даёт мне это сделать. Он придерживает меня за локоть, и я поднимаю на него свой раздраженно-вопросительный взгляд.
— Только кольцо или кольцо и муж? — Макс щурит глаза, глядя на меня сверху вниз.
Мы стоим слишком близко, чтобы я могла не смотреть на него снизу, и это меня бесит. Мне кажется, что он специально стоит так, чтобы возвышаться надо мной и будто бы даже подавлять меня. Подавлять, чтобы я ответила правду — и меня выводит из себя его недоверие и мелькающая в его глазах мысль о том, что я могу так же легко, как Майя, предавать близкого человека.
Я делаю только то, что могу в этой ситуации — выпрямляю спину, вздергиваю подбородок ещё выше, вытаскиваю локоть из его захвата и резко отвечаю всю правду:
— Ни кольца, ни мужа, ни парня! Ясно?
С этими словами я наконец обхожу Макса и спрыгиваю с горячего камня на не менее горячий песок. Ступни обжигает, но я не хочу терять время и надевать кеды здесь. Нет, я хочу смыться отсюда, раствориться на горизонте, уйти в закат, в конце концов!
— Ты обещала подвести меня до дома! — слышу я смешок в свою спину, и за этими словами чувствую радость Макса от моего предыдущего ответа, чувствую его практически осязаемое облегчение.
— На такси доедешь, не сломаешься! — отвечаю я громко, не поворачивая головы, и мне вслед несётся низкий смех Макса.
На моем лице независимо от меня расплывается довольная ответная улыбка. Я борюсь с ней, хмурясь, но ничего не выходит. Иду к машине и улыбаюсь, как глупая школьница.
Глава 5
Я быстро набираю текст, целиком погружённая в фантазийный мир. Герои, будто реальные люди, стоят рядом со мной, за моими плечами и подсказывают, как развивались события их жизни. Их рассказ не всегда совпадает с тем, что задумывала лично я, но тем интереснее. Крутые жизненные повороты удивляют меня саму, и я лишь надеюсь, что этот всплеск вдохновения продолжится как можно дольше.
В локоть руки утыкается что-то очень горячее, и я запоздало одёргиваю руку и тихо шиплю, поворачивая голову влево. Около руки стоит тарелка с дымящимися макаронами, сверху на которых плавится сыр.
— Спасибо, Кира, — бормочу я, даже не глядя на девушку.
Я просто знаю, что она стоит рядом и что именно она принесла мой обед. Или ужин. Или что там сейчас? Не важно. Кроме Киры сделать это в любом случае некому.
Наверняка моя двоюродная сестра, будучи младше меня на одиннадцать лет, совсем не так представляла нашу совместную жизнь. Она поступила в университет и решила пожить со мной, а не в общежитии. Ее родители — мои дядя и тетя — были безумно рады, думая, что я буду присматривать за их чадом. Но будни писателя таковы, что присматривать скорее нужно за ним. То есть за мной в данном случае.
Я вновь сосредотачиваюсь на тексте и не слышу бормотания Киры. Вероника не прощает такого халатного к себе отношения, и я понимаю, что потеряла нить повествования. В груди закипает злость, а плечо трясётся в чьей-то хватке.
— Лиля! Да ну Лиля же! — с негодованием возмущается Кира, и я наконец поворачиваю к ней голову.
Она отпускает мое плечо и смотрит с осуждением.
— Мне кажется, у Тимки температура. Он какой-то горячий, — Кира задумчиво хмурит свой девичий лоб.
Я вскакиваю со стула и мчусь через коридор в комнату сына. Ему, бедняге, сильно не повезло с обоими родителями. Отец — мореплаватель, заходящий в наш порт раз в год. Мать — писатель, вечно витающая в облаках своих фантазий. У Тимура была хорошая няня и ещё Кира, но, разумеется, это всё не то. Будь я на месте сына — давно бы подала в суд на саму себя. Возможно, он так и сделает, когда научится писать. Читать Тим уже умеет.
В детской комнате темно, и я замечаю калачик в яркой пижаме на диване.
— Тимош, ты как? — шепчу я и прикладываю ладонь к его лбу.
Горячий.
— Горло болит, и как-то внутри… не очень, — грустно отвечает сын и смотрит на меня своими карими глазами.
Я вздыхаю и целую его в лоб.
Кира приносит градусник, и я вижу 37,5 на дисплее. Могло быть и хуже.
После того, как сын сьедает немного ужина и выпивает лекарственный сироп, я ложусь к нему в постель. Тимур быстро засыпает под сказку, а я ещё долго смотрю в потолок и ловлю взглядом отсветы фар проезжающих мимо машин.
Мне стыдно перед сопящим рядом ребёнком, что я не могу быть всем сознанием с ним. Даже сейчас, когда он болеет, и я обнимаю его одной рукой, в мыслях я вновь возвращаюсь к Веронике и ее истории. Там появился Джед — главу его повествования прислал мне Макс пару дней назад. После нашего более чем тесного общения на пляже мы не встречались. Макс звонил пару раз, уточняя моменты сюжета, а затем прислал наконец главу. По моим меркам это была даже не глава — так, несколько абзацев, но так мы и задумали с ним. Джед раскроется чуть позже. Максу Джед не очень по душе, и я несколько раз объясняла ему, что только такой парень сможет открыть Веронику. Мой соавтор убеждал меня, что с ним она счастлива не будет, а я отвечала, что ей и не счастье от него нужно вовсе. Макс пыхтел в телефонную трубку и настаивал на своём желании сделать Джеда более сознательным и менее тусовочным. Но это был бы уже не Джед, и мы с Максом возвращались к началу спора.