Дочь генерального секретаря

- Было б чем. 
- Смотри. Главное, во всяком случае, чтоб без любви. А то она ф-фью, ладонью он изобразил взлет самолета. - А ты останешься. Но не таким, как прежде. На краю. 
В соответствии со своими установками Александр ответил, что ищет в этой жизни именно и только этого: 
- Я всегда на краю. 
- Когда-нибудь сорваться можно... Между прочим. Дружок твой экзистенциальный - помнишь, первый курс? Альберт Латузко? 
- Ну? 
- Приказом по факультету восстановлен. Только теперь с ним дела лучше не иметь. 
- Почему? 
- Говорят, видели его - держись за стену... В погонах голубых. Метаморфозы, да? 
По пути вниз в кабину вскочил знакомый араб. Несмотря на свой дефект висюльку на веке, он пользовался здесь успехом. "Надо было парижанку мне искать в Москве, а не в Париже. Поздравляю". - "О чем ты?" 
Веко с висюлькой ему подмигнуло. 
"Когда уезжаете?" 
Под резонанс центральной зоны Александра повело. Это было на самом оживленном маршруте через университет. Он обогнал колонну и, скрывшись из виду, припал скулой к шлифованному граниту. Холодный пот смочил виски. Он представил над собой всю тяжесть сталинского здания - его стошнило. Но натощак от спазмов в поле зрения моталась только нитка слюны. 
- Что с тобой? 
За плечо его взяла знакомая с журфака. К груди она прижимала банку венгерского лечо. Сорвав нитку, он вытер пальцы о колонну. Это была рослая блондинка с синими глазами и маленьким ртом. Под белой юбкой, как помнилось ему, все было без затей - пресно, но просто. 
- Алена, - сказал он. - А давай поженимся? 
В конце прошлого года, отправив свою любовь в провинцию, Александр вернулся в общежи-тие и среди прочего попробовал воскреснуть посредством спорта. В новогоднюю ночь, обежав по периметру весь университет, он обмяк на поручнях в лифте, куда успела ввалиться целая толпа ночных конькобежцев. 
К нему придавило девушку. Спортивные брюки в обтяжку были гладкие, как атлас. Высокая и статная, к груди она прижимала при этом пару хорошо отточенных коньков. Отдавая себе отчет в том, что она способна размозжить ему череп, Александр высвободил руку и огладил атласный зад. Никакой реакции. Отморозила, что ли? Но на табло вспыхнул очередной этаж, и зад вдруг повернулся, предоставляя его ладони возможность соскользнуть в промежность. Это было столь неожиданно, что он отдернул руку. От этажа к этажу лифт пустел, но вместо того, чтобы сделать шаг вперед, конькобежица все так же лежала на Александре. К 16-му они остались вдвоем. Толкнувшись, она выпрямилась. Он вышел следом. Не оглядываясь, но, конечно, слыша его шаги за спиной, она стащила вязаную шапочку, тряхнула русой головой. Жила она не здесь, а на 15-м, где, как на нечетном, лифт не останавливался. Он свернул за ней во тьму лестницы, скользя ладонью по перилам, спустился двумя маршами (вступив при этом в пьяную блевотину) и в коридоре увидел, что она входит в блок. 
Дверь она не закрыла. Он прошел мимо этой щели, вернулся. Стекла комнаты справа светились. Он нажал ручку левой, темной. Она стояла, скрестив голые ноги и оттягивая книзу свитер. 
- Как тебя зовут? 
Она закрыла ему рот ладонью, которую он укусил. 
Это было поперек дивана. Поверх низкой деревянной спинки был никелированный поручень, за него она держалась. Зад у нее был холодный. Потом свитер стал липнуть к коже. 
Она обернулась, когда он кончил на пол. 
- Зачем? 
Имени конькобежица не сказала. Но через пару дней он узнал - при обстоятельствах, типичных для здания на Ленинских горах. 
Опять же ночью он вышел из кабины и натолкнулся на Иванова. Итальянцы строили автогигант на Волге. Иванов год провел там переводчиком. Имея за ухом лакированный мундштук, он сидел возле урны и собирал на лист бумаги курительные бычки. 
Александр вынул пачку. 
- Друг! - вскричал Иванов. - Еще не выгнали? 
- Держусь. 
- А где прописан? 
- В башне. 
- Там же сейчас, как в холодильнике? 
- Не говори. 
- Давай ко мне! Наветренная сторона. Давай, поехал. 
Вместе с постелью Александр прихватил из башни найденную во время ночных блужданий картонку с американскими журналами. 
- "Плейбоя", к сожалению, нет. 
- А зачем? Омниа меа мекум порто. - Иванов вытащил чемодан, из чемодана пакет, а из пакета пачку снимков. - Только между нами? 
Вьюга билась в окно. Странно было под этот жестокий вой увидеть их наготу. Александр прилагал усилия, чтобы не дрожали руки. 
- Чем ты их? 
- "Любителем". 
Профессионалом он и не был - черно-белые снимки выглядели серыми. Но были вполне разборчивы. Александр сдерживался, чтоб не присвистнуть. Иванов всегда казался ему тихим, но еще до Тольятти - всего за три курса - он умудрился перещелкать пол-общежития. Одетая была только одна - в купальный халат. Задрав ногу на стол, она лакировала ноготки - и в этой позе он ее снял. Брови подняты над сползшими очками. 
- Джиана. 
Александр оторвался. 
- У тебя была иностранка? 
- Друг... - Иванов вынул из-под усов мундштук и отвернулся, чтобы скрыть блеснувшую слезу. - То была любовь. Единственная в жизни. 
- А что с ней стало? 
- Разрубили по-живому. Еще расскажу, смотри... 
Вот тут он и увидел конькобежицу. Единственная в пачке она согласилась раздвинуть ноги. Она позировала против солнца, но Александр узнал эту отрешенность - наклон головы, взгляд искоса. 
- Знаешь ее? 
Он мотнул головой. 
- Зовут Алена. Заочница с журфака. Всегда согласна, только попроси. 
Закрыв на ключ одну из комнат зоны "В", где ее прописали на время летней сессии, Алена поставила банку лечо на стол. 
- Не бери меня ты замуж, я тебе и так уж дам уж. 
- Кроме шуток, - сказал он, глядя, как она снимает юбку, оставаясь в белых трусах. 
- Тогда открой мне банку. 
Она сняла свою полосатую рубашку с короткими рукавами. Все это она повесила в пустой шкаф. Взяла алюминиевую вилку, села с ногами на стул и раскрыла в ожидании американскую книжку On Investigative Journalist*. 
* "О журналистике дознания" (англ.) 
- Черт! 
Отбросив нож, он вынес руку под холодную воду. Прислонившись к косяку, Алена скрестила свои ноги. 
- Банку без крови открыть не может. Тоже мне муж. 
- Я серьезно. 
- Не смеши меня. Советский брак? Для этого я слишком люблю свободу. 
Белый "мерседес" у подъезда был окружен зеваками, которые пугливо обернулись на Александра. Он взлетел. В прихожей пара чемоданов. 
- Инеc? 
Молчание. Он взял топорик и открыл дверь в гостиную. Инеc сидела за столом с его пишущей машинкой. 
- Я не одна... 
Высокий мулат поднимался навстречу с протянутой рукой. 
- Анхель. 
Александр положил топорик на журнальный столик и ответил на рукопожатие. Глаза Анхеля прожгли его насквозь. Они сели друг напротив друга. Анхель протянул руку к топорику: 
- Можно? - Попробовал лезвие. - Китайский? 
- Советский. 
Инеc поднялась. 
- Кофе? 
Не оборачиваясь, он кивнул. Мулат добавил, чтоб покрепче, и отложил топорик. Глядя, как Александр вынимает пачку "Явы", он расстегнул льняной пиджак и вынул пару серебристых баллончиков. 
- Гавана. Бери-бери. 
Александр отвинтил, в ладонь выпала черная сигара. 
- Дай я тебе... 
Гильотинкой на цепочке мулат обрезал ему кончик, потом себе. Прибор он заложил в прорезь у пояса. 
Спички у Александра были свои. 
- Кастро и Сартр! - Инеc расхохоталась. - С такими же сигарами на фотографии... 
Они молчали. 
Она перестала смеяться. 
- Кофе кончился. Я спущусь? 
Хлопнула дверь. 
Они пускали друг на друга дым. 
- Тянется хорошо? 
- Нормально, - ответил Александр, чувствуя, что легкие спекаются, как кокс. 
Мулат перешел к делу: 
- Как говорят ее французы, сэ ля ви. Извини, что я пришел. Наверное, не надо было. 
- Ничего.