Стану твоим дыханием (СИ)

— Больной, блядь, — под натиском Харона парень идёт с ним, но тот понимает, что только потому, что пока не может сбежать. Почти осязаемо ощущает напряжение мышц в ожидании возможности вырваться. Но даже малейшей возможности Харон предоставлять не собирается. — Чего тебе надо, придурок? Чего ты ко мне вообще привязался?
— Я привязался? — Харона снова штормит от ярости. — Я к тебе привязался? Это я-то? Привязался… ты посмотри. Я бы тебя привязал бы… к ноге, на цепь, чтоб не рыпнулся у меня никуда. Я бы тебя…
Харон слегка оступается, зацепившись за небольшой валун. Его захват слабеет, и парню удаётся вывернуться. Он резко разворачивается лицом к противнику, вломив Харону ступнёй по травмированной ноге. Задохнувшись от пронзившей боли, Харон еле удерживается на ногах. Ветер треплет волосы, забрасывая их на лицо, прибой ревёт, почти заглушая все звуки. Но Харон может поручиться, что сейчас очень отчётливо слышит гулкий стук сердца стоящего и глядящего прямо в его глаза парня. И осознание происходящего наваливается неотвратимой тяжестью. Поговорить хотел, значит? Адекватно и как взрослые люди? Поговорили, блядь…
— Так что бы ты меня? — слышит Харон. — Что? Или ты смелый только когда своё превосходство чувствуешь, почти придушив? А сейчас слабо сказать?
— Давай поговорим, — выдыхает Харон, поднимая перед собой руки ладонями вперёд и стараясь успокоиться. — Просто. Спокойно. Поговорим.
— Поговорим? Серьёзно, блядь? Поговорим? Это ты называешь «поговорим»? Нихуя себе у тебя разговорчики, — резонно орёт в ответ парень. — Нихуя себе методы…
— Просто поговорим, — Харон не отводит взгляда от пронзительных глаз напротив. И что в них творится, не может объяснить даже он. — Ты же сам меня хочешь. Ну смысл сопротивляться? Ты сам этого хочешь. Я же чувствую…
Андрей, уже готовый обрушить на своего противника ещё одну гневную тираду, вдруг замолкает — то, что сейчас он услышал, в точности повторяет мысли, мучающие его вот уже на протяжении нескольких дней. И он… вот он… наваждение чёртово… личный демон… искушение по индивидуальному проекту.
«Чтобы избавиться от искушения, надо поддаться ему», — звучит где-то в подсознании. И Андрей, понимая, что проиграл эту битву, с мучительным стоном подаётся вперёд:
— Как же ты меня заебал, — почти выплёвывает сквозь зубы и прижимается к холодным с привкусом морского бриза губам своего демона.
Водоворот ощущений тянет его тут же на самое дно, потому что ответ приходит сразу, не давая ни шанса на раздумья. Ему отвечают с такой готовностью и так страстно, жёстко и уверенно, словно готовились к этому, тренировались, ждали этого мгновения. Этот поцелуй обрубает шаткую канатную дорогу, что связывала Андрея с прошлым, потому что этот поцелуй не похож ни на что, что было когда-то с кем-то… да и было ли что-то когда-то? Андрей слышит как бы со стороны свои стоны, видит, как прижимается его тело к другому, как изгибается под чужими ладонями, уже проникшими под рубашку, уже выглаживающими узоры по ставшей такой чувствительной коже.
Андрей забывает где он, кто он, теряется в этих ощущениях, плавится от того неизведанного, что въедается в него намертво — не вырвешь. Тело живёт собственной жизнью, в голове туман то ли от возбуждения, то ли от ещё не выветрившегося алкоголя. Андрея затягивает всё глубже… ещё глубже… и когда на его плечи ложатся сильные руки и давят, заставляя опуститься на колени, у него не мелькает ни единой мысли о сопротивлении. Логика, чувство собственного достоинства и самоидентификации в глубоком пьяном отрубе, а сам Андрей безвольная марионетка в руках опытного кукловода.
Что он делает?
Что он, блядь, делает?
А перед лицом, поцелуем в самые губы, воплощённая в реальность та самая фантазия, от которой совсем недавно его скрутило и выбросило в бесконечность.
И бессознательное движение языка по сухой коже, и приоткрывшийся рот, куда тут же проникает, ждущий этого момента, враг. И чужой вкус на языке… глубже… ещё… спазмы в горле… слишком глубоко… судорожное сокращение стенок, рефлекторное сглатывание, и Андрей слышит над собой, там, вверху, глухой стон.
Харона накрывает практически моментально. С самого начала, когда только горячие сухие губы сомкнулись на головке его члена, закоротило все нейроны. И сейчас, толкаясь в жаркую влажность рта захлёбывающегося слюной и давящегося парня, Харон чувствует неотвратимость раскалённой лавы оргазма. Его утягивает куда-то в глубину ревущего и бушующего моря. Топит, вышвыривает в запредел. Не успев даже отстраниться, да и не желая этого, он дрожащими пальцами впивается в шею парня и, плотно прижав его лицо к своему паху, кончает. Нирвана настолько осязаема, что Харону кажется, будто с этим свистом ветра в ушах, он пролетает через все галактики Вселенной, рассыпаясь на миллиарды молекул, каждая из которых взрывается нереальным удовольствием. Это такой экстаз, который просто невозможно передать словами.
— Бля-а-а-а-а, — хрипло воет Харон в ночное небо.
Хочется как можно дольше ощущать расслабленный посткайф, но Харон, не давая опомниться стоящему на коленях в песке парню, опускается рядом с ним и сразу же засасывает его в поцелуй. Обхватив одной рукой за поясницу, пальцами второй гладит по затылку и шее сзади. И целует, целует глубоко, ощущая свой же вкус и жадно вылизывая внутри рот своего наваждения. После секундной заминки тот начинает отвечать, и рука Харона перемещается с шеи на плечи. Спускается по расхристанной груди, выглаживает ключицы, грудные мышцы. Сжимает и растирает между пальцев соски, скользит ниже. Парень стонет, выгибаясь от каждого прикосновения, и Харон снова плавится от ощущений гладкой кожи под пальцами, от податливости этого послушного тела. Пальцы вцепляются в край полурасстёгнутой рубахи. Рывок. Треск вырываемых с мясом из ткани пуговиц. Горячая ладонь уже оглаживает мышцы пресса, настойчиво опускаясь ниже. Забирается за пояс джинсов, дергая на себя. Парень что-то стонет в рот Харона, но тот только усиливает натиск. Расстёгивает ширинку, сжимает в ладони ствол и ведёт кулаком вниз, оголяя головку.
— Ах-х-х-м-м-м, — вырывается из горла парня, и Харон прижимается вплотную, не переставая терзать поцелуем.
Рука движется быстрее, ритмичнее. Харон, невзирая на недавний оргазм, чувствует, что снова хочет. Постоянно хочет ещё. Физиология пока не готова соответствовать желаниям, но в голове пульсирует диким возбуждением категоричное «хочу». Наконец, Харон прерывает поцелуй в губы и быстро, хаотично целует везде, куда дотягивается. Одна рука крепко сжимает ягодицы, вторая движется по стволу чуть ли не каменного стояка парня. Харон уже совершенно по-животному вылизывает шею и плечи дрожащего и стонущего в его объятиях тела.
— Мой хороший, мой жаркий, мой чувствительный, — подушечка большого пальца проходится потирающим движением по уздечке. — Охеренный мой, — ладонь Харона ощущает максимальное напряжение члена и внутреннее дрожание по ходу уретры. — Да-а-а, мой сладкий, давай. Мо-о-ой, мой мальчик…
С хрипло-протяжным «Тво-о-о-ой», сотрясаясь всем телом, парень изливается Харону в руку. Харон, слизав сперму с ладони, обнимает его обеими руками и прижимает к себе, пытаясь продышаться. Закрывает глаза и чувствует, как его мальчик кладёт свою голову ему на плечо. Харона накрывает каким-то доселе неведомым ему чувством. В горле душит комок, перекрывающий кислород и вообще хоть какую-то способность дышать. И Харон практически не дышит, только изо всех сил прижимает к себе драгоценное тело. Хочется, чтобы это не заканчивалось никогда. Хочется стоять так целую вечность, даже не шевелясь. Хочется…
Но любая вечность рано или поздно заканчивается…
За секунду что-то меняется. Харон чувствует, как ещё недавно целиком и полностью принадлежавшее ему и льнущее к нему тело напрягается. Он наклоняется, поглаживая спину парня меж лопаток:
— Хорошо тебе было?
Андрей словно просыпается от глубокого сна… сознание возвращается… отрезвление обрушивается на него разрядом шаровой молнии, а вместе с ним приходит понимание того, что только что случилось: