Жизнь в другую сторону. Сборник

Внешне выглядело так, что Стёпа уже всего достиг. Пить чай в тёплой благоустроенной квартире, смотреть футбол по телевизору, а летом выезжать на море – и больше ничего ему не надо в этой жизни. Оставалось только совершенствовать себя.
Спортивный по своей натуре, он занялся бегом по утрам. Довольно скоро это занятие перестало быть просто увлечением, оно стало системой, превратилось в ритуал. Он поднимался ровно в шесть утра и ехал на трамвае несколько остановок до небольшого стадиона «Чайка», на котором мы занимались физкультурой ещё в студенческие годы. Всячески разминался там в одиночестве, приседал, махал руками, подтягивался на перекладине – главным же было пробежать несколько кругов по дорожке вокруг футбольного поля.
Всё это чрезвычайно поднимало ему настроение, «заряжало энергией», как он выражался. Ранний подъём утром делал ему весь день. Он испытывал радость ещё и по другому поводу: люди в это время спешили на работу; о том, что они не свободны в своих желаниях, лучше всего говорили их лица, – его же переполняло чувство свободы и ему хотелось им поделиться. С кем? Со мной, разумеется. «Они все утром на работу, – увлечённо рассказывал он, – и только я один на стадион!» Это словно подчёркивало его некую избранность – он выступал против общего потока.
Дело шло к сорока. Выражение «соответствовать возрасту» для Стёпы означало быть физически совершенным, не распускаться, превращаясь в тюфяк, набитый соломой. Бег не прекращался ни в дождь, ни в снег – погода его не сильно смущала. Стёпа знал главное для себя: надо быть последовательным, нельзя сбиваться с заданного ритма.
Его упорство приносило свои плоды. «Смотри, живота нет», – говорил он, задирая футболку, и поднимал руку, приглашая не только посмотреть, но и пощупать. «Попробуй ухватить! – подначивал меня с некоторым торжеством. – А то ходят, бока нависают!» И так было видно, что никаких складок у Стёпы нет. Но я всё же пробовал, чтобы порадовать его лишний раз, и убеждался: тщётно, ухватиться совершенно не за что. О том, что его замечание про «бока» может хоть как-то касаться меня, речи не шло, – из-за своей природной худобы я ещё как-то держался в форме, не прилагая к этому особых усилий.
В борьбу за физическое совершенство с неизбежностью подключилась голова: у Стёпы появились новые мысли, поменялся круг чтения. Место художественной литературы заняла литература эзотерическая. За неизменной чашкой чая, после демонстрации очередного усиления двери, Стёпа пространно толковал мне что-то о скрытых возможностях человека, умственной силе, посвящённых людях, сосредоточенности и покое. Одну из книжных полок облюбовали книги Ошо, Гурджиева и других проводников в тайны человеческой психики и духа.
Осторожно слушая его, я вспоминал иного Стёпу, того, что когда-то открывал мне имена писателей, которыми я потом зачитывался. Он не скрывал своего мнения, говорил горячо, убеждённо, не забывая об иронии. Так, например, он высказал предположение, что «Лолита» это ответ Набокова Томасу Манну на его «Смерть в Венеции», – Набоков полагал эту вещь Томаса Манна невразумительной и слабой, явно не заслуживающей того внимания, которое она получила, вот и ответил – очень многословно, настолько его задела незаслуженная слава. В другой раз он заявил, что «Доктор Живаго» был написан под финальные стихи, – читаешь этот роман и мучаешься, пытаясь зацепиться за прозу поэта, за один-единственный путеводный образ горящей свечи, и вдруг как награда за все перенесённые муки, неожиданное оправдание сотен страниц, словно жемчужное ожерелье в подарок, стихи.
С ним интересно было спорить, а теперь спорить стало не о чем. Я пытался ему рассказать о романе нового писателя, который прежде вызвал бы у него интерес, но он скептически отмахнулся: «Ну что роман?.. Сейчас быть писателем – это всего лишь знать, как заработать деньги». Наташа, желая принять участие в разговоре, как бы возражала, одновременно высказывая две противоположные точки зрения: «Неправда. Разве это плохо?» и уже обращалась ко мне, мечтательным взглядом выражая поддержку: «Вчера писателя одного показывали… забыла как зовут… так интересно говорил!» Однако Стёпа был неумолим: «Хорошего писателя по телевизору не покажут!»
Они заговорили про известного художника К., в прошлом году вернувшегося из эмиграции, и стало ясно, что у них появился кумир. Как раз вчера он выступал по телевизору, я тоже видел эту передачу. Показывали, как К. подъехал к телецентру на навороченном джипе с клыками, всё как положено у преуспевающих людей. Как стремительной спортивной походкой этот 60-летний покоритель многих женских сердец поднимается под аплодисменты на сцену, чтобы ответить на вопросы собравшихся в студии. И как потом дружно зашикали на него, когда на вопрос «как выжить?» в наше сложное время, он посоветовал заняться лечебным голоданием, а ещё… пить воду, взявшись разъяснять опешившим зрителям, насколько полезна и целебна самая обыкновенная вода из-под крана, – люди просто по лени своей не хотят знать всех её свойств.
Неделей раньше телевидение, кажется, следившее за каждым шагом удачливого и дома, и на Западе К., уже на другом канале показало в виде репортажа, как он питается: завтрак в загородном доме, обед в ресторане в центре, ужин – в другом ресторане.
К. оказался гастрономически изыскан, он разбирался в кухнях мира. Сквозь очки он изучал меню и, словно делая важный выбор в жизни, собирал складки у переносицы. Важно было не ошибиться. Кажется, передача называлась так: «Культура еды».
Омлет с беконом, жареная свинина, говядина, пицца с тунцом, форель, запечённая в фольге, черепаховый суп, солянка, баранья нога, плов, разнообразные фрукты, какие-то невероятные пирожные на десерт, красное и белое вино, дорогой коньяк – воды на столе у К. замечено не было. И при всём при том он всегда оставался подтянутым и моложавым. С его загорелого лица не сходила белозубая улыбка.
Стёпа не мог скрыть своего восхищения: «Как здорово выглядит!» Наташа добавляла: «А как замечательно говорит!»
Я вдруг увидел, что Стёпа точно так же, как К., надевает очки и морщит лоб. И улыбается, как он, здоровой широкой улыбкой. И ещё я подумал, что писатель, которого видела Наташа, наверное, был толстым или, по крайней мере, совсем не выглядел спортсменом. И тот, про книгу которого я рассказывал Стёпе, тоже отличался лишним весом и выдающимся брюшком. Ну да, припоминаю, был портрет на задней обложке – лицо круглое, кажется, двойной подбородок… Об остальном можно только догадываться. Ну как же, в самом деле, такие люди могли понравиться Стёпе? Чему они могут учить, если выглядят так плохо?
Несомненно, К. для Стёпы являлся авторитетом. Он старше и вполне годится на роль гуру, к каждому слову которого надо прислушиваться. Вот уже Стёпа приобщился к его житейской мудрости и принялся цитировать, выдавая готовые афоризмы. Однажды я услышал от него: «Кто ничего не делает, тот ставит цели в жизни». В другой раз, в гостях у Барометровых, он заявил: «Человек отравлен своим собственным существованием». И уже непонятно было, цитирует он кого-то или говорит от себя. Можно было поговорить на эту интересную тему, но разговора не получилось. Говорил один Стёпа и, кажется, обо всём сразу: о мужестве одиночества и унизительном давлении толпы, о социальной обезличке и скромном индивидуальном счастье, о медитации и восточных техниках расширения сознания, о добровольном отшельничестве и величии духа. Это был монолог человека, который долго собирался сказать что-то важное – скорее для себя всё же, чем для кого-то ещё. Его слушали. Во всём этом было что-то неуловимо знакомое для меня, оно крепко сидело в каких-то образах, маячивших перед глазами, и только на следующий день я сообразил, что слова Стёпы воспроизводили одну из его книжных полок, где наверху стояла икона, а ниже лежали друг на друге объёмистая библия с гравюрами Доре, новый завет и Иоанн Кронштадтский. Удивительно, но в проповеди Стёпы можно было обнаружить странную смесь православия и дзен-буддизма. Впрочем, на это не обратили внимания.