L.E.D. (СИ)

— Что, фамильное серебро? — указываю я на турку.
Кивает. А, ну да, я уже успел забыть про его дворянские корни.
— Не совсем. Сувенир, мы им не пользовались никогда.
Ещё бы, вот она, монстр-кофемашина на конторке, вижу. Но натуральный молотый кофе, как ни странно, обнаруживается в том же шкафчике, что и турка, на срок годности я решаю не смотреть. Скорее всего, это обломки так и не реализованного хобби. Я же варить кофе — очень люблю, не больше, чем птенчика, конечно, но…
Пока кофе нагревается, обращаюсь к нему:
— А хочешь, мы прямо сейчас пойдём и навестим Бека? Ужин сделаем?
— А что, ты не будешь… — не договаривает, отворачивается.
— Что не буду? — провоцирую я его.
— Ну… меня… — замолкает, шумно дышит.
Я провожу рукой по его голове, взъерошивая волосы:
— Давай, когда тебе не будет страшно, а самому захочется?
Смотрит на меня своими заплаканными глазищами.
— Я не буду Бека трогать, честно. Потерплю, — добавляю я.
Нерешительно кивает, потом утыкает лицо в колени, и сидит так, пока кофе полностью не готов.
А внутри меня змея танцует. Только вот шипит украдкой, что даже соблюдать договор не обязательно, замки-то на дверях теперь надёжные.
— Может, что-то с собой взять? — беспокоится птенчик.
— Нет, есть у меня всё.
— Я всё равно кое-что возьму, — любимый выпутывается из одеяла.
Красивый. Какой же красивый. С ума схожу даже от предположения, что его теперь можно целовать, ласкать… Лучше не начинать, я никогда не отличался выдержкой.
Пока я допиваю кофе в одиночестве, прислушиваюсь. Тихо. Кажется, любимый рассчитал, когда дома никого не будет, только для того, чтобы я… А-а, чёрт! Да не бывает так! Не бывает таких наивных и безотказных людей!
Бывают, ещё как. Зовёт меня из прихожей, уже полностью одетый и в курточке. Отставляю чашку и иду на зов.
— Мы пешком пойдём? — улыбается.
— Если ты хочешь.
Тянет меня за руку с детской непосредственностью. Да мне плевать, блин, совершенно, что о нас люди подумают. Этот маленький человечек готовится стать моим, и мне до задницы на их гомофобию.
Чирикает о чём-то, будто совершенно забыл всё, что было. Как же это уютно. Как это знакомо. Как же это успокаивает и расслабляет. Даже слишком.
— Эй, молодые люди!
То, что этот парень какой-то подозрительный, замечаю только тогда, когда он нас окликивает.
Почти с меня ростом, правильные черты лица. Выбеленные волосы, часть которых заплетена в маленькие косички, унизанные бусами. Диковатый вид. Странные повадки, но нетрезвым парень не выглядит. Дорого одет. Чужак, сразу понимаю я.
— Вы не видели этого человека?
Да, всё верно. На экране устройства, что он мне демонстрирует — то же самое фото. Бек.
Птенчик смотрит на меня, но, умничка, молчит.
— Нет, не видели, — отвечаю я вежливо, — меня уже спрашивали ваши друзья.
Я, кажется, сейчас зверя дразню, потому что парень нервно дёрнулся:
— Не друзья мне они.
Ага, вот это зацепка. Да и не выглядит парень принадлежащим их кругу. Но, с другой стороны, почему сам ищет Бека? Безответный вопрос.
— Девушка, — вдруг лучезарно улыбается он птенчику, — а давайте лучше я вам компанию составлю?
Девушка. Птенчик-то. Хотя с его-то милым личиком, и в яркой курточке можно за девочку принять. Наверное.
— Ты что, охуел, пёс? Я ж тебе ебало разобью, — произношу я довольно спокойно, но угрожающе.
— Не судьба, так не судьба, — противно ухмыляется парень.
Я тяну любимого за руку прочь. Ненавижу таких типов, которые сами по себе — нули без палочек, а гонора на миллион.
— Он меня девушкой назвал! — надувается птенчик.
— Ну это потому, что ты красивый, — отвечаю.
Останавливается, смотрит на меня:
— Правда?
Да что у него с самооценкой и самоопределением вообще?
— Конечно же, — улыбаюсь, — не то, что я.
Идёт чуть позади, потупившись. Возразить у него не получилось, ещё бы, от моей рожи молоко скисает. Мне так одна суеверная старушка сказала.
— А может, надо было ему сказать, где Бек? — пищит птенчик, — может, он его родственник или друг?
— Героин его друг и забор его родственник, — прерываю я любимого, — ты Бека видел вообще? Он же цветной! Какой этот блондин ему родня? Денег ему должен, это точно.
Птенчик семенит уже впереди меня, решительно отвечает:
— Вот я у самого Бека и спрошу!
Ну-ну, посмотрим, что тебе этот смугложопый скажет. Я поприсутствую, чтобы лишнего не пизданул.
Идея, вообще, была не из хороших, но другие в мою голову никогда не приходят. Бека, видимо, только что переломало, он выглядит измученным, а в сочетании с распухшими губами и мокрыми волосами — и вовсе жутковато.
— Эй, привет, — птенчик трогает его лицо, — помнишь меня?
Бек кивает, сглатывает. Любимый поворачивается ко мне, и бескомпромиссно заявляет:
— Развяжи его и одень! Он человек, а не собака!
Наркот улыбается, поторапливая меня:
— Давай-давай, слышишь, что сказано.
Пока я перекидываю цепь с его рук на ошейник, предупреждаю:
— Только тронь. Только напугай. Жить у тебя сразу кончится.
Бек трёт запястья, серьёзно кивает:
— Я в норме сейчас.
Выдам ему свои старые джинсы в качестве временной меры. Пока я их ищу, Бек с любимым о чём-то тихо шепчутся.
— Можешь пока сам о себе позаботиться, — отпускаю нарка с цепи, — но…
— Знаю, знаю, — перебивает, — я понял.
Стараюсь не нервничать и не оборачиваться каждые пятнадцать секунд, пока вожусь с духовкой, на сидящих рядом любимого и Бека. Птенчик между тем выспрашивает моего “квартиранта”:
— …такой жутковатый, длинноволосый, с косичками. Странный тип!
— Может, и должен, — вяло отвечает Бек. — Я много кому должен.
По тону его голоса понимаю, что он темнит. Не хочет рассказывать, что на самом деле хорошо знает того человека. Птенчика, впрочем, его тон обманывает:
— А сколько должен?
— Ты это, не плати чужие долги, — я резко хлопаю дверцей духовки, — эмигранты, они, знаешь ли, наглые.
— Тоже мне, абориген, — Бек складывает руки на груди.
— Татуировка у тебя красивая, — переводит разговор любимый, — что-то означает?
Бек постукивает по цветку пальцем:
— Это-то? Ну, только если то, что я отдаюсь за деньги.
Я делаю за спиной птенчика самое страшное лицо, на которое способен, хотя полукровка, похоже, не впечатлён, продолжая невозмутимо глыкать минералку. Любимый водит пальцем по столу, видимо, обдумывая ответ. Потом выдает самое неожиданное:
— Если ты заразный, я тебя в полицию сдам!
Бек смеется:
— Вы, ребята, определённо должны пожениться. Вы потрясающе не подходите друг другу! — и, перехватившись рукой за стол, добавляет: — Только есть я с вами не буду.
Его ломает всё чаще, и когда я перетягиваю ошейник так, чтобы парень не задохнулся, хлопает меня по руке:
— Спасибо. Я уже потише себя веду.
Намекает, что кляп ему не нужен. Ну, мне бы и самому не хотелось его использовать. Ещё птенчик решит, что я опять насиловать Бека собрался.
— Под честное слово, — плотно спутываю парню руки.
— Естественно, — пытается улыбнуться.
И это выглядит настолько жутко, что во всех брошюрах о вреде наркомании надо не всякие гноящиеся руки и трупы печатать, а вот такую улыбку. И смотреть потом на наркотики не захочется.
— Он как? — беспокоится птенчик.
— Он справится, — отвечаю.
Я и сам хотел бы в это верить. И, когда отламываю маленькие кусочки от пирога, который, что удивительно, даже не подгорел, чувствую, как устал. Я почти не спал эти дни, и не выдерживаю, зеваю.
— Может, отдохнёшь? Я пока с Беком посижу.
Хочется ему возразить, хочется посидеть с ним ещё, но я предательски зеваю ещё раз. И неохотно плетусь в туалет, а потом на диванчик.
— Я часик вздремну, — сообщаю я птенчику.
Открываю глаза — тьма. И тёплое, гибкое тельце на мне. Сам пришёл. Сам! Заметил, что я шевельнулся, прижался, целует. Я отвечаю ему. Губы, ушки, шею — всё покрываю поцелуями. Любимый томно вздыхает, когда я стягиваю с него рубашечку. Целую плечи, ключицы. Запах ванили и вишни.