L.E.D. (СИ)

— Что вы тут все устроили? — уже злюсь я, подстёгиваемый болью.
Птенчик поднимает на меня заплаканные глазищи, когда Бек касается его светлой головы рукой:
— Познакомьтесь, мистер Наэйдр. Это — мистер Наэйдр.
Чар ухмыляется:
— Похоже, без тебя тебя женили! И, похоже, кое-кому нужно многое тебе рассказать!
========== 23. Шарф ==========
Хочется заорать тут же, в голос, но я стоически терплю, пока хотя бы родители не покидают палату, и только потом срываюсь, и то едва ли в десятую часть гнева:
— Я подаю на развод!
Птенчик издаёт какой-то животный скулёж и отпускает меня, отскакивает. На нём — белый костюм, из кармашка торчит платочек кланового тартана, и только. Европейский стиль. Но подробно рассмотреть наряд и всего его я не успеваю — он выбегает вслед за родителями.
Бек укоризненно усмехается, глядя в мою сторону:
— Плохой из тебя муж.
— Вы что, — рычу, — сволочи, вообще удумали, какого х…
— Если вам уже лучше, — произносит с незнакомым мне акцентом человек в чёрном, пряча улыбку — могу я побеседовать с вами по вопросам брака?
— Спасибо, отец Гунтард, но давайте позже? — улыбается ему сестра птенчика.
— В любое время, пожалуйста.
Мужчина аккуратно складывает в объёмный саквояж белую одежду. С вышитыми на ней крестами. Библию. Ещё какие-то сосуды и предметы, я не знаток этого, но сомнений не остаётся, настоящий священник. И, похоже, меня только что действительно женили.
Воспользовавшись беспомощным положением, каким-нибудь неведомым распоряжением Вселенского Собора, или ещё какой лазейкой, по которому можно теперь, если я драконов белых считаю, меня, при помощи хитрой доверенной рожи Бека, окрутить в два счёта.
— Может, хватит надо мной издеваться? — явно не шучу, поэтому Чар решает забрать смуглую жопу своего дружка подальше от моего гнева.
— В самом деле, — оставшись со мной наедине, сестра птенчика протягивает мне стакан с водой, — пей.
— Очередное зелье, после которого я проснусь через пять лет отцом троих детей?
— Минералка!
Пить хочется так, что даже если бы это был яд, я бы не задумывался.
— Тебе больше нельзя, — девушка выглядит виноватой, — там…
Я не хочу даже думать, что у меня «там» — то есть под слоями бинтов и каких-то полосок. Главное, то, что ниже, на месте.
Когда в коридоре голоса становятся тише, сестра птенчика присаживается на край моей койки, расправив складки платья, осторожно дотрагивается до моей руки и, не смотря мне в глаза, тихо произносит:
— Прости. Это я придумала.
Я не знаю, о чём она. О этой совершенно дикой церемонии или о чём-то другом, поэтому молчу.
— Когда ты звонил тогда, вечером… — запинается, смотрит на свою руку, сжатую на коленях, — я увидела, как он на кухне пьёт. Из горла. Держит своей тонюсенькой рукой бутылку… и плачет. Тот самый брат, что…
Замолкает, я вижу в её светло-синих глазах неподдельные слёзы. Я понимаю, про какой именно вечер она говорит. Про тот, где я брал с Бека «аренду» способом, который не стоило бы применять. Это-то я уже потом понял.
— Я думала, ты его изнасиловал или что ещё. Но… мы хотели тебя просто проучить. Нелли, она, вообще-то, давно уже брату не невеста, подыграла нам, как могла, он отказал ей давно. Знаешь, из-за кого?
Смотрит на меня, уже с гневом. С непрощённой обидой, с готовностью защищать члена своей семьи до последнего. Такой, какую и у настоящих кровных родственников нечасто встретишь.
— Мы надеялись, — отворачивается к окну, сжимает пальцы на моей руке, — что ты будешь просить прощения. «На коленях приползёт», так я, кажется, сказала. Но ты не пришёл. Ни завтра, ни потом. Выбрал Бека, как мы решили тогда, понимаешь… — ей не хватает воздуха, кажется, она борется с более сильными эмоциями, чем выказывает.
Я стискиваю зубы. Вот как это выглядело, оказывается. Вот что я не знал, ослеплённый сначала любовью, потом — горем.
— …две попытки суицида, — произносит девушка несколько холодно. — Брат… он не очень устойчивый. Он пытался, университет там… — сглатывает. — Знаешь, как было страшно, когда он днём улыбался всем и ревел сквозь зубы один по ночам? И разве видел ты, как он ночью рвался из рук медбратьев к раненому тебе? Как кричал на глазах толпы незнакомых людей, что любит тебя? Это… это…
У меня в горле — ком, лёгкие свело спазмом. Я это даже представить не могу. Моё отчаяние по сравнению с его — как капля в сравнении с морем. Змея внутри сжала меня сильней, но не агрессивней. Он… меня…
— Представляешь, что на это сказал его отец? Тётя? Лучшая новость в городе!
Я понял всё, что она хотела сказать. Позор. И сейчас, в двадцать первом веке, в стране, где таким, как мы, даже жениться можно. Плохо для бизнеса. Насмешки клана. Бог весть, что ещё.
— Мы как-то справились. И, знаешь, — оживляется, — Бек — ваш ангел, не иначе.
Мне так и представлялось, недавно же совсем.
— Я всё слышу, — Бек, оказывается, давно вернулся и тихо стоял при дверях, небрежно опираясь о стену, — можно мне?
Сестра птенчика кивает, видно, что ей необходимо взять передышку — рука, которую она сняла с моей, дрожит. Платье при ходьбе у неё шелестит, как крылья.
— Значит, так, — начинает Бек, подходя ко мне.
И вдруг резко, с оттягом, бьёт меня по лицу, попадая по скуле и щеке.
— Он опять, блядь, плачет!
В тёмных глазах — неподдельный гнев:
— Быстро шуруй извиняться!
— Да я…
— Всего-то шесть швов, частичное удаление селезёнки, ну и чего-то там ещё тебе подделали!
— Ты псих? Я ж сдохну!
Бек пихает меня ещё и в живот, отчего внутри взрывается вулкан боли.
— Заткнись к ёбанной матери!
Хватаю ртом воздух, но, кажется, если я не встану, этот полукровка меня угробит. От Дьявола рождённый, вот от кого.
Пока я честно пытаюсь хотя бы сесть, с успехом жука, не только перевёрнутого на спину, но ещё и приколотого булавкой сквозь брюхо, Бек седлает стул и уже весело трещит:
— А мы в Норвегию летали за отцом Гунтардом! Там так красиво! И парней полно в моём вкусе, светловолосых! Викинги просто!
Горбатого могила исправит. Я понятия не имею, как Чар его терпит.
— Ты лучше скажи, — сидеть мне так больно, что решаю быстрее встать, — что тут вообще вы устроили!
— Ну, ангелочек твой всенепременно решил, что ты умрёшь, — Бек, кажется, неохотно переключается со своих впечатлений о парнях. — Он, знаешь ли, — неожиданно переходит на серьёзный тон, — тронулся. Как маньяк, жутко. Всё твердил, что ты умрёшь, и вам непременно надо встретиться на небесах. И раз ты католик, то и церемонию нужно провести непременно классическую! И в Норвегии…
— Знаю, — морщусь, перенося вес тела на ноги, — охуительные парни. Совсем как викинги.
Бек фыркает, но по-доброму:
— С возвращением, друг.
Подаёт мне руку, которую я с удовольствием жму, толкаемся локтями.
— На, свадебный подарок, — протягивает мне что-то на ладони.
Браслет, странной конструкции — гибкий, разделён на двенадцать звеньев, с блестящими крошечными пластинками на них.
— У меня такой же, Чар подарил — показывает запястье, нажимает кнопку.
Пластинки — на самом деле монохромные LSD. С буквами. «ЧИСТ» в верхнем ряду, и «31 ДЕНЬ» в нижнем.
— Два режима.
Бек перещёлкивает, и появляются надписи: «ВЛЮБЛЁН» и «42 ДНЯ» соответственно.
Защёлкиваю. В моей версии — «ЧИСТ» и «0 ДНЕЙ», а на втором режиме «ЖЕНАТ» и «1 день».
— Спасибо, что ли.
— Ага. Автоматом считает. Я не пойму, — Бек приподнимает бровь, — ты не рад свадьбе?
Дёргаю головой. Дичь какая. В моей голове всё это никак не укладывается, я ещё час назад по внутреннему времени получил пулю в живот.
— Число хоть сегодня какое?
— Десятое.
— Февраль?
— Февраль, февраль, — Бек хлопает меня по плечу, — запомни, когда меня хоть на годовщину звать.
— Да ебись ты… — закипаю, пытаясь сделать хотя бы один шаг.