Возвращение к истокам (СИ)

Так незаметно за окном в свои права потихоньку вступало лето. Конец весны ознаменовался несколькими проливными дождями с грозами и первым выходом Ника в свет, то есть, целители наконец-то разрешили мужчине встать с постели и он, осторожно вновь учился ходить и радовался как ребенок, когда его выпустили погулять под присмотром во внутренний двор госпиталя.
За весну Ник оброс и теперь собирал волосы в хвост, поправился, милостиво прейдя из категории “тощего скелета” к “скелету” и более-менее вернул былое здоровье. Конечно, до выписки было еще далеко, но Азель ослабил путы контроля за состоянием своего непутевого ученика и передал его весьма молоденькой целительнице, которая только недавно начала свою целительскую практику.
Первым делом новая целительница, пылая энтузиазмом, решила обставить унылую, как она сама заявила, обстановку палаты Ника и принесла шикарный куст жасмина чуть ли не с ней ростом. Зачем это было нужно никто не понял, но в последних днях весны он зацвел, наполнив палату едва заметный сладковатым амбровым ароматом белоснежных цветов.
Тогда Ник впервые обратил внимание на низкое деревце, подошел к нему, прикоснувшись до маленьких - меньше фаланги мизинца, белых соцветий и грустно улыбнулся. Сладкий, цветочный с медовым оттенком аромат ему невольно напоминал Ирен, отчего на его Сердце стало спокойнее. Юная принцесса была такой нежной, хрупкой, но в то же время сильной духом и непоколебимой. В ней не было фальши, привычной королевскому двору, она делала то, во что верила и была готова бороться за свои убеждения до конца. Ирен подкупала своей искренностью, наивностью и бесстрашием. Ее хотелось защищать, рассказывать и показывать о мире, чтобы видеть в ее глазах восхищение, спорить с ней, посмеиваясь над ее негодованием, разговаривать с ней… С ней было весьма интересно вести беседы, каждый раз наслаждаясь ее реакцией на каверзные вопросы. Ирен была для Ника словно ребенком, с которым можно было беззаботно провести время, отвлекаясь от каждодневных проблем, не боле. Но в какой миг все изменилось? Когда этот бутон жасмина распустился, приманив его своим едва заметным ароматом в ловушку?
В ней не было ничего особенного, по-крайней мере, для мага - обычная девчонка, иногда капризная, упрямая, забитая доверху правилами этикета и наставлениями родных. И все же… Ник сам удивлялся себе, но он не мог ее забыть. Просто не мог, хотя и хотел…
Если сперва мир глазами того, кто должен был умереть, был темен и наполнен воспоминаниями о прошлом, когда еще не было тот проклятой эпидемии, а жизнь казалось непринужденной и легкой, то сейчас он серьезно задумался о будущем. Что делать тому, кто вновь потерял все? Сдаться или начать все с начала?
Ответ для Никериала Ленге был очевиден. Ирен Келионендорская была упрямой, своенравной девчонкой, которая никогда не сдавалась. И неужели маг ей в чем-то уступит?
Глава 3. Возвращение к истокам
“Прощение - удел сильных, чтобы там не говорили слабые глупцы, невластные даже над своей гордыней.
Магистр Азель Гарриус, глава госпиталя Парнаско
Ник
Бездумно лежать и смотреть на потолок, провожая взглядом солнечных зайчиков, стало уже привычкой. Мне казалось, что за эти несколько месяцев я достиг совершенства в нелегкой науке безделья и успешно сдал по нему экзамен. Но все равно. Я изнывал от скуки и частые посетители, что бывали в моей унылой обители, не скрашивали досуг. О, Великая. Я бы жизнь отдал, за чистый лист пергамента и чернильницу с пером. Хотя нет, можно только пергамент и перо - как-то раз мне довелось писать кровью, когда закончились чернила…
Но я отвлекся. Мне было скучно. За столько лет своей научно-исследовательской практики я отвык от безделья и сейчас, похоже, шутница-судьба решила отыграться за все годы измывания над собственным организмом. Мне нельзя было писать, читать, пререкаться с персоналом госпиталя, выходить из палаты, выглядывать в окно. Можно было по пальцам пересчитать, что мне сейчас можно, чем вспомнить все запреты Азеля. Злобный узурпатор.
И ведь не сбежишь из этой обители скуки, как в прошлые разы, когда мне довелось здесь куковать - у входа и на улице охрана, магия под запретом, у меня даже еду проверяли на наличие ядов! Нет, представляете, эту жуткую жидкую бурду под названием “овсянка с добавками” дегустаторша постоянно пробует и не травится! У нее луженый желудок, в отличие от моего. Как же я скучал по нормальной пище и, особенно, по мясу. По сочному жирному хорошо прожаренному бифштексу и золотистой картошке. Ох, я бы все отдал за нее и бутылку чего-нибудь алкогольного. Но нет. Мне нельзя. У меня режим.
Первые дни в госпитале я старался не вспоминать. Все было как в тумане, как в кошмарном сне, когда ты не можешь проснуться, а обреченно смотришь повторяющиеся картины из своей жизни, не можешь остановить этот калейдоскоп воспоминаний, который постепенно затягивал в себя, вцепился своими когтями прямо в душу и не хотел отпускать. Я видел все, даже то, что успел позабыть: свое детство, отрочество, учебу у Азеля в госпитале, работу, эпидемию, смерть близких товарищей и предательство Элизы, обреченность и желание смерти. Я видел вновь встречу с Ирен, наши приключения и постепенное привыкание к друг другу, помнил нападение на замок и счастливое ничто, в которое я провалился после невыносимой боли, раздирающий нутро на клочки. И там, когда я смирился с неизбежным, моя мятежная душа обрела покой. Прежние яркие эмоции словно присыпали пеплом - они поблекли и казались чем-то далеким и ненужным. В голове вновь стали мелькать видения, но они были другие, не такие как раньше. Я видел умерших друзей, Амалию, которая из зрелой женщины, которую я запомнил, превратилась в молоденькую девушку со смешными рыжими косичками. Они стояли и, улыбаясь, смотрели на меня, а мою душу затопило позабытое чувство счастья.
Я даже не понял, как смог выбраться - раз и картины померкли, друзья растворились во мгле, а посторонние звуки водопадом обрушились на мои уши, словно я вынырнул из омута на свежий воздух. Я жадно глотал его, не в силах насытиться, извивался дугой, пытаясь до чего-то дотянуться, но что-то придавливало за плечи, не давая вырваться. Помню, что мне было больно дышать, словно, я забыл, как это делать и сейчас заново учился, а от каждого движения резко вспыхивало сосредоточие энергии в груди, оно кололось, чесалось, словно в ней ерзало нечто колючие и крутило, как жернова мельницы, переламывая мои кости и плоть. Разум затопила боль, и я вновь очутился в спасительном ничто. И, если честно, хоть там мои мысли текли вяло и бессвязно, я помню, что больше не хотел просыпаться. Хотел вернуться к Амалии, прижаться к ее телу, поцеловать в золотистую макушку и услышать заливной смех подруги, который мне всегда казался похожий на перезвон колокольчиков - такой же чистый и звонкий.
Когда я вынырнул и тьмы в следующий раз, мой разум ворочался с неохотой, тело словно одеревенело и не хотело слушаться, вокруг сгустилась тьма, и ничего не было видно, а глотку жгло огнем. Я даже прохрипеть ничего не мог - голос, словно отнялся, а во рту бушевала пустыня - мне так сильно хотелось пить, что остальное казалось как-то незначительным. Даже то, что тело зудело, покалывало тысячи маленьких иголочек боли, а ноги не держали - я с грохотом рухнул на пол, видно, с кровати и, преодолевая какую-то странную слабость и немощность, пытался в этой мгле найти воду.
Потом все завертелось, замелькало в круговороте. Нет, мгла перед глазами не исчезла, но уши затопили голоса, меня касались, я пытался вырваться, не понимая, что происходит, Сердце испуганно забилось, набатом застучав в ушах и перекрыв на несколько мгновений посторонние звуки. В чувство привел меня противный запах нашатыря - похоже, я потерял сознание, - и строгий голос Азеля Гарриуса, который сухо раздавал команды суетящимся милсестрам и целителям. Тогда я был искренне рад его услышать, ухватился за знакомый голос, как за спасительный круг, который мог мне объяснить, что произошло. Он и объяснил, а потом появился Филгус, и начались монотонные и Серые, точнее, чернее ночи будни.