Чудовища не ошибаются (СИ)

Да запомнила я, запомнила. Чего тут запоминать-то… Тоже мне, бином Ньютона.
— В-пятых. Я терпеть не могу ошибки. Любые ошибки — орфографические, пунктуационные, ошибки в цифрах или расчётах… Будете ошибаться — уволю. Это понятно?
Конечно. Чего тут может быть непонятного! Кажется, я буду работать у чудовища. Только чудовище может считать, что люди не ошибаются. И не ошибаться самому.
— И наконец, в-шестых. Никаких личных дел во время работы. Телефонные звонки, социальные сети, скайп — ничего. Поняли меня?
А вот это плохо. Я периодически звонила маме, узнавала, как у них дела, как они себя чувствуют, что делают.
Ну ничего. Прорвёмся.
— Вопросы есть?
— Да, — я ещё сильнее выпятила грудь. — В туалет можно выходить?
Губы Разумовского чуть дрогнули.
— Можно. Но не засиживайтесь.
Вот так и начался мой персональный кошмар. Знаете песенку про «вместо сердца пламенный мотор»? Вот это про Разумовского. У него вообще этот пламенный мотор вместо всего организма.
Я постоянно принимала звонки, носилась по его поручениям, как бешеный заяц. На работу он приходил не в девять, а чаще всего половина девятого, и сразу же начинал меня мучить. То кофе слишком кислый, то монитор не блестит, то ручки у него кончились, то кондиционер сломался, то просто жизнь не удалась. Я старательно улыбалась и кивала — только бы не уволил.
Внешностью я по-прежнему не выделялась, но он, кажется, смирился. В школе меня дразнили Карлсоном за пухлый вид и комбинезончики. Комбинезончики ушли в прошлое, пухлый вид остался. Рост у меня низкий, грудь и бедра — крутые, но талия есть, хоть и не сказать, чтобы очень тонкая. Сантиметров девяносто. Много? Ну так и грудь сто тридцать. Я считаю, это хорошо. Вот когда параметры сто тридцать-сто сорок-сто пятьдесят — вот это уже печально. Но и то — жить можно. Как говорил мой любимый Карлсон — дело-то житейское.
Но я отвлеклась. Волосы у меня каштановые, густые, до лопаток. В тот день, когда я впервые попала к Разумовскому, они просто были не очень чистые. А так, если помыть, расчесать да косу заплести — загляденье.
Кожа у меня белая, и не загорает никогда нормально, обгорает только. Особенно нос. А глаза обычные, среднестатистические — серо-голубые.
В общем, зря он так. Нет у меня проблем с внешностью. Недоразумения есть, а проблем — нет!
А вот у Разумовского проблемы были. Но не с внешностью. С характером! Как так можно жить, не знаю. Не улыбнётся, не пошутит. Одна работа на уме. Да ещё и кофе пьёт — чёрный и без сахара… Хорошо хоть обедает нормально. Раз обедает — значит, живой. Был бы робот — не обедал. Ну, наверное. Я же с роботами не знакома… Есть ведь куклы, которых кормить можно?
Больше всего Разумовский не любил, когда я опаздывала. Хотя как, опаздывала… Я приходила за десять минут до его приезда и просто ещё не успевала ни в туалет сбегать, ни толком отдышаться. Ему не нравилось. Он поджимал губы и смотрел на меня очень недовольным взглядом — противным, но хотя бы похожим на человеческий, а не на взгляд робота с пламенным мотором вместо сердца.
Но в целом я к нему привыкла, как привыкаешь к соседям с постоянно гавкающей собакой или к шуму скоростной магистрали. Раздражает, но куда деваться?..
Примерно через две недели после начала работы Разумовский меня особенно впечатлил. Я, конечно, с первого дня поняла, что вместо генерального у нас чудовище, но не представляла, насколько.
К боссу приехала целая делегация иностранных партнеров. Немцы, китайцы, американцы… Куча народу. Все они поперлись в переговорную и стали заказывать себе разные кофе и чаи. Записав всё это в блокнотик и вежливо улыбнувшись, я подошла к Разумовскому и тихо сказала:
— Прощу прощения, но одна я не справлюсь с таким количеством напитков… Могу я позвать пару девушек себе в помощь?
Босс милостиво кивнул.
Помочь мне разносить дорогущие чашки на блюдечках вызвались секретарь коммерческого директора и молодая длинноногая девушка из бухгалтерии. Я готовила напитки как заведенная, а они с любезными улыбками должны были доставлять их по адресу.
Минут десять всё было в порядке, а потом из переговорной послышался звон, чей-то вскрик, и спокойный голос Разумовского:
— Ты уволена.
Я застыла, не дыша и не решаясь положить на блюдечко второй кусок сахара. Секундой спустя из переговорной выскочила длинноногая Катя вся в слезах, и Алла Михайловна — секретарь коммерческого директора.
— Чего там случилось-то? — прошептала я, косясь на переговорную — там возобновился диалог, как будто ничего не произошло.
Алла Михайловна вздохнула и ответила, неловко похлопывая по спине рыдающую Катю.
— Да она кофе разлила. Вот Влад и рассердился.
У меня даже в глазах потемнело. Кофе разлила?! Вот же ерунда! В конце концов, она ведь не профессиональная официантка!
Только я открыла рот, чтобы выразить своё возмущение, как из переговорной раздался громкий голос босса:
— Олеся, вы там заснули? Мы ждём!
Возмущённо затрепетав ноздрями, я тоже похлопала по спине Катю, подхватила чашку с кофе и направилась в нашу общую пыточную. И не забыла наклеить на лицо положенную улыбку.
Никаких ошибок, Олеся! Никаких слабостей! Никакого разлитого кофе!
Улыбаемся и машем… то есть, подаём.
Именно поэтому в это утро я была в особенной панике. Из-за не прозвонивших будильников я катастрофически опаздывала на работу. Бежала по эскалатору и молилась: только бы не уволил, только бы не уволил… В конце концов, всего один раз!
Ага, ну да… Как говорил герой Анатолия Папанова: «Достаточно одной таблэтки». Не знаю, кому как, а Разумовскому точно достаточно!
Девять тридцать. Кошмар.
Конечно, почти никого в офисе ещё нет, все нормальные люди начинают работать с десяти. Даже те, которые с девяти, все равно приходят в десять. Но то — нормальные люди. А то — Разумовский. Как к нему можно применять понятие «нормальный», если я вообще не уверена, что он в принципе человек?
Господи, а давай он сегодня заболеет. Простуда, грипп, отравление, сломанная нога… Что угодно. Да-да, я знаю, я плохая девочка. С чего мне быть хорошей? Мне даже молоко за вредность не дают!
Но увы — роботы не болеют. И Разумовский, как образцово-показательный их представитель, стоял возле моей секретарской стойки и сам — сам, блин!!!! — наливал себе кофе.
Я чуть не разрыдалась.
Когда я вошла, он обернулся и выразительно посмотрел на часы над моей головой.
— Простите, пожалуйста, — сказала я почти искренне. — Опоздала. Больше не повторится.
Он сделал глоток кофе, смотря на меня ещё выразительнее, чем на часы.
— Честное слово, — произнесла я проникновенно и улыбнулась. — Понимаете, у меня будильник не прозвонил…
— Ставьте два, — справедливо заметил Разумовский.
— Я и ставлю! — возмутилась я. — Но они оба не прозвонили… Батарейки, что ли, сели…
— В обоих? — голос был полон скептицизма.
— Да! — кивнула я. — Такое вот совпадение!
Он прищурился, поставил кофе на стойку, подошёл близко-близко, почти вплотную. Это… чего он такое собирается делать?! Нависает надо мной тёмной громадиной, я уже боюсь. Мамочки! Спасите!!! Убивают!
— Дыхните-ка, — сказал вдруг Разумовский. Чего-чего?..
— Вы с ума сошли, — обиделась я. — Я не пью!
— Совсем не пьёте? — спросил серьёзно, и я по обыкновению выпятила грудь.
— Совсем! — решила уточнить: — Только кефир!
И тут он вдруг улыбнулся. Ой-ой, лучше бы он этого не делал… Я ведь так и растаять могу. И растекусь тут лужицей, потом ковёр будет не отчистить…
— Ну ладно, — сказал Разумовский, продолжая улыбаться, а я в это время продолжала млеть. — Тогда сделайте-ка мне кофе.
— Вы же сами себе уже сделали! — мление не помешало мне искренне возмутиться просьбой.
— Сделал, — кивнул босс. — Только вот это совсем не кофе.
— Как это? — удивилась я. — А что же тогда?
— Ну… моя мама называет подобную бурду гуталином с ароматом кофе.