Рассказы (-)

Лесковский молча раздевается и начинает ходить по комнате. Он мрачен и, как это с ним бывает, слегка пьян. 
- Скучно до изумления, - говорит он, останавливаясь у окна рядом с Макаровым, - человеку вреден досуг. Сумасшествие и пьянство начинаются от избытка досуга. М-да... Философия, видимо, тоже. 
- Заныл! - говорит Петр Васильевич добродушно. 
- Нет, мне интересно, - продолжает Лесковский, насмешливо прищуриваясь, - мне интересно, где ты собираешься провести сегодняшний вечер. На чем ты остановишься: в кафе, в оперетку, в ресторан? 
- Ну, тебе жаловаться нечего. Напиться, я думаю, везде можно. 
Лесковский нетерпеливо поворачивается к Макарову и с раздражением: 
- Да! Я предлагаю напиться и ломать стулья! Макаров пожимает плечами и отворачивается к окну. 
- Мы неудачники, слышишь, Макаров, мы с тобой злостные, законченные неудачники. Удачи не приводят людей в такие дебри. Сюда приезжать разве только стрелять глухарей да собирать грибы... Я молод, черт возьми, я не могу каждый вечер играть в шахматы, смотреть в одну точку или плевать в потолок. Нет. Уж я-то весной непременно сматываюсь. Умирать я, возможно, приеду сюда, а пока... ну нет!.. Вот ты, Макаров, молод и неглуп. Неужели у тебя нет уже больше никаких стремлений, порывов там, желаний, ну и перспектив? Неужели ты не имеешь никаких претензий к фортуне, никаких видов на собственное счастье? Удивляюсь... 
Макаров говорит задумчиво: 
- Что ты знаешь о счастье? Мне здесь хорошо, я на месте - ясно? Каждый человек должен быть счастлив по-своему. Я счастлив, как умею. У меня есть дело, которое я люблю, силы - заниматься этим делом, - с меня хватит. А чего хочешь ты? Хочешь уехать - валяй, но не кричи об этом так громко - это неприлично... 
- Ну, ну... хватит, - равнодушно говорит Лесковский, - прижмешь, прижмешь... У тебя принципы, идеалы... А я человек, в сущности, беспринципный. Заблудшая, беспризорная душа. А отсюда я все-таки уеду. Сразу же, как растает снег... Послушай, выпить бы, а? 
- Чаю - пожалуйста. 
- Ну, давай чаю, - говорит Лесковский со вздохом и опускается на стул. Хмель из него уже выветривается, взгляд тускнеет, и его красивое лицо становится скучным, глаза останавливаются на собственных валенках. 
- Ты посиди, я схожу к Михалычу за кипятком. Минут пять. 
Макаров берет с остывшей плиты чайник, смотрит на притихшего Лесковского, хочет что-то сказать, но машет рукой и выходит из комнаты. 
Лесковский вздрагивает, когда за дверью слышится стук и женский голос: 
- Можно войти? 
- Войдите. 
В двери врываются клубы мороза, из которых виднеется темная шубка. Это Зинаида Александровна Тенина. Платок в белой бахроме, шубка искрится. Румянец на ее лице обжигает и приводит в волнение. 
- Добрый вечер, - говорит Лесковский поднимаясь. 
- Вы? 
- Всего-навсего. Не думали встретить? Удивлены? 
- Да нет. Вы появляетесь всюду, словно разгуливаете в нескольких экземплярах. Петра Васильевича нет? 
- Сейчас придет. Раздевайтесь, согрейтесь. 
Тенина садится у стола. Лесковский ходит, потом заложив руки назад и прислонившись к холодной печке, останавливается перед Тениной. Водворяется молчание, во время которого явственно слышен скрип проехавших мимо дома саней. 
- Что ж, - произносит, наконец, Лесковский, - давайте поговорим. Мы хоть и встречаемся иногда - в этой клетке невозможно не встречаться, - но давно уже не говорили... Вы не меняетесь, а если изменитесь, то, должно быть, станете еще красивее. 
- Перестаньте, - говорит Зинаида Александровна хмурясь. 
- Вы похорошеете, наверное, когда полюбите кого-нибудь, - продолжает Лесковский, - впрочем... Вы не будете любить никого и никогда. Замуж выйдете благополучно, но и мужа, конечно, любить не будете. Будете любить своих детей, но это инстинктивно. 
- Предсказывайте кому-нибудь другому, меня оставьте, пожалуйста... Почему вы не уедете? Вы же собирались? 
- К сожалению, только весной. Я покину эти места цветущими... Лесковский подходит к столу и, облокотясь на него руками, наклоняется к Тениной. - Ты останешься одна... Кроме меня здесь нет никого, - говорит он тихо и серьезно. 
- Вы беспробудно самоуверенны, - говорит Тенина, пересаживаясь на другой стул, - я бы посоветовала вам меньше пить. 
- Не тебе меня упрекать в этом, - говорит Лесковский, выпрямляясь. 
В это время входит Макаров, здоровается с Тениной и предлагает ей напиться чаю. 
- Нет, нет, я пойду, - говорит Тенина, - я зашла сказать, что вы даете завтра первый урок вместо директора. Он заболел. 
- Что с ним? 
- У него же больная печень. 
- Больная печень - неприятная вещь, - говорит Лесковский, - какое черное пятно на вершине педагогической карьеры. Макаров, не будь директором. 
Одевшись, Зинаида Александровна обращается к Макарову: 
- Петр Васильевич, проводите меня. 
- Будь бдителен, Макаров, - провожает их Лесковский. - Эта девушка людоедка. 
Мороз. Лунный свет скользит по следам полозьев, кругом голубые тени от домов и заснеженных тополей. 
Зинаида Александровна, наблюдая за своей тенью и тенью Макарова, улыбается. У нее хорошее настроение, ей хочется смеяться и говорить. "Какой он большой, неуклюжий... Конечно, он мне нравится. Почему он меня избегает?" - думает она. 
- Зачем вы мучаете этого человека? - хмуро спрашивает Макаров. 
- Мучаю? Вы обо мне так думаете? Просто я его не люблю... Не будем о нем говорить. Смотрите, как блестит снег! А тополя! Красота какая... Хорошо здесь весной? Я думаю, что здорово хорошо. Вы знаете, я так жду весну. Не потому, что сейчас скучно, - нет. Но вы знаете это чувство - постоянно что-нибудь ждать? Это не у меня одной, это, конечно, у всех людей. Ждать письма, свидания, весну. Счастье - в предчувствии счастья. И, наверное, потому ранняя весна самое хорошее время. Знаете, когда все еще только начинает оживать, когда все еще впереди: зелень, цветы, теплые вечера - все это в потенции. 
Она смеется и берет Макарова под руку. 
- Почему вы не смеетесь? Это, наверное, смешно. Вы любите молчать, Петр Васильевич. О чем вы сейчас думаете?.. Я понимаю, почему вас так уважают и боятся ученики. У вас строгое, пасторское лицо, на вашем лице написано: "Меньше чувствовать - больше мыслить". Вы никогда, наверное, не увлекаетесь и не говорите ученикам ничего лишнего. Я еще не видела вас ни сердитым, ни взволнованным. Вы такой серьезный, такой непроницаемый, что я, не ученица, с первого взгляда прониклась к вам уважением и до сих пор еще побаиваюсь... Скажите, почему вы меня избегаете?