Наезд

– Забей ебало, – сказала Оля. Наверное, уже в пятый раз.
Раздражение запалило шнур. Фраза стала детонатором. Гремучая смесь ярости с ненавистью быстрым дьяволом пронеслась по венам.
– Может, пора тебе его забить? – спросил я тихо. – Могу помочь.
– Пошел ты, – сказала Оля.
Напряжение достигло предела. Натянутая стрела лопнула. Ярость вырвалась наружу.
– Пошла сама, сука! – заорал я и вскочил, обуреваемый желанием двинуть пизду в торец. Оля, не ожидавшая такого выплеска агрессии, тоже поднялась из-за стола. Она явно испугалась. В воздухе запахло дракой. Но не бить же, в конце концов, эту несчастную провинциалку?
– Давай, буди своего ментеныша! – кричал я. – Сейчас он пиздюлей получит!
– Прекрати! Прекрати! – неожиданно вмешалась Таня. – Не смей повышать голос у меня дома!
Она сгребла в охапку мою куртку, спортивные туфли и перчатки.
– Проваливай! – на глазах ее были слезы. Она вытолкнула меня в прихожую. Ярость постепенно испарялась. Оля испуганно выглядывала с кухни.
– Уходи! – Таня плакала в голос.
Я всегда был сентиментальным и жалостливым. С раннего детства переживал за страдающих героев мультфильмов, бездомных собачек и кошек. Никогда не мог досмотреть до конца «Белый Бим Черное Ухо». Я бросил на пол куртку и ботинки. Протянул руки. Обнял плачущую девушку. Прижал ее к себе.
– Что ты, маленькая, успокойся, – шептал я.
– Не переношу… когда кричат, – всхлипывала Таня, – я… так испугалась, думала… ты ее ударишь.
– Ну, что ты, что ты, – тем временем мы прошли на кухню и сели вдвоем на небольшой диванчик, – разве я стану бить девушку?
– Мне показалось, что станешь, – и Таня заплакала еще сильнее и горше.
Слабость женщины – сила мужчины. Я не преминул воспользоваться этим. Таня все плакала и плакала, постепенно переключаясь с пережитого стресса на свою жизнь, рассказывая мне о всех несправедливостях, пережитых ею, мужских обидах и женской гордости и прочей тому подобной хуйне. Я успокаивал девушку, гладил по голове, по длинной загорелой шее, постепенно перебирался ниже, будто невзначай касаясь упругой груди и ниже… Губы шептали девушке нежные слова, целовали мочку уха, уголок рта, и вот уже поцелуй, долгий, мокрый и соленый от девичьих слез. Наконец легли. Я чувствовал себя настолько уставшим, что как только голова моя коснулась подушки, тут же погрузился в сон. Однако постоянное ощущение близости молодой гибкой плоти не дало спать долго. Я проснулся и вновь принялся целовать девушку, обнимая и прижимаясь к ней сзади. Близость была невероятная, создавалось впечатление, что в воздухе просто пахнет сексом. Я методично, сантиметр за сантиметром покрывал поцелуями ее тело. Затылок, шея, спина, поясница, попка. Наконец, моя голова оказалась между ее длинных ножек, и мой язык впервые совсем легонько, чуть касаясь, лизнул ее клитор. Таня задышала прерывисто. Язык стал двигаться более уверенно и четко. Таня начала постанывать.
Вдруг дверь в кухню отворилась, и появился заспанный зверек.
– А у меня куда-то бумажник пропал! – заявил он громогласно и уселся за стол.
* * *
С относительно недавних пор стал отмечать, что время летит как-то особенно быстро. Минуты превращаются в часы, те оборачиваются днями, незаметно пролетают месяцы, и вот уже Новый год, новая эпоха.
Я приехал в «Цитрус» чуть позже назначенного времени. Мои компаньоны уже были там. Приглушенный свет, оранжевые стены, мягкие диванчики под зебру. Ненавязчивое бормотание лаунжа. Казак в рыжем свитере крупной вязки увлеченно ел темпуру из креветок и пил саке. Женя, отчего-то задумчивый и немногословный, как обычно, был одет в черные брюки и светло-серый пиджак. Ворот белой рубахи широко распахнут. Что-то не видно золотого гимнаста, неужели снял? Женя мял в руке рюмку «Русского стандарта». Перед ним на небольшом подносе высилась гора суши.
– Закажете что-нибудь?
Какая приветливая официантка.
– Двойной Jack Daniels со льдом. Кола отдельно.
– Будете что-нибудь есть?
– Пока нет, спасибо, – я улыбнулся: после третьей дороги аппетит пропадает напрочь.
– Опаздываем все, – Женя неторопливо выпил, ухватил палочками немного имбиря и макнул его в соевый соус, – поэтому и экономические показатели хуевые.
– Прошу прощения, – я само дружелюбие, само радушие, позитивизм, – пробки.
– Да вроде, ебать-колотить, – Казак, похоже, уже прилично набрался, – показатели эти сраные сейчас на подъеме.
– Ну, правильно, – Женя ловко кинул в рот, обрамленный пухлыми детскими губами, суши с осьминогом и принялся неторопливо пережевывать. Инвестор и так говорит обычно неразборчиво и тихо, а с набитым ртом понять его было практически невозможно, – сейчас Новый год. Все капусту сливают. Вот и раскупают рекламу. Тратятся.
– В туалет схожу, – протискиваясь мимо широко рассевшегося Жени, я слегка хлопнул его по пиджачному плечу, – все же мы неплохо поработали. Крупный контракт с Mc&Ericsson заключили.
Опустив руку в карман вытертых джинсов Iceberg, я погладил маленький пакетик с первым. «Когда-нибудь все это плохо кончится, – подумалось мне, – надо завязывать».
К тому времени, когда я вернулся, Женя успел сменить гнев на милость. Он весело смеялся над Колиными остротами и постоянно повторял: «Какой ты, Казак, парадер!»
Я уселся за столик, выпил немного виски.
– Работа работой, – Женя уже съел все суши и вновь принялся изучать меню, поданное внимательной официанткой, – об отдыхе надо тоже подумать. Что на Новый год будем делать?
– Закажи себе гедза, – посоветовал я, – они здесь неплохие.
– Может быть, съездим куда-нибудь, – Казак удивленно рассматривал опустошенный графинчик из-под саке, – на недельку?
Женя вздохнул, как-то тяжко и безнадежно, то ли раздумывая над моим советом, то ли над предложением Коли.
– Идея неплохая, – поддержал я друга, – поехали к морю, позагораем, забудем об этих снегах безбрежных.
– Еще что-нибудь желаете? – официантка просто искрилась дружелюбием. Она была настолько переполнена им, что в фальшивости его сомневаться не приходится. Внезапно захотелось уебать ее пепельницей.